мастер мог войти в любой дом, в любую душу.
Он мог взглянуть на мир чужими глазами, услышать биение чужого сердца, узнать самую сокровенную из тайн.
Остров, где обосновался мастер, вполне гармонировал с характером своего хозяина. Манун походил на огромное черное животное, которое корчилось в агонии. Завидев скалистый берег, многие заблудившиеся мореплаватели спешили изменить курс, но это удавалось далеко не всем…
— Рогм! — прогремел С’тана, чуть привстав с вырубленного в камне кресла.
Дверь, обитая тяжелыми золотыми пластинами, отворилась, и на пороге появилось отдаленно похожее на человека существо в черном кожаном одеянии, повторяющем контуры тела. Длинное и приплюснутое, отливающее синевой лицо с вдавленным носом ни выражало ни одной эмоции, только черные и блестящие, точно бусины, глаза были напоены такой ненавистью, что даже сам С’тана избегал погружать в них свой студеный взгляд.
Рогм поклонился и, приблизившись к мастеру, остановился на почтительном расстоянии. На плече слуги покоилась короткая секира, и С’тана поймал себя на том, что оценивает, сможет ли эта секира до него достать.
Впрочем, для беспокойства не было ни малейших оснований, и мастер знал это лучше, чем кто бы то ни было. Он контролировал этого и сотни других глитов при помощи маленького амулета, висевшего у каждого из них на шее. Благодаря этому магическому предмету сознание лемута ограждалось от нежелательного проникновения. Кроме того, за счет амулета существо неизменно удерживалось в повиновении. «А что, если кто-нибудь из исчадий додумается до того, чтобы снять оберег? — промелькнуло в голове мастера. — Нет, это невозможно! Впрочем, я всегда успею разрушить мозг непокорного слуги. Даже в этом случае».
С’тана мысленно приказал Рогму опуститься на колени, и гигантский лемут беспрекословно подчинился.
— Повелевай, господин, — голосом, который напоминал рокот волн, набегающих на берег Мануна, произнес глит.
— Не слышу, — криво усмехнулся Мастер.
— Повелевай, господин! — повысил голос лемут.
— Не слышу!
— Повелевай, господин! — проорал лемут во все горло.
С’тана усмехнулся, подошел к слуге и возложил ладонь на его голову.
— Ты нужен мне, Рогм. Готов ли ты исполнить мою волю? — Вопрос был пустым и бессмысленным, допускающим только один ответ, но С’тана любил наблюдать изъявление покорности своих рабов.
Глит почтительно поклонился. В этот миг С’тана пожалел, что до сих пор не избавился от своей слабости: секира, описав полукруг, чуть не раскроила ему череп. С’тана отпрянул, передернул плечами:
— Что ты сказал?
— Повелевай, господин!
Адепт Нечистого готов был слушать эти звуки часами. Его лемуты говорили! Он научил их говорить! Они могли разговаривать, почти как люди, а болтающиеся на груди обереги позволяли машинам острова управлять этими животными без помощи дрессировщиков. Долгие годы напряженного труда пропали не зря: теперь он мог осуществить свой давно задуманный план.
— Ты направишься в город и убьешь человека.
На морде глита появилась раскосая улыбка:
— О, мне это нравится, господин.
— Это еще не все, — продолжил мастер, — после того, как ты убьешь его, ты возьмешь его тело.
— Повелитель хочет, чтобы я принес ему мертвеца?
— Нет, Рогм, я хочу, чтобы ты сам стал тем, кого лишишь жизни.
Лемут взглянул прямо в глаза С’таны, что являлось непростительной дерзостью, и пророкотал:
— Я не понимаю, господин!
Вместо того, чтобы пускаться в объяснения, С’тана сдавил ментальным кольцом мозг лемута, так что Рогм взвыл от боли, после чего мастер сквозь зубы процедил:
— Не смей поднимать глаз, раб!
Зрачки лемута наполнились болью и страхом — вернее, боль и страх в его взгляде смешались с неизбывной ненавистью. Могучее тело обмякло. Лемут повалился на правый бок, и секира звякнула о каменный пол. Рогм захрипел. Кольцо сжималось все сильнее и сильнее…
С’тана наконец совладал с собой. Какая дерзость! Раб осмелился первым заговорить с господином. И не просто с господином, а с самим мастером! Впрочем, эти глиты на редкость безмозглы. А Рогм — самый тупой из всех.
Именно поэтому он нужен С’тане. Именно поэтому наглецу будет дарована жизнь…
Мастер прекратил ментальную атаку.
— Ты будешь делать то, что я тебе прикажу. И тогда, когда я тебе прикажу!
— Я твой раб, господин, — прохрипел Рогм, распластавшись перед адептом.
Гнев понемногу улегся. «Нельзя все принимать так близко к сердцу, — усмехнулся про себя мастер, — ты уже не молод, не забывай об этом».
— Принеси мне чашу! — приказал он.
Глит выполз из зала на брюхе. Прошло немного времени, и он вернулся, уже на задних лапах, с чашей, выполненной из черепа. В глазницы были вставлены драгоценные камни, а по ободу шла широкая золотая полоса.
Адепт принял череп и поднес к губам:
— Ты прогневал меня, раб, но я милостив. Дарую тебе прощение.
Глит припал к стопам С’таны.
