Калека был подвешен за руку к потолочным балкам на внушительных цепях; он отчаянно кричал и пытался вырваться, но, разумеется, тщетно.
— Не дергайся, — посоветовал палач, поравнявшись с беднягой, — хуже будет. И вообще, приятель, я бы на твоем месте во всем признался. Охота тебе мучиться?!
— Да в чем, в чем признался?! — взвыл несчастный. — Кабатчик я, Луи кличут. Никогда ничего дурного не делал! Да за что же, а-а-а-а-а!!! — Огонь почему-то подпрыгнул и лизнул пятки несчастному. — Хоть вы за меня заступитесь, господарь палач. Все сделаю — страшной клятвой клянусь, а-а-а-а-а-а-а!!!!
— Заступитесь, заступитесь, — проворчал Миляга, — делать мне больше нечего, только за вашего брата заступаться.
Не обращая больше внимания на мольбы, Миляга отошел прочь. «Ну, что за изверг, — думал он, исподлобья наблюдая, как Кипл пытается перевалить тело священника через порог, — хлебом не корми, дай запытать кого-нибудь без пользы, за просто так. Надо на него при случае донос написать».
— Смотри, не надорвись, — буркнул он.
— Помог бы лучше! — зло бросил Кипл.
— Только советом, Кипл, — усмехнулся Миляга. — Ты его под мышки возьми и волоком, волоком. Глядишь, к вечеру и управишься.
Глит с ненавистью посмотрел на Милягу:
— Смотри, как бы сам на его месте не оказался!
«Ну, это уже слишком, — вскипел Миляга, — эта зеленая тварь осмеливается мне угрожать!»
В следующее мгновенье, палач сгреб Кипла в охапку, тот даже пикнуть не успел:
— Ты утомил меня, Кипл. Я вот думаю — не свернуть ли тебе шею?
— Тебе не простят! — взвизгнул лемут. — С’тана…
— Нет, мой зеленокожий друг, — засмеялся Миляга, все сильнее сжимая горло Кипла, — еще как простят. И знаешь, почему? Потому, что тебя никто не найдет. — Глит уже начал синеть, шершавый язык вывалился, и изо рта капала желтоватая пена. — Я изрублю тебя на куски, а потом положу в мешок и закопаю где-нибудь в Тайге… А С’тане скажу, что ты сбежал. Ну, как тебе? — В ответ послышалось нечленораздельное клокотание. — Ну, вижу — ты все постиг. — Палач ослабил железную хватку. — Подыши немного.
— Ты сумасшедший, — просипел Кипл.
— Разумеется, — осклабился Миляга, — это наш общий недуг.
— Если убьешь меня, то…
— Нет, зеленокожее страшилище, — засмеялся палач, — не надейся. Это было бы слишком просто. Я превращусь в твой кошмар. И, еще, Кипл, я приложу все усилия, чтобы стать твоим начальником. В общем-то, мне уже предлагали сделаться старшим палачом Мануна, да я отказался — уж больно работа грязная. Но теперь, когда мы так близко познакомились… Непременно напишу прошение мастеру. Думаю, учитывая мои заслуги перед Темным Братством, он простит мне то, что я не согласился прежде. Как ты думаешь?
Услышав сдавленный стон, палач наконец разжал руки. Кипл рухнул на пол.
— Да, и еще скажи мне, Кипл, — поинтересовался напоследок Миляга, — тот, что поджаривается на медленном огне, что он-то натворил? Или это твое обычное служебное рвение?
— Подозревается в связях с пиратами!
— Да кабы он был виновен, — проговорил Миляга, — то давно бы уж сознался. Отпустил бы человека!
— Под твою ответственность! — замотал головой глит.
— Это твое дело, Кипл. Только, если ты не прекратишь подрывать авторитет Голубого Круга, разговор с тобой будет коротким. И вот еще что: священника долго не мучай, как бы не сдох. Он мне приглянулся. Коль не сломаешь сразу — отправляй ко мне, а там — уладим. — С этими словами Миляга вышел, не забыв на прощанье хлопнуть дверью.
Кипл наклонился над Дигром и приподнял безжизненную руку.
— Что он себе вообразил, — шипел глит, снова ухватывая метса под плечи. — Да за такие слова… Только ведь от всего откажется и меня еще дураком выставит, а то и похуже…
Усадив священника в кресло и закрепив на ногах и руках кожаные ремни с шипами, Кипл чуть приободрился. Хоть одно дело закончил. Лемут снял с пояса небольшую деревянную флягу и смазал виски подопечного серо-зеленой зловонной жидкостью. Запах был настолько резок, что Кипл зажал нос.
Зелье подействовало — киллмен открыл глаза, которые тут же заслезились.
— Добро пожаловать, — борясь с подступившим к горлу кашлем сказал Кипл. — Надеюсь, вам у нас понравится.
Рой попытался встать, но шипы больно впились в руки и ноги.
— Ваше радушие не знает границ! — стиснул он зубы.
— Не стоит благодарности, отче. Располагайтесь. Можете откинуться на спинку и подремать — правда, там длинная игла, и она всенепременно продырявит ваш затылок, но, как известно, за удовольствие приходится платить.
То, что видел священник со своего «насеста», представлялось более, чем мрачным. Какие-то склянки с человеческими органами, обгрызенные конечности. Похоже, лемут не только выведывал правду из своих пленников, но иногда и закусывал ими же.
— Вижу, друг мой, вы немного осмотрелись, — осклабился Кипл. Когда он улыбался, кожа на щеках и на лбу отвисала, отчего лицо становилось похоже на ритуальную маску, давно отслужившую свой век, но все еще хранимую колдуном как дань ушедшей молодости. — У нас мило, не правда ли?
— По-моему, у тебя грязновато!
— Я вам не Волосатый Ревун какой, — насупилась зеленая человекоподобная тварь, — а палач высшей пробы. Да будет вам известно, что оказаться у меня в руках — величайшая честь, каковой только может удостоиться пленник, приговоренный к истязанию. Извольте обращаться на «вы».
— Выродок, — дернулся в своих путах киллмен.
— Не стоит тратить драгоценное время на бесполезные споры, тем более, что у вас его осталось немного, — довольно зашипел лемут. — Клянусь силой Нечистого, что через какие-нибудь два-три часа вы станете сговорчивым, словно ягненок. И тогда на смену мне придет другой.
— Тоже хороший специалист? — не удержался Дигр.
— О, несомненно, несомненно. Скажу вам по секрету — второго такого нет на всем Мануне.
— И чем же он занимается?
— Магией, — просто ответил Кипл. — Фреди наложит заклятие, которое заставит вас выполнять наши приказы даже вопреки своим желаниям. — Лемут довольно засипел. — А потом, отче, мы вас выпустим, и вы, не сознавая того, выполните свою миссию. Правда, вы не будете и понятия иметь, в чем же она состоит. А потом, справившись с задачей, вы обязательно покончите жизнь самоубийством. Потому что начнете понимать, что натворили собственными руками.
С этими словами Кипл вынул из жаровни раскаленную кочергу и, приложив ее к плечу Дигра, долго слушал, как тот заходится нечеловеческим криком.
— Вот работаю, и чуть не плачу, — задумчиво проговорил уродец, — а что делать — приказ.
Однако муки жертвы явно доставляли Киплу удовольствие. Черные глазки его сверкали, как два слизняка в лучах утреннего солнца. Блаженная улыбка блуждала на отвратительном лице.
— Здесь самое важное, — приговаривал Кипл, поводя кочергой из стороны в сторону, — не пережать. Чтобы кость не потревожить. Иначе, отче, вмиг сознание потеряете. Врачуй вас потом. А я этот запах страсть не люблю. Да ты кричи, кричи, не стесняйся. Можешь меня обругать, страсть люблю, когда меня ругают!
— Гадина! — проорал Дигр. — Да я из тебя…
Глит усмехнулся и вновь повел кочергой. Когда железо остыло, подошла очередь иглам, загоняемым под ногти. А потом палач вздернул жертву на дыбу и принялся охаживать кнутом. Он уже не выглядел столь бодрым — несмотря на все свои усилия, ему никак не удавалось сломить дух священника. Зеленоватая кожа Кипла покрылась бледной слизью — так всегда случалось, когда он начинал терять терпение.
— Да что же он все не светится, — бормотал Кипл, вовсю орудуя пыточными щипцами, — в чем душа держится, а кристалл — словно мертвый.
На груди Кипла на золотой цепи висел прозрачный шар, в котором трепетал обморочный желтоватый огонек. Сломай живодер волю истязаемого — этот огонек из желтого превратился бы в кроваво-красный с черными вкраплениями. Но священник держался. Неведомо как, но держался.
— А, ну тебя! — Кипл в раздражении отбросил щипцы. — Маяться с тобой!
Вообще-то, в том случае, когда палач не справлялся со своими обязанностями, участь его ждала незавидная. Несмотря на то, что интеллект у пыточников был необыкновенно развит, С’тана считал их обыкновенными слугами, а значит, за малейшую провинность мог лишить жизни. Конечно же, под такой угрозой глит не отступил бы, пока не упал сам, но сейчас у него имелась отговорка — палач по кличке Миляга.
Теперь предложение Миляги выглядело более чем заманчиво. Отдать своего подопечного палачу — и пусть потом с мастером сам разбирается. А он, Кипл, всегда сможет сказать, что просто исполнял приказ.
— Все, хватит, — рявкнул Кипл, — надоел ты мне, отче, и во грех вогнал страшный. Приходится недоделанную работу бросать.
— Я не мог вогнать тебя в грех, исчадие ада, — прохрипел чуть живой метс, — ибо ты есть сам грех во плоти. И дыхание твое подобно зловонной кло…
Увидев, что священник потерял сознание, Кипл еще более укрепился в своем решении. Приводить его в чувство и начинать все заново — нет, это выше его сил.
Живодер снял с указательного пальца правой руки перстень с большим, не менее пяти каратов, бриллиантом и поднес ко лбу. «Он твой, Буркс.» Магический камень усилил ментальные волны и донес их до сознания палача.
Не успел Кипл надеть перстень, как в пыточную вломился Миляга:
— Где он?
Глит раздраженно махнул рукой в сторону окровавленного тела.
— Эх, Кипл, Кипл, не умрешь ты своей смертью!
— Как и ты, — огрызнулся тот.
Миляга подхватил Дигра на руки и пошел прочь.
— Ну, вот и все, — задумчиво бормотал палач, баюкая священника. — Всем страданиям конец. Ведь страдания что — наши желания. Нет желаний, нет и страданий. А что лучше всего помогает от желаний? Хороший, острый топор…
Миляга шел по каким-то коридорам, поднимался и спускался по узким винтовым лестницам, опять — по коридорам, потом снова — по лестницам. Факелы кровожадно пылали на стенах. Стража провожала Милягу недоуменными, но все же почтительными взглядами. Он был здешним героем. Бесстрастным косарем, срезающим спелые травы, чистым и неподкупным рыцарем Смерти. Он один знал, как далеко простирается ее власть. Он один разумел ее замыслы. И стражники расступались пред ним, некоторые даже парадно взмахивали палашами. И мир замирал, едва заслышав его поступь…