– Как будто все нормально, – пожав плечами, ответила та. – Хотя я для верности возила его к невропатологу.
– И чего?
– Врач сказал, что помощь нужна скорее маме, чем сыну.
– Ну а серьезно?
– Наговорил много всяких умных слов, но суть одна: детская психика лучше защищена, чем взрослая, и «более устойчива к стрессам». По счастью, стрессовая ситуация носила непродолжительный характер… А вот за это вам, дядя Валер, надо сказать большое спасибо, – с чувством произнесла Ольга. – Если б не вы… ой, даже думать не буду.
– Вообще-то спасибо не мне, а бдительному мужику из Момырей. Кажется, Беляков его фамилия, – возразил Торопко.
– Да-да, Глеб Сергеевич, я ему звонила.
– И еще приятелю моему с Лубянки. Они там, конечно, спецы, ничего не скажешь. Быстро сработали.
Утомившись слушать про кардиограммы и клизмы, в их беседу вмешалась Светлана:
– Вот и рассказал бы нам теперь все по порядку. А то любишь ты, Валер, туману напускать, – упрекнула она мужа. – Как все-таки удалось этого поганца вычислить?
– Ничего я не напускаю. Просто в двух словах этого не объяснишь.
– А мы никуда и не торопимся, – раздался голос Нины Семеновны.
Женщины притихли и приготовились слушать, а Валерий Петрович, удостоверившись, что Денис в соседней комнате смотрит мультики, налил себе еще чайку и приступил к рассказу.
По его версии, история эта началась задолго до нынешних событий, лет шесть назад, когда Ольгин муж, будучи заядлым игроком, познакомился с выходцем из России, криминальным авторитетом Севой Бегларяном, и стал посещать его подпольное казино. Пока Филипп играл на свои, все шло нормально. А когда деньги у него кончились, щедрый хозяин, мгновенно смекнув, что упускать такого клиента нельзя, предоставил ему возможность играть в долг.
– Полагаю, к тому времени у Бегларяна уже имелось исчерпывающее досье на графа Помар де Рабюсси. Оставалось лишь включить счетчик и подождать, когда сумма долга существенно округлится. – Валерий Петрович мельком посмотрел в зеркало, висящее над столом, и машинально втянул щеки.
– Вот дурачина! А вроде взрослый мужик! Неужели не думал, как отдавать будет! – не удержалась от замечания тетя Нина.
– Конечно, думал, по привычке надеялся на мать, нервничал. Но та, видно, дала сыну от ворот поворот. Сказала, что теперь у нее внук есть, ему все и отойдет. Возможно, тогда Филипп и рассказал Бегларяну о часослове.
– Вот-вот, а потом позвонил мне и заявил, что хочет получить опеку над Денисом, – вставила Ольга. – Помню, я тогда просто дар речи потеряла. Большей глупости и не придумаешь: Филипп воспитывает сына!
– Конечно, судебная история требовала времени. Но когда на кону такой куш, можно и подождать. А тут, как нельзя кстати, умирает старая барыня. Филипп мчится в родительский в дом и… – Торопко в раздумье примолк. – Точно сказать не могу, но, похоже, с недвижимостью графини, с домом, землей, чем там она еще владела, что-то не задалось. Возможно, все было заложено.
– Да, она брала кредиты под залог недвижимости. В Европе многие так живут, – объяснила Ольга.
– Словом, Филипп, вернее, Бегларян, делает ставку на часослов. Вещь очень дорогая, с идеальным провенансом, любой аукционный дом с руками оторвет. Но не тут-то было!
– Конечно! К тому времени Шарль уже привез его в Москву и отдал мне! – объяснила Ольга.
– Выяснить это Севе не составило никакого труда. Вот и пошла охота на тебя. А Филипп стал им не нужен – лишнее звено…
– Какой ужас! – всплеснула руками Светлана.
Валерий Петрович прервался и, покосившись на жену, положил себе на тарелку очередное пирожное:
– Да, для таких, как Бегларян, человек не дороже таракана. Ну а дальше он дает своим людям команду взять Ольгу в кольцо. И через два-три дня после устранения Филиппа ей звонит некий человек, представляется сотрудником консульства, морочит голову и с легкостью выясняет, где находится часослов.
– Я ему про книгу ни слова не сказала! – возмутилась Ольга.
– Не сказала… Он же тебя просто на понт брал, – усмехнулся Торопко. – Потом была инсценировка дачной кражи, когда один бандит дом обыскивал, а другой на шухере стоял. На случай, если ты вернешься не вовремя. Так оно и получилось… Ты в испуге выбегаешь на улицу, а там тебя ждет добрый сосед, готовый в любую минуту прийти на помощь. Разыграно, кстати, будто по нотам. План простой, как все гениальное, – втереться в доверие, выудить информацию и завладеть книгой. Признаться, даже меня, стреляного воробья, этот Игорь провел! Вот ведь артист! Настоящий виртуоз! И все бы сработало, только вот времени ему не хватило. Опоздал на самую малость! Потому что… Аннушка уже пролила постное масло, в смысле ты уже отдала часослов Поленову.
Ольга молча заерзала на стуле. Чувство стыда с новой силой охватило ее. Стыда и вины, подлинной, заслуженной… Во всем, что случилось с Денисом, с Ниной, с Шарлем, даже с Рыжей Люсей, Ольга почему-то винила себя. На душе у нее было нестерпимо гадко. Всю эту историю с Игорем ей хотелось скорее забыть, смыть с себя, очиститься, будто она вывалялась в грязи.
К счастью, морально-этическая сторона вопроса Валерия Петровича совсем не интересовала.
– И ты, ничего не подозревая, сказала ему, что книга находится на экспертизе. Когда же в разговоре прозвучали ключевые слова про оценку ее стоимости и страхование, сосед понял, что пришло время действовать. Еще немного, и никому не известная семейная реликвия превратится в ценнейший объект культурно-исторического значения, привлечет внимание общественности, о ней заговорят, что поставит под угрозу радужные планы Севы Бегларяна.
– Прости, Валера, я не поняла почему? – не удержалась от вопроса Нина Семеновна.
– Именно потому, что заговорят. Известные произведения искусства всегда сложнее продать. Никакой аукционный дом не станет выставлять на торги вещь сомнительного происхождения. Надо доказать, что она неворованная.
– Как все сложно, – качая головой, произнесла тетя Нина.
– Игорь-то это сразу понял, вот и заторопился. А там где спешка – там и проколы. Правильно говорят, идеальных преступлений не бывает.
– И в чем же он прокололся? – поинтересовалась Светлана.
– Исполнителей не тех нанял, выбирать времени не было, – объяснил Валерий Петрович. – Эти чудики настояли на личной с ним встрече, потом с их слов оперативники составили фоторобот, ну а я его, голубчика, по этому фотороботу и опознал. Хотя, конечно, кое-какие подозрения у меня еще раньше появились. Не нравится мне, когда человек ни с того ни с сего врать начинает…
Слушательницы устремили на Торопко вопросительные взгляды.
– Зачем, к примеру, он назвался соседом? Ведь я это враз проверил, еще когда ребята из отделения на труп старухи приехали. Тот угловой дом принадлежит вовсе не Игорю, он его только арендовал, и притом недавно. Ну, думаю, ладно, проехали… Потом еще с французским языком у него прокол вышел, когда пришло сообщение, что Сорделе убит. Ольга нам не все перевести успела. А он, понимаешь, тут как тут, остальное мне сам доперевел, чего ты не говорила. Ну и в-третьих, за что я зацепился – это правила пунктуации.
– Правила чего? – хором спросили женщины.
Валерий Петрович усмехнулся.
– Знаки препинания! В эсэмэсках. Ты уж прости меня, отличница, но я в твоем телефоне хорошо поковырялся.
Ольга невольно вздрогнула, но, вспомнив, что давно стерла все эсэмэски, посланные Игорем, успокоилась. Она уничтожила вообще все, что так или иначе было связано с ним – даже домашний халат, к которому прикасались его руки.
– …Вот я и зацепился глазом. Смотрю, в сообщениях, что Игорь присылал, и в тех, что от похитителей пришли, в конце предложения два восклицательных знака стоят. Одна ошибка и тут, и там. А это уже аргумент. Словом, был бы у меня в запасе еще денек… – мечтательно произнес Торопко и, положив в связи с этим на тарелку еще одно пирожное, повел рассказ о том, как ФСБ удалось прищучить Бегларяна.
Света и Нина Семеновна охали, ахали, без устали засыпая его вопросами. Но Ольга слушала уже невнимательно и думала о своем. Ей вспомнились слова невропатолога, которого они с Денисом посетили накануне.
«Самое лучшее – это сменить обстановку, – советовала ей врач. – Возьмите сына и поезжайте куда-нибудь отдохнуть. Беспроигрышный вариант. Положительные эмоции, новые впечатления, комфортная обстановка, безмятежность, покой. Во все времена так нервы лечили…»
«А угрызения совести?» – задала себе вопрос Ольга и сама же на него ответила – в декабре они с Денисом уехали во Францию.
Но ни о каком покое и безмятежности даже речи быть не могло. Это стало очевидно, еще когда они паковали чемоданы. Все вышло из-за часослова, который Ольга с Денисом, поняв, что ни продать, ни хранить дома его нельзя, решили-таки отвести назад во Францию и передать на хранение в музей графства Помар. Решение это далось непросто, разумеется, были долгие обсуждения, жаркие споры. Кто только в них не участвовал: и Нина, и Поленов, и Торопко, и Петя Штиль, и его начальство. Позже к дискуссии подключились осанистые чиновники из Минкульта, сотрудники посольства, включая самого господина посла, ну и, конечно, вездесущие журналисты. Они-то и раздули невероятную шумиху. Как это обычно сейчас бывает, когда все газеты, все телеканалы и сайты, перекрикивая друг друга, талдычат об одном и том же, самозабвенно перевирая факты, каждый в меру своей фантазии и бесстыдства.
«Мать продает коллекцию книг, чтоб оплатить операцию больному сыну!», «Библиотека Ивана Грозного идет с молотка!», «Ленинка торгует фондами! Уникальные книги проданы за границу! Власти бездействуют!».
Став героями новостных колонок, Ольга с Денисом тотчас ощутили на себе бремя нечаянной славы. Кто-то превозносил их до небес, а кто-то ругал на чем свет стоит. У ворот болшевской дачи шныряли репортеры, под окнами московской квартиры толпились какие-то сумасшедшие пикетчики. И даже пресс-конференция с участием французского атташе по культуре, экспертов из Ленинской библиотеки и самой Ольги не положила конец этому разгулу гласности.