Мастер осушил чашу и, достав из манжета рясы кружевной платок, вытер губы. На желтоватой материи вмиг проступил багрянец: в чаше-черепе была кровь — кровь его, С’таны врагов. Рано или поздно наступит благословенное время, когда врагов не останется. Тогда, быть может, придется довольствоваться кровью своих сторонников. Впрочем, до этого еще очень далеко…
С’тана отослал лемута и вновь уселся перед экраном.
— О, кажется, мой старый знакомый Пер Дигр вновь нарывается на неприятности. Что ж, вскоре я их ему обеспечу.
Мастер поудобнее расположился в кресле и весь ушел в реальность, предоставленную магическим экраном. С холодной усмешкой на губах С’тана наблюдал за группой людей, разбивающих лагерь в Тайге. Их действия были столь неумелы и робки, что мастер мало-помалу развеселился. Примитивный шалаш из еловых веток возводился чуть ли не целый час! А костер, кажется, не удалось разжечь вовсе. Ах, если бы у врага было побольше таких воинов…
С’тана не отдыхал уже трое суток, и долгое сидение перед магическим экраном навевало на него сон. Мастер все менее отчетливо различал маленьких человечков, копошащихся среди листвы. Их голоса становились все тише, а речи невнятнее. Наконец, правитель Мануна провалился в страну грез, в тот мир, где он был действительно всемогущ.
Размеренной походкой бывалого воина Дигр, облаченный в доспех из толстой грубой кожи, с латными бронзовыми пластинами на предплечьях, молча прохаживался перед строем рекрутов. Пятьдесят пар глаз неотрывно следили за каждым его движением. Массивный боевой крест вспыхивал солнцем на груди священника, правая рука нервно поглаживала рукоять тесака. Строй замер, словно готовясь к буре. И буря разразилась.
— Если не хотите пополнить гильдию трупов, — взревел Дигр, — вы должны быть внимательны. Это пока единственное, что от вас требуется, черт побери! Скажи, Дик, разве я не показывал тебе, как следует метать нож? Тогда почему, скажи на милость, ты взял его за рукоятку?!
Паренек потупился и пробормотал что-то невнятное в свое оправдание.
— А ты, Лиг? Разве не ты спрашивал у меня, как пользоваться самострелом? Если бы я не подоспел вовремя, то тебе бы оторвало пальцы. Хотя, может быть, ты этого и добивался? — Неистовая ярость клокотала в священнике.
Воинская база Легиона стражи располагалась в том месте, которое обнаружил Дигр при своей недавней вылазке. Опасность, таившаяся под кронами деревьев, была не слишком велика и в то же время достаточна для того, чтобы держать в напряжении «молодняк». Помня о предостережениях Солайтера, Дигр контролировал сознания новобранцев, не допуская слишком сильных фантазий или эмоций.
За начальником тенью следовал кентурион. Один вид его убеждал новоявленных стражников в том, что службу следует нести добросовестно. Это был человек огромного роста и необыкновенной физической силы, с лицом, словно вырубленным из глыбы известняка, с рваным левым ухом, сломанным носом и ужасающим шрамом поперек лба. На бедре кентуриона мерно покачивалась внушительная палица.
Репутация у Марка Эдварса была под стать облику. В битве под Нианой он врубился в самую гущу Людей-Крыс и один истребил несметное множество грязных тварей. Тогда-то он и получил свое прозвище — «Крысобой».
Пока начальник стражи бушевал, кентурион не проронил ни слова, но это молчание действовало на новобранцев сильнее, чем ругательства Дигра…
Наконец, Дигр выпустил пар. В сущности, ребята не так уж и виноваты. Мирное ремесло им куда привычнее воинской премудрости. Вон тот, с рыжим чубом, был учеником кожевника, а здоровяк, по-медвежьи переминающийся с ноги на ногу, варил, помнится, чудеснейшую брагу… Между тем, царящее в Нагрокалисе спокойствие — словно затишье перед грозой; после контакта с Солайтером Рой утвердился в этом. И значит, в скором будущем могут понадобиться подготовленные воины…
Когда Рой умолк, кентурион выставил вперед волевой подбородок. Окинув строй тяжелым взглядом, гигант выразительно произнес:
— Теперь вашим воспитанием займусь я!
Строй вздрогнул, издал дружный вздох и замер.
— Именно, — поддакнул Дигр, — именно так. Марк вами и займется, а мне, прошу прощения, надо немного отдохнуть!
Всякий раз, когда по долгу службы Дигру приходилось заниматься обучением новобранцев, он быстро терял терпение. Причем настолько, что даже мысленная молитва не спасала его от приступов бешенства. Теперь же, вверив молодняк стараниям Марка, начальник стражи чувствовал себя почти счастливым. Какая это была замечательная идея — взять с собой кентуриона! Дигр чуть отошел от группы, грузно опустился на поваленное дерево и принялся наблюдать за происходящим.
Извлекаемая из армейского рога команда общего сбора в сравнении с голосом Крысобоя показалась бы пением ангелов.
— Первое, что вы должны усвоить, молокососы, — ревел Марк, — самая большая проблема для вас — это я. Все, что мне нужно от вас, — полное подчинение. Мне!
Судя по всему, кентурион знал подход к молодежи. Новобранцы, еще совсем недавно напоминавшие стадо мирно пасущихся лорсят, наконец стали походить на воинов. Во взгляде каждого появилась сталь, улыбки исчезли с лиц. Даже строй выровнялся!