Не у всех клюет рыбка-бананка. Добрая треть публики на Рединге — полные или частичные асоциалы и натуральные халявщики, от которых, в лучшем случае, скорее всего, уйдешь в одних трусах. Причем, кинут очень быстро, с доброжелательной ненавязчивостыо. «Нынче такие времена настали, что скажите спасибо, Билл, и за такого жирненького туриста, как этот русский мудак».
— Необходимо равновесие, — произнес король, берясь за жирную ветчину с укропом. — Европу спасет только равновесие!
# * *
In a Bar, Under the Sea
(по мотивам разговора с Адамом Уолассом по кличке «Driver*, гитаристом и водителем гашишной компании, движение «Legalize It*.)
Людовик был окончательно «изнурен диетой» Foxy Lady.
— Опять эти… ваперы… или громовые тапиры! Мой друг из Red House, простите своего короля… — Его величество, практиковавший Spanish Castle Magic, вяло улыбнулся. — Продолжайте: кому из французов со Star-Spangled Banner удалось проникнуть к русскому двору, где The Wind Cries Магу?
Только здесь просекаешь коренной соул всей этой палитры — «Indie Music for Generation X*, как это взахлеб именуют критики «серьезных музыкальных изданий*, типа байды «Roiling Stone*. Вот тебе и стрит-рок без чистых зубов, и геморроидальных попок диванной невостребованное»! и пьяный блюзовый trouble, и джанковая фри-джазовая импровизация, и кислотный рейв, и травяной расслабленный рэп, и амфетаминный хардкор… Ночное дыхание FIRE подозрительных кварталов, молодежные банды Purple Haze-a, пушеры Voodoo Chile, вылепляющие новых клиентов в Sunshine of Your Love, молодые безработные и бродяги с четкой принадлежностью к среднему классу, обожающие болтать о Берроузе, Томпсоне, Булгакове, Уэлше и Буковскк; бомжи Catfish Blues, спасающиеся от холода в витринах фешенебельных магазинов и переходах метро, вонючие запойные старухи на мусорных кучах в рабочих районах, скинхэды из Вест Хэма и Миллуола, гоняющие педиков и пакистанцев… Can You Please Crawl Out!!!!! Здесь и та девушка, дежурившая в порту Дувра, с которой позабавились прямо у регистрационного окошка в четыре часа утра в день моего приезда в Англию, и мелкие шкеты-наркоты из бригады Hey Joe, поджидающие легкую добычу в темном парке у здания Парламента, и сразу пасующие, как только завидят у тебя в руках кухонный нож для разделки мяса.
— Куда ползешь, Джо, с пушкой в руке?!
— Собираюсь пристрелить своего суккуба… за все хорошее… Мимолетная любвишка, приступы животной ярости, нелепая смерть твоих приятелей в уличных драках и от передоз-няков… Голод, подгоняющий тебя в полночь на дороге под Gold Collection Джимми Хендрикса… Огни полицейских машин, проносящихся над тобой, залегшим в колючих придорожных кустах вместе с окончательно охуевшими кроликами с окрестных полей… Утренние проблевы и стеклянные, глаза торчков, страх, отвращение и, наконец, безразличие к политике, политикам и их законам.
Это хлеб большинства нынешних музыкантов — и MSP (гитарист и поэт MSP Ричи Джеймс пропал без вести в начале февраля 1995-го), и Blur, взлетевших от бродяг до уровня крупнейшей британской группы, модной теперь в салонах достойнейших мэтров, и гопников-миллионеров Oasis, и Suede, от «скромной провинциальной жизни дорвавшихся до медленной гибели в шике и роскоши», и Levellers — «Нерва Никакого Поколения», швырявших пустые бутылки в полицейских во время сентябрьских беспорядков 94-го в Лондоне по поводу принятия «Criminal Justice Bill», и берущего за душу Свадебного Подарка (Wedding Present), и завораживающего Tindersticks. Всех тех, кто засветился летом 94-го на большой триаде Британских фестивалей — Гластонбери, Фениксе, Рединге. Для них и для многих молодых музыка — единственная возможность выбраться с самого настоящего дна. Но они сохранили в себе ненависть к жирным задницам с больших лейблов, даже если и имеют с ними дело. Это чувство, движение снизу вверх, и было заложено в основу организации Indie звукозаписывающих фирм, и сейчас многие команды наваривают там больше, чем те или иные «мейн-стримовцы» из шоу-бизнеса. Одна беда, что дело сейчас ставится на такой же конвейер раскрутки и сдирания максимальной прибыли. «Мы видели идеализм шестидесятых, и одной «All You Need Is Love» оказалось недостаточно… Обратной стороной медали было «Fuck You», если любовь — не ответ, то тогда насрать на все. Это другая форма эскапизма и апатии. Я смотрю на девяностые как на одновременно реалистичные и идеалистичные. Мы пытаемся найти баланс». (Из интервью Клер, участницы техно-группы Deee Lite журналу Vox).
— Увы, но французское искусство Франсуазы Арди, очевидно, сильнее французской политики, если оно просачивается в эту дикую Россию, словно вода в греческую губку.
* * *
Framed
— Смерть Христова! Как это великолепно изложено! — подумал я, просмотрев в вагоне на обратном пути в Паддок Вуд/у свежую информ-добычу. После «Поколения Свиней» (The Generation of Swine) Хантера Томпсона новая поросль пост-свинков выбирает Экстази и без огневой подготовки ус-тремляется под Hammer Song на штурм сверкающих бастионов Координационного Совета по Безопасности Личности (КСП-БЛ…).
