— Да-да? — Яга чуть наклонилась вперёд и улыбнулась.
— Вы вечером что делаете?
— Я совершенно свободна, — она подмигнула Ивану, — И работаю сегодня до семи.
— Не хотите прогуляться со мной?…
Царевич, пригласив Ягу на свидание, давно ушёл. А она, мечтательно глядя в пространство, всё сидела и накручивала длинный светлый локон на палец.
— Мяу! — из подсобки вышел чёрный котяра, — Ну ты даёшь, старая! Куда тебе на свидание?
Яга в ответ сердито зыркнула на него.
— Тебя Баюн не спросила. Я что, зря молодильные яблоки каждый день ем? Мне сейчас максимум лет двадцать.
— А ума на десять. Вдруг он не Царевич, а Дурак?
Но Яга отмахнулась и снова погрузилась в романтические мечты. Кот тяжело вздохнул: каждый раз, во время бурных романов хозяйки, ему приходилось работать в магазине за двоих.
Теремок
— Радуйтесь, соседи. Наш Теремок попал под реновацию! Дождались! Через месяц всех расселят.
Заяц Побегайчиков от накативших чувств забарабанил лапой по асфальту.
— Ничего себе, — Мышка Норушкина от неожиданного известия даже присела на скамейку перед подъездом, — Это что же? Уезжать из любимого Теремка?
— Наконец-то, — Лягушка Квакушкенко позеленела сверх обычного, — снесут эту развалюху.
— Позвольте! — Норушкина аж подскочила, — Но ведь наш дом…
В подвале глухо бумкнуло и заворочалось что-то большое.
— Тсссс! Тихо! Косолапова разбудите!
Все замолчали, дожидаясь пока шум стихнет.
— Хоть бы его подальше отселили, — шёпотом квакнула Лягушка.
— Но как же! В Теремке мой папа жил, — вмешался Комар Пискунов, — дед жил, прадед жил…
Но от Пискунова отмахнулись: соседи его не любили, уж больно много выпил он крови, устраивая мелочные скандалы.
— А если нам жильё на каких-нибудь куличиках дадут? — Норушкина от волнения теребила платок, — На краю леса или на болоте.
— Почему же нет? — Квакушкенко улыбнулась, — отличное место. И недвижимость там дорогая.
— Я несогласен, — из подъезда вышел Волк Серобочков, — Мне и здесь нравится. Пусть дают логово рядом.
— Ага, держи карман шире, — Побегайчиков скрутил ушами фигу.
— Хорошо тебе говорить, — Норушкина покачала головой, — настрогал зайчат, теперь получишь хоромы.
— Да уж получу. Комнат пятнадцать сразу. Хватит, пожили в тесноте.
В подвале снова заворочались.
— Да тихо вы! — шикнул Серобочков, — Сейчас разбудите Косолапова, он с похмелья да лапы вам повыдергает.
Снова наступила тишина. Беспокойного Медведя Косолапова, занимавшего цокольный этаж, боялся весь дом. Закладывал Мишенька за воротник, ох и закладывал!
— Разъедемся, — зашептала Норушкина, — никто не будет под окнами кричать всю ночь, не будет дом шатать, буянить.
К притихшей компании подошла Лисичка Сестричкова.
— А жаль, хороший ведь дом.
Все разом вздохнули, вспоминая, как много лет назад заселялись в Теремок. Норушкина даже заплакала.
— Ну, будет, — Сестричкова погладила её по седой голове, — не на край света…
— А кто это мне спать мешает?! У-у-у я вас!
Из подвала лез лохматый, нечёсаный Косолапов.
— Сожру!
Обитатели Теремка бросились врассыпную.
— Покалечу!
Размахивая штакетиной, Косолапов громил всё вокруг. Теремок под тяжёлыми ударами пошатнулся и рухнул. Расселять жильцов пришлось вне очереди.
Брюква
— Мастер! Мастер!
В башню Сказочника вбежал Болеус, ученик и доверенное лицо.
— Мастер, там такое происходит!
— Спокойно, — Сказочник отложил перо и потянулся, — Досчитай до десяти, глубоко вдохни, а потом рассказывай.
— Раз, два, три… Мастер! Цены на брюкву обвалились! С самого утра торгуют по тридцать грошей за мешок. А всё наш король: не смог договориться с падишахом и вышел из сделки «Брюква минус».
— И что?
С жёрдочки под потолком громко заухал филин Гоша. Он терпеть не мог когда шумят и мешают спать.
— Так брюква же! Теперь бюджет королевства не получит пошлины с неё, курс гроша рухнул на десять пунктов…
— Стой. Солнце не восходит на западе?
— Нет.
— Женщины и мужчины перестали любить друг друга?
— Нет, вы что.
— Дети отказываются слушать сказки?
— Нет конечно!
— Тогда беспокоиться не о чем.
— Но цены на брюкву, мастер!
Сказочник тяжело вздохнул и покачал головой.
— Я знаю, что поможет тебе и экономике.
Он встал и долго копался в шкафу у дальней стены.
— Вот! Суперволшебный мега-ящик.
— Что это?
Болеус осмотрел длинный ящичек: из крепкого дерева, с круглым отверстием на одной грани, с рунами, нарисованными жёлтой краской.
— И что с ним делать?
— Просунь руку внутрь и нажми на кнопку, она в самой глубине.
— Разве это поможет?
— А ты проверь, — Сказочник спрятал улыбку в усах.
Руку пришлось засунуть почти до локтя. Кнопка, гладкая на ощупь, вдавилась с громким щелчком.
— Ай! Он не снимается!
— Что поделать, таковы правила. Будешь ходить с ним.
— Мастер, но ведь это жутко неудобно.
— Супер-ящик нельзя снять пока волшебство не подействует.
— Долго?
Сказочник пожