Ее взгляд скользнул по обезьяньим узорам, и не успел Бомпер сказать слово, как ему пришлось вскочить, чтобы поддержать ее.
У нее закружилась, по-видимому, голова, потому что она, поддерживаемая Бомпером, села на стул и закрыла глаза. Так она сидела минуту, потом встала, посмотрела на Бомпера странным, блуждающим взглядом и снова нагнулась над листом, исписанным полосами, кругами и зигзагами.
Она молча показала на один из узоров, и Бомпер, пристально всмотревшись в него, увидел, что это похоже на буквы того санскритского алфавита, который употребляется в Индии. Он, не зная этого алфавита, оставил это место без внимания — бессмысленный узор ничего не говорил ему. Может быть, тут случайное совпадение с санскритским начертанием? Но Нуэла прочитала что-то, что потрясло ее.
С ней творилось что-то непонятное. Она начала плакать. Слезы катились у нее из глаз, как у маленькой школьницы, крупные и блестящие. Бомпер растерялся.
— Ничего! — вдруг сказала она, глотая слезы. — Это сейчас пройдет. — И почти без перехода она обняла его, прижалась к нему так, что его лицо стало мокрым от ее слез, и сказала: — Надо уехать, завтра же! Иначе будет поздно. Скорее... уедем в Дели!
Бомпер ничего не мог сообразить. Все смешалось. У него в голове не было ни одной мысли. Он сел напротив Нуэлы, взял ее дрожащие руки в свои и сказал, стараясь не заражаться ее паническим ужасом:
— Что такое произошло, Нуэла? Почему мы должны бежать из Джайпура?
Нуэла подняла на него наполненные слезами глаза.
— Мы в смертельной опасности! — плача, вскричала она. — Нет, не ты, я. Спаси меня. Ты это можешь. Едем завтра!
— Подожди, Нуэла, мы уедем. Конечно, уедем, но какое отношение к тебе имеет эта идиотская надпись?.. Что там написано?
— Не надо говорить об этом! — Нуэла встала. Блуждающими глазами она осматривала комнату. — Я сейчас пойду и буду завтра утром рано в своей комнате ждать тебя. И мы уедем. А сейчас — сейчас я должна уйти. Мне надо исчезнуть до утра. И не быть рядом с тобой. В этом спасение. Ни о чем не спрашивай... Потом, в Дели, ты все узнаешь...
— Я узнаю от тебя, Нуэла, от тебя?
— Не знаю, дорогой, я ухожу. Так надо...
Она встала в дверях, вытерла остатки слез платком и хотела выйти. Он остановил ее.
— Нуэла, я должен защитить тебя, если тебе грозит опасность. Я приму меры, я сделаю все...
Она печально покачала головой. Глаза ее стали строгими и хмурыми. Она поцеловала его, повторив:
— Я должна уйти. Одна. Но мы уедем завтра.
— Да, конечно, мы уедем завтра! Но что там написано? Я же не могу прочесть... Что там написано?
— Там написано... Тебе не надо знать, что там написано...
И, прежде чем он успел что-либо сказать, она исчезла с такой быстротой, что преследовать ее было бы бесполезно.
Бомпер впервые был в таком безвыходном положении. Он не знал, что подумать, не знал, что предпринять. Он выходил часто из своего павильона, ходил вокруг него, заглядывал в окно комнаты, где жила Нуэла, но там было темно и тихо. Он прошелся до главного здания и обратно, и мысли его представляли разноцветные завихрения, которые никак не успокаивали.
Все, что с самого начала носило легкий туристический характер, было порой просто скучно, а потом немного развлекательно и даже приобрело известный интерес, — все это встало на дыбы, и ему даже показалось, что окружающая его темнота вечера полна угроз.
Невидимые глаза следили за ним. Невидимые тени входили в комнату. Он решился. Он отыскал помощника заведующего отелем и заказал на утро машину в Дели.
Было совсем поздно. Он немного успокоился, зажег свет, но все стало ему противно. Даже развевающийся полог москитной сетки белел неприятно. У него не было оружия, но где-то в глубине его сознания жило ощущение, что сегодня ночью его не убьют. А завтра он будет далеко. Черт понес его в тайны неизвестного мира. По правде говоря, он допускал мысль, что Серый Хануман — хорошо придуманный трюк, за который стоит заплатить. Так он думал, пока не увидел сам Ханумана, и его разум встал в тупик перед этим непонятным явлением. Ведь вот только несколько часов назад тот был здесь и чертил черт знает что. Вот же листок, исчерченный синим и красным, вот и карандаш.
Бомпер даже выпил виски, не разбавляя содовой, чтобы привести нервы в порядок. В дверь тихо постучали.
«Начинается!» — подумал он и, встав сбоку двери, взяв в руки палку, почти угрожающе спросил:
— Кто там?
Ему ответил голос Шри-гуши.
Бомпер впустил Шри-гушу и запер дверь. Ему даже стало веселее, когда он увидел своего спутника, вполне спокойного и обыкновенного.
— Как дела, Шри-гуша? — спросил он, как будто ничего не произошло.
И Шри-гуша ответил, как всегда:
— Бахут-ача. («Прекрасно».)
«Сказать или не сказать ему?» — подумал Бомпер и, придав голосу самый обычный оттенок, сказал:
— А у меня сегодня был гость.
— Кто это был? — спросил Шри-гуша, насторожась.
— Не угадаешь, Шри-гуша. У меня был сам великий Вожак, Серый Хануман. Кстати, почему ты назвал его тогда у Дворца Ветров как-то так, что я не запомнил?
