Алекс Керви: Митя Волчек — мой хороший друг, он во многом прав, но для меня перевод — магическая операция, акт священнодействия.
Р. Ж: Вы, значит, последователь немецких романтиков.
А. К: Да, только немного на свой лад, с примесью подхода капитана внешней разведки с пятью боевыми наградами. Перевод — это и работа, и учеба, и удовольствие. Об этом отчасти есть очень хорошая книга «The Job» — интервью Берроуза с Даниэлем Одье, который Дядя Билл потом творчески переработал и дополнил. Я переводил все по любви, выбирал интересных авторов, никогда не работал на заказ. Но любовь, как вы знаете, подчиняется воле. Все, что я перевел, я же сам и выпускал, за исключением «Эйсид Хауса* Уэлша.
Р. Ж: С.Аптв интервью рассказал о своем знакомом художнике Соломоне Борисовиче Эпштейне. «У него замечательные портреты. Есть прекрасный портрет Смоктуновского. Но его портреты не могут найти сбыта, потому что они очень большого формата. Кто же может повесить такой портрет, когда на портрете голова в 1,5 раза больше натуральной величины?! Я ему говорю: «Зачем вы выбираете такой формат?» А он отвечает: «Не я выбрал формат, формат выбрал меня». У вас так же?
А. К: Да, именно. Как книга выбирает переводчика? «Процесс» Брайона Гайсина, друга и соратника Берроуза, единственного человека, которого последний уважал, я задел ногой на складе букинистического магазина. Она лежала на полу, я купил ее за 15 пенсов. Надеюсь, в декабре она выйдет в нашем издательстве.
Р. Ж: Как вы работаете с текстами?
А. К: Вначале пишу от руки, как получится, причем несколько вариантов на каждое выражение, а потом работаю с текстом в компьютере, редактирую эту громоздкую «рыбу». Создать из хаоса слов текст, который потом купят и прочитают люди, — это процесс получения удовольствия, магическая операция.
Р. Ж: И долго обычно длится «магическая операция»?
А. К: Месяца три. Сейчас за три месяца я перевел часть «Эйсид хауса» Уэлша, осталась еще 81 страница. Книжка сложная, там шотландский слэнг…
Р. Ж: А переводя шотландский слэнг, на что вы ориентируетесь в русском языке?
А. К: Одна из моих нереализованных работ, кстати гораздо более трудных, чем «Эйсид Хаус», — «Trainspotting» Ирвина Уэлша. Я жил в среде шотландских джанки, джанки из Абердина водил меня по трущобам, где происходило действие романа, фактически это наша совместная работа. Пока она лежит у меня в шкафу, написанная от руки, не было времени ее набрать. Переводов у меня достаточно, чтобы спокойно жить остаток отпущенных мне лет. «Эйсид хаус» Уэлша — последняя моя работа, 23 октября я сдаю ее в «АСТ», и на этом моя переводческая карьера заканчивается. Дальше займусь про-дюсированием переводов, покупкой прав, изданием книг, у меня выходит своя книжка.
Р. Ж: Уже точно решили, что переводить больше не будете?
А. К: Все может поменяться. Но с сентября я беру долгомесячный перерыв, все, что хотел, я перевел, остались маленькие вещи.
R Ж: Как бы охарактеризовали «нишу Алекса Керви»?
А. К: Вспомним все мои опубликованные переводы: первое пятитысячное издание «Джанки», изданное в декабре 1997 года, полностью распродали за восемь месяцев. Тогда был кризис, мы заработали где-то $1090, не так, чтобы очень, но на хлеб хватило… Пятитысячный тираж 4 Страха и отвращения в Лас-Вегасе», напечатанный за свой счет, в мягкой обложке, разошелся тоже за восемь месяцев. Как сейчас пешню, за печать мы заплатили $2100 — смешные деньги по нынешним расценкам. Следующее издание «Страха и отвращения» было в сотрудничестве с «АСТ», которое оплатило печать, а сейчас подписан контракт на новый тираж. Тираж «Ангелов ада» практически продан, с моей подачи часть ушла в байк-клубы, это моя бесплатная охрана, — для выбивания долгов, расправы с недругами и прочих удовольствий, которые мы получаем от жизни. Эпистолярная новелла «Джанки. Письма яхе» — фактически продолжение романа «Джанки», это переписка Берроуза с Алленом Гинзбергом. В ноябре выйдет кибер-панк «Вирт», получивший в 1994 году премию Артура Кларка, — такой наркотический, не приходящий в сознание, трип. Сейчас вот заканчиваю «Эйсид хаус» Уэлша, думаю, он выйдет в серии «Альтернатива» в ноябре-декабре этого года. И еще много законченных переводов, но о них не стоит говорить, потому что они не опубликованы.
Р. Ж: Вот вы перечислили книги, но тех же авторов переводят Волчек, Коган, Немцов, Кормильцев, другие… Это маргинальная литература?
А. К: Какой же я маргинал, если издаю книжки за свой счет?!
Мой друг Бретт Гуревиц, владелец панк-лейбла Epitaph, однажды сказал, когда его упрекнули в том, что не по-панковски иметь свой офис: «Иметь-то свой офис по-панковски, не по-панковски быть богатым».
Р. Ж: Вы все-таки не ответили на вопрос о «нише».
А. К: У АлекаС Керви нет ниши. Этояе настоящее мое имя, поэтому эта фигура — миф. Я берусь за разные книги разных стилей и направлений, которые объединяет одно: ненависть к новому мировому порядку. Это достаточно агрессивная литература, мы и сами достаточно агрессивные люди, и при желании можем дать в ухо какому-нибудь ретивому и любопытному журналисту.
Р Ж: Вот что ответил Макс Немцов на вопрос «Если не сравнивать перевод с оригиналом, как вы понимаете, что перед вами удачный текст?» — «С первых нескольких страниц, — ведь начало перевода, как правило, «провисает», но какая-то фраза потом обязательно зацепит и потащит за собой». А у вас как?
А. К: Давайте вернемся к моим словам о том, что перевод — это магическая операция. У меня дома хорошая библиотека, и обычно я знаю оригинал от и до. Все недоработки и ошибки перевода можно исправить, для меня главное, как для издателя, — конечный продукт. Пример удачного перевода — «Мясная лавка в раю» Джеймса Хэвока, выполненный Денисом Борисовым. С моей точки зрения, это один из шедевров российского перевода, как и «Сатана! Сатана! Сатана!» Тони Уайта в его же переводе, где с первой же строчки понятно, что это удачный текст.
Исправление текста — жреческий процесс, мне никаких лавров не нужно. Например, над «Отсосом» Стюарта Хоума я работал с переводчиком Алексеем Андреевым, там я вставил весь мат, потом текстом занимался Илья Кормильцев. В итоге Илья — «редактор», а я — «автор послесловия» и владелец прав на книгу. Важно только» что сам Стюарт — мой хороший друг и придет на помощь» как Чип и Дейл, если мне это действительно потребуется.
Р. Ж: Какую первую книжку вы захотели перевести?
А. К: «Джанки» Берроуза. В 1992 году мне предложили составить наркотическую антологию, которая включала бы «Джанки» как героиноманию и «Врата восприятия. Рай и ад» Хаксли как кислотную форму жизни, но проект провалился, хотя перевод был готов. Я делал его вместе с Максимом Семеляком, музыкальным обозревателем журнала «Афиша». Часть текста, страниц пятьдесят, которую перевел Максим, я переделывал потом раз семь — там было много фактических ошибок, карболовая кислота, например, именовалась ЛСД. Когда в 1997 году вышла книжка, я заплатил Максиму $300, и мы тихо и мирно расстались. Для примера, господин Шаталов заплатил за перевод «Женщин» Медведеву всего $300. За такие расценки его надо привязать к двум мотоциклам и разъехаться в разные стороны. В первом издании я написал, что перевод сделан при участии Максима Семеляка, при переиздании я просил Дмитрия Боченкова из Колонны, который отвечал за подготовку книги в печать, сделать то же самое, но он, видимо, посчитал, что мое имя более культовое.
Р. Ж: Что бы вы назвали среди неудачных переводов современной зарубежной литературы последних лет?
А. К: Неудачно переведен роман «Над пропастью во ржи». Нужен новый, с матом, со всеми делами. О «Голом Завтраке» вообще умолчу. Коган приговорен наследниками Берроуза к расстрелу. Это лучше, чем повешение. Впрочем, его переводы Буковски хороши.
R Ж: Может, вам самому взяться — после отдыха?
А. К: Надо издать «Процесс» Брайона Гайсина, «Книгу * Каина» Алекса Трокки. Потом, может, за что-нибудь и возьмусь.
Р Ж: Вы согласны с мнением М.Немцова: «Ответственность писателя заканчивается, когда он ставит последнюю точку (как сказал Станислав Лем о Набокове), а переводчика — с публикацией перевода».
А. К: Это мнение профессионального халтурщика. Попробуйте отрезать себе руку ржавой пилой. Ваш перевод читают и покупают люди, и довольно держать потенциальных покупателей за идиотов. Как будто они не смогут разобраться — хороший перевод или плохой. У меня двойная ответственность — как переводчика и как издателя.
Р. Ж: Вадим Михайлин: «…сначала читаю текст целиком, причем несколько раз, чтобы сбить оскомину первого восприятия, когда в основном смотришь на сюжет, динамику персонажей, — чтобы добраться до языка. Иногда переводишь фрагменты из разных мест*. Сергей Ильин: «Читаю текст целиком и затем стараюсь сохранить «оскомину*, о которой говорит Вадим. Сюжет и прочее меня, вообще говоря, не так уж и интересуют*. А как делаете вы?
А. К: Вначале я читаю книгу, потом избранные фрагменты, меня прежде всего интересует психологическое вживание в текст. «Страх и отвращение* переводился в тех же условиях, что и писался. Мы закупили машину примерно такого же джентльменского набора, что и в романе, и отправились под рев музыки в Лидс на концерт «Manic Street Preachers*. От нечего делать я переводил «Страх*, начитывая пленки на магнитофон. Это описано в моем эссе «Все, кажется, готово… Ты готов? готов?…*, которое есть на нашем сайте. Если ты не вживаешься в образ и не действуешь как герои, никогда не поймешь, о чем там речь.
Р. Ж: Было такое, вы брались за перевод, но не доводили его до конца — разочаровавшись или по какой-то другой причине? К.Я.Старосельская: «…Правда, есть один роман, который мне давно хотелось перевести — «Транс-Атлантик* знаменитого во всем мире Витольда Гомбровича. Гомбрович не принадлежит к числу моих любимых писателей, но очень уж роман меня зацепил — для переводчика он сущая головоломка. Я несколько раз за него принималась, но, недалеко уйдя, застревала. Чисто профессионального отношения недостаточно — нужна любовь. А любви нет, и автор мне платит тем же — не поддается. А перевести хочется… Пожалуй, это единственная настоящая неудача*.