Людовик грузно поднялся из-за стола вместе с Viigin & the Hunter.
— Что делать? Россия и Му Lady of the Night никому не нравится, но вся Европа Coitus Interruptus нуждается в ее услугах… Так позаботьтесь же, принц, посылкою в Петербург, эту Похьелу, ловкого человека, просекающего фишку Buff s Bar Biues. Нет, не человека, а — дьявола, сумевшего поставить зарвавшихся Айвасса и Бартлета Грина на место!
Что я хотел? Да, все просто… I just want to make love to you… И самое приятное, что во всей череде основных британских музыкальных действ — Гластонбери, Фениксе, Рединге — полностью отсутствовала четкая объединяющая идея. They didn't mean anything… Просто мощная подборка добротных команд, и тысячи зрителей, которые образуют спонтанный Be-In, со всеми Вудстоко-Алтамонтскими примочками.
— Ну постреляли барыги друг в друга иа Гластонбери. Ну замочили в перестрелке пятерых. I don't give a fuck about it, man. Жизнь обесценивается, только и всего. Эти козлы в правительстве собираются легализовать марихуану, одновременно принимают свой блядский «CJB», возводят наркостукачество в норму жизни. Но они не врубаются, что мы не сраные попкорновые янки, которых дядя Сэм ставит раком со времен Великой Депрессии, а может даже и с раныпего. Гластонбери — святое место, несмотря ни на что, это поля и холмы мечтательных шизоидов. Freaky fuckers dreaming place. Просто здорово, что теперь там ни один засранец, «интеллектуал из интеллектуалов», не кричит о раздутых, как чумные подмышки, скорых сальных объятиях революции, Бога, любви, нанизанных на шампур общего прагматизма, как охотничьи колбаски на прутик. Все это блевотина шестидесятых, с которой мы вынуждены сталкиваться, потому что эти недоношенные, впавшие в мочегонное детство, лохи ходят по улицам и площадям, площадям и улицам, и ноги переставляют в точности, как все остальные. А мы просто здесь, мы молоды, и неважно, кто из нас талантлив, кто полный гондон, кому повезет, а кому снесут башку в духе 4Горца»… Wanna have a drag, man?
— И!
— Ууу… Гластонбери… «It was really wild, man», — продолжал Чин, барабанщик Гнусной Любви, за трубкой мира. — Никто не ожидал такого пиздеца. Это как джин, 23 года выбивавший затычку из кувшина, и вот его, наконец, прорвало, (из беседы на «Crap Stage»… Жизнь хороша, когда пыхнешь не спеша).
Зато как сверкал офицерский корпус на Action Strasse! Что за лошади! Что за тонкие вина Soul in Chains! Что за любовницы, выползшие из моря под The Tale of the Giant Stoneater! В походе офицера Франции сопровождал обоз, а в нем — Ribs& Bails, туалеты, Shark's Teeth, сервизы, парфюмерия фирмы «Give Му Compliments to the Chef», мартышки Shake that Thing, магические зеркала «Tomorrow Belongs to Me», театры «То Be Continued» и прочее.
* * *
Ibmorrow Belongs lb Me
Граф империи, генерал и обер-гофмаршал Карл Сивере (гладковыбритый, сытый и трезвый) принес Елизавете, спавшей вместе с загримированным под Ваньку Шувалова сукку-бом, кофе.
— Ну, матушка, — весело заговорил он, — а ты напрасно вчерась туза скинула. Тебе бы в шестерик сходить. Глядишь, и я бы тебе Воланда срезал… Пей вот, пока не остыло!
На Гластонбери я собрался тут же, как только увидел в июньском «Боксе» афишу. Уже с неделю я парился на ферме под Фэвершемом, обрезая сухие ветки яблонь, и эта байда успела достать до желудочных коликов. «I wanna have you back», — кричал мне пахан, потрясая рецензией на главу «Джанки», напечатанную в «Забриски Райдере». И тут на тебе — Jungle Jenny во плоти. Смачный привет от старухи-акклиматизации. Когда днем под тридцать, а под вечер пятнадцать, с моря дует пронизывающий ветер… За два дня я обгорел так, что кожа пошла пузырями, и майка «Каннабис, Марроканский Черный» к концу рабочего дня липла к спине, и ее приходилось отдирать с кусками кожи. Настоящий пиздец тушке фаршированного Минотавра! Вечером накануне фестиваля я слег под тридцать восьмым градусом. Утром, накачавшись амфетаминами, вышел работать и, исходя соплями, с феерической быстротой щелкал ножницами, как парикмахер, обслуживающий бандитскую манду. Love Story, братва, в натуре! School's Out for the Summer, kids!
— Алекс, ты едешь? — спрашивал меня Тони, местный интеллигент, немало гордившийся тем, что в конце шестидесятых работал на CBS и был лично знаком с Сантаной, Сатаной и Джеком Брюсом, а теперь, после серии банкротств своих магазинов, прозябая в глухой провинциальной глуши, периодически подрабатывал на ферме.
— Апчхаааа…
— Ну не расстраивайся… По четвертому каналу увидишь куски…
— Апчхааа…
Goodnight Irene… Прощай, сладкая пизда Ирены…
— Осьмнадцать-то рублев… тьфу! — сочно выговорила Елизавета. — На эти деньги дом и Every Cowboy Song не построишь, только хворобь наживешь и будешь потом кричать: «Say You're Mine!» Лучше кликни через речку Gamblin' Ваг Room Blues: может, кто из Строгановых, этих Crazy Horses, и встал уже. Так пущай со мной пофриштыкают под Cheek to Cheek…