— На разные встречи существуют разные пароли, — сказал Шри-гуша. — Тогда пароль был — СУндар — красивый. Это было условлено. Вы сами видели...
— Так вот, Серый Хануман, не знаю, какой пароль у него сегодня, пришел ко мне и даже кое-что нарисовал, а кое-что написал...
Шри-гуша, потемнев лицом и сжавшись, как для прыжка, смотрел в лицо Бомпера, и тому с каждым мгновением становилось все неприятнее. «Не надо его раздражать, — подумал он. — А то может произойти что-то ужасное». Он вспомнил ужас Нуэлы.
— Нет, Шри-гуша, тут не было ничего особенного. Видимо, это ты организовал мне сюрприз, и я тебе за него очень благодарен, так как посещение было очень эффектно.
— Я тут ни при чем! — сказал Шри-гуша, явно упав духом. Жесткая его напряженность сменилась какой-то вялостью, точно он весь стал резиновым. — Я не видел сегодня Серого Ханумана.
— Так давай разберемся тогда вместе в том, что произошло. Я пришел после обеда и услышал шорох в комнате. А когда я открыл дверь, Серый Хануман убежал в окно. Он был в своей зеленой куртке и в синих штанах, вообще в том костюме, в каком он играл на пианино. А вот что он оставил.
Бомпер протянул рисунок Шри-гуше, но сейчас же спрятал его за спину..
— Я покажу тебе, Шри-гуша, при одном условии. Если ты сначала прочтешь мне одно слово, которое он написал. Оно написано на хинди. Я знаю его, но хочу, чтобы ты подтвердил его мне. Прочти...
Шри-гуша взглянул на надпись. Он прикусил свою толстую нижнюю губу, глаза его заблестели мрачным блеском, он вздохнул и молчал.
— Шри-гуша, что там написано? Я все равно ведь знаю. Не будем обманывать друг друга. Что там написано?
— Ганглорд! — совсем тихо сказал Шри-гуша, и губы его задрожали.
Наступило молчание, потому что Бомпер не знал, что дальше делать. Надо было доверяться инстинкту.
— Шри-гуша, что ты скажешь? До сих пор ты все устраивал прекрасно. Я доволен тобой. И сейчас я сделаю так, как ты найдешь нужным. Что надо делать?
Шри-гуша поднял мрачный взгляд и увидел, что Бомпер не издевается. Тогда он сказал почти спокойно:
— Шри-гуша сделал большую глупость, но теперь поздно раскаиваться. Мы должны немедленно уехать.
— Хорошо, Шри-гуша. Вот видишь, наши мысли совпадают. Мы уедем завтра. Рано утром. Я уже заказал машину.
Тут Бомпер посмотрел на Шри-гушу почти весело.
— Но мы уедем не одни. С нами поедет одна женщина. Ты ее хорошо знаешь. С нами поедет Нуэла де Перейра...
Шри-гуша развел руками.
— Я не знаю такой! Как вам будет угодно, но я не знаю такой...
Бомпер, сдержав негодование, сказал сдержанно:
— Ты же держал ее за руку, Шри-гуша, и только сегодня после обеда говорил с ней... На моих глазах, Шри-гуша!
— Вам показалось. Я не знаком ни с какой Нуэлой. Я никогда ее не видел.
— У тебя что-то сделалось с памятью. Ты забыл, как в Дели обезьянка украла у нее пудреницу и зеркальце...
— Я не видел никакой обезьянки. Я тогда сразу ушел от вас и ничего не видел. Я не имею к ней никакого отношения.
— Шри-гуша, не испытывай моего терпения.
— Правда, что мне в ней! Вам все показалось. Вы просто устали...
— А что значит слово «Ганглорд»?
— Не знаю, первый раз вижу и слышу это слово. Я пойду. Завтра надо ехать с утра.
И он ушел, оставив Бомпера теперь уже в тревоге, которая все росла.
Рано утром Яков Бомпер был уже на ногах. Шри-гуша не приходил. Он позавтракал, без всякого аппетита проглотил яичницу с куском бекона, съел грейпфрут, выпил две чашки крепкого чая с молоком, задержался в ресторане, ожидая своего спутника. Но тот не шел.
Тогда он, проклиная его в душе, вернулся в свою комнату и взялся за синюю записную книжку. Сначала он записал свои соображения о концерте, который был дан Серым Хануманом: «Это необыкновенная музыка, оглушительно новая. Каждое движение — открытие. Скрип старого инструмента, стон его ржавых струн, завывание, как будто демон музыки спрятан, связанный по рукам и ногам, внутри пианино, невероятные переходы, звук ломающихся и трескающихся клавиш... Обязательно это должно быть в моей книге. Я попал на настоящий Двор Чудес. И сам музыкант — Вожак обезьян, отскакивающий от пианино и бросающийся на него с такой страстью — явление, не имеющее равных. Это импровизация неизвестного еще обезьяньего гения».
Он много записал своих мыслей, полных восхваления Серого Ханумана, но поймал себя на том, что если Шри-гуша не придет, то придется ехать без него. Мысли его начали путаться. Он записал еще одну цитату из индийского историка, которая была у него записана на отдельной бумажке, теперь он перенес ее в книжку: «Радж-путана стала зоологическим садом со снесенными решетками клеток и без сторожей. Уже в восемнадцатом веке они стали народом, который перестал играть сколько-нибудь заметную роль».
Он спрятал книжку и сложил вещи. Шри-гуши не было. Тогда он направился к Нуэле. На пороге ее комнаты сидел туземец, человек, совершенно ему незнакомый. Бородатый, похожий на отставного солдата, раджпутанец в высоком белом тюрбане встал и приветствовал его.