Доподлинно не известно, для чего предназначались эти здания в старину. Но, скорее всего, и пять веков, и двенадцать назад такая планировка площади была вполне оправданной. В те времена здешний народ отличался крутым нравом — по крайней мере, так утверждали легенды и сказания, любовно систематизированные и разложенные по полкам архивариусами Аббатств. Толпа, собравшаяся поглазеть на кровавое зрелище, вполне могла попытаться отбить осужденного, если тот вызывал какую-то особенную симпатию или же приговор казался несправедливым…
Но времена изменились, и Нагрокалис, некогда бывший одним из варварских городов-государств, был покорен Атвианским союзом. Публичные казни отошли в прошлое, по улочкам больше не вели к эшафоту осужденных, и земля площади Правосудия приобрела наконец свой естественный черный цвет.
Время, время… Ты течешь, словно полноводная река, и нет тебе преград, и нет у тебя господина. Ты вбираешь в себя мудрость поколений, ты убиваешь или милуешь, ты подвергаешь забвению. Кто предскажет, что сотворишь ты в следующее мгновение? Кто знает, на чей берег выбросишь ты щепку, имя которой Человек…
Едва выйдя на площадь Правосудия, Дигр почувствовал, как земля выкатывается у него из-под ног. Он словно провалился в древние времена, где жизнь человеческая стоила ничуть не больше, чем колосок пшеницы или наконечник стрелы. Священник словно слышал, как глашатаи созывают народ, как гремят огромные барабаны, предвещая кровавую феерию. «Именем прокуратора… — звенело в ушах, — нечестивец по имени Варраван приговаривается к…»
Из оцепенения Дигра вывел грубый тычок под ребра:
— Еще наглазеешься, — глумливо сказал наемник, — для тебя приготовлено, отче!
На площади возвышался эшафот, покрытый алым сукном. Наверху переминался с ноги на ногу палач, облаченный, как и положено, в кроваво-красный кафтан, увенчанный глухим капюшоном с прорезями для глаз. Верзила недовольно покрикивал на двух плотников, пытавшихся вертикально установить столб с тележным колесом наверху. В руках у заплечных дел мастера покачивалась здоровенная секира, лезвие которой было украшено странными знаками.
На ходу священник различил один из них: по ложбинке, предназначенной для стока крови, была пущена темно-синяя змейка, на голове которой красовалась корона. Знак мастера Голубого Круга С’таны! Вот, значит, кто за всем стоит!
Однако эшафот оставался все еще чистым — похоже, первых жертв слуги темного мастера привести сюда еще не успели.
Наемники подошли к массивной двери, и Кирг несколько раз ударил кулаком в толстые доски. Лязгнул засов, и на пороге появился слуга с палашом на перевязи:
— Здоров, Кирг! — бросил слуга. — Что-то ты не больно-таки спешил? Может, забыл, кто твой хозяин?
Лицо кентуриона стало пунцовым:
— Замолчи, пес, — прошипел он, — я не намерен давать тебе объяснения.
Наемники, окружавшие священника, вздрогнули и переглянулись — что-то сейчас будет? Однако на слугу слова Крысобоя не произвели ни малейшего впечатления:
— Все-то у тебя псы да уроды, Кирг, — усмехнулся он, — должно быть, забыл, откуда сам-то вышел. Может, напомнить?
Кентурион не вынес такого оскорбления и с ревом бросился на обидчика. Завязалась свалка.
— Поддай ему, Кирг, — волновались наемники, — в ухо, в ухо цель. У этих нелюдей там слабое место, навроде нашего паха.
Но в ухо Кирг, как ни старался, попасть никак не мог. Недруг оказался вертляв, точно ящерица, и столь же хитер. Он извивался и разил кентуриона огромными кулаками и, кроме того, норовил боднуть лысой головой, до невозможности напоминающей бильярдный шар, только с оттопыренными ушами, приплюснутым носом и черными глазками-бусинками.
— Слышь, Фресс! — прошептал один из наемников. — А наш-то сдает. Вона, как его Пингр топчет, словно петух куру. Может, помочь?
— Не лезь, дура, — отозвался Фресс, — лучше давай пари заключим.
— Как это?
— А вот как: если, значит, Пингр раскроит ему башку до того, как я выпью всю кровь вот из этого, — наемник больно пихнул Дигра, — тогда я тебе золотой, ну, а коли наоборот, то уж извиняй, Озр, — ты мне десять.
— Это почему же так, — удивился тот, — несправедливо получается.
— Это называется ставка, — невозмутимо объяснил Фресс. — Один к десяти, ничего особенного. Так всегда и делают.
— Ну, а что, если Кирг победит? — возразил третий, хранивший до сих пор равнодушное молчание. — Он же тогда с нас шкуру спустит.
— Это вряд ли, Шранк, — спокойно сказал Фресс.
— Ты только посмотри на него.
Пингр восседал на кентурионе и изо всех сил бил сцепленными в замок руками по голове, которая уже болталась, как у тряпичной куклы.
— Верно говоришь, Фресс, — довольно гукнул Шранк, — он не скоро очухается.
— Тогда по рукам.
Шранк разбил рукопожатие, и Фресс, вынув из-за пазухи короткий нож, сделал замысловатое движение. Сталь — а нож наемника был сделан из настоящей стали — блеснула в свете факелов. Охранники уважительно зацокали языками:
— Славная вещичка, Фресс, — восхитился Шранк.
— Знаешь, если победа от тебя отвернется, то эта штуковина перейдет ко мне. Я думаю, мы с ней поладим.
— Мы так не договаривались! — вспыхнул наемник. — Мы уже заключили договор.
— По правилам, пока ты не начал действовать, — скромно произнес Шранк, — разбивающий может отменить пари. Так вот, я, имея полное право разрешать все споры по заключенному…
— Ладно… — проворчал Фресс, — будь по-твоему.
И приставил нож к горлу священника:
— Молись, отче.
Киллмен судорожно дернулся. Одно дело — сложить голову на поле брани, на худой конец — погибнуть в застенках адептов Нечистого. И совсем другое — вот так…
— Что молчишь, отче, или молитвы все из головы вылетели?
— Молчу потому, что большего труса за всю жизнь не встречал! — ответил Дигр и попытался плюнуть. Однако петля тут же вцепилась в горло, и плевок не состоялся.
— Да, я трус, — загоготал наемник, — но заметь, хитрый, умный и, что немаловажно, — живой. А ты очень скоро станешь дохлым умником.
Нож в руках его дрогнул, и… Фресс рухнул наземь — из груди торчало черное оперение короткой арбалетной стрелы. По огромной каменной лестнице, на перилах которой были укреплены факелы, медленно спускался Бирг. Арбалет покоился в его руках, словно ребенок на руках у матери.
— Ну, я же сказал, — устало, даже с некоторой истомой проговорил градоначальник, — что Дигр мне нужен живым. Сколько можно повторять?
Наемники повалились на колени:
— Простите, господин!
— Ах, я такой добросердечный, — взмахнул рукой Бирг, — ни на кого не могу подолгу сердиться… А вы пользуетесь!
Кирг, каким-то чудом выбравшийся из-под своего истязателя, согнулся кочергой и, не смея поднять глаз, произнес:
— Я самолично прослежу, чтобы их наказали, мессир!
— Только не будь с ними слишком строг, Кирги, — Кастерс сделал неподражаемо изящный жест, — по сто палок, и будет…
— О, как вы добры, мессир.
Тем временем и Пингр пришел в себя. Несмотря на то, что большую часть схватки детина провел на своем противнике, пострадали не только его кулаки. Отполированный череп теперь не был столь безупречной формы — там и сям виднелись внушительного размера шишаки. Лицо разукрасилось синяками, ссадинами и кровоподтеками.
Бирг подошел к своему слуге и провел пухленькой ладошкой по щеке:
— Ни на минуту вас, мальчики, оставить нельзя. Вы такие горячие…
— Простите, господин… — Пингр опустился на колени.
«Сейчас заплачу, — хмыкнул про себя Дигр, — столько чувства!».
— Ну, ступайте, — махнул рукой городской глава, — а мы с моим другом побеседуем. Да снимите с него эту дурацкую петлю. Какие вы все-таки…
— Противные, — подсказал Дигр, — и гадкие.
— Ну, конечно, мой милый, я именно это и хотел сказать.
— Но, господин, — возразил бывший Крысобой, — он опасен!
— Ах, Кирги, — всплеснул руками толстяк, — он ничуть не опасен. Вечно ты нагоняешь страху. Уходите, все уходите. Прочь! Отведи их к себе, Пингри, только смотри…
Ревниво поглядывая на градоначальника, Пингр пошел в лакейскую.
— Этого не забудьте, — брезгливо бросил Бирг, — а то, неровен час, разлагаться начнет. Не люблю я этого.
Наемники взяли мертвого Фресса за руки и за ноги и потащили вон.
— Жаль, если мясо пропадет, — донеслось до священника. — А, Кирг?.. — Хлопнула дверь и продолжения Рой не услышал.
Оставшись наедине с Дигром, правитель Нагрокалиса взял его под локоть и повел по лестнице. «Почему бы мне не свернуть тебе шею, мерзкий выродок», — сощурился священник.
— Ты та-а-кой кровожадный мужчина, моя прелесть, — состроил глазки Бирг. — Но, должен тебя разочаровать, шея останется при мне.
Кастерс прочитал его мысли! Этот никчемный развратник, который был отчислен из школы Аббатства за тупоумие и полную неспособность к обучению, который не отличил бы запах мысли лемута от откровения Господа…
— Ты так считаешь? — с деланным равнодушием произнес Дигр.
— Разумеется. И знаешь, почему? Потому, что твоя смерть всего лишь на шаг от моей.
Рой усмехнулся:
— Старая уловка.
— Да? Тогда попробуй, убей меня. — Бирг обнажил кинжал и протянул Дигру.
И тут священник понял, что не может даже поднять руку, чтобы принять оружие. Тело было, словно деревянное, а по жилам вместо крови тек отвратительный, липкий страх.
— Ну что, моя прелесть, — хмыкнул градоначальник, — убедился?
— Что тебе от меня надо, Бирг? — прошептал метс. — Почему не убил меня?
— Ну, — улыбнулся Кастерс, — мог бы и сам догадаться… Мне нужна не твоя смерть, а совсем другое, моя прелесть. Вернее, не мне. Будь моя воля, — толстяк мечтательно облизнулся, — я бы с превеликим удовольствием отдал тебя палачу. Но, увы… жестокий мир, жестокие нравы! Не дают мне, мой милый, разгуляться. Ой, не дают. Ты, должно быть, сообразил, что произошел переворот. Да-да, тот самый переворот, которого ваши аббаты и священники так страшились. Тот, предотвратить который тебя и послали в этот богом проклятый городишко. Но теперь, моя прелесть, когда все, как говорится, свершилось, тебе остается только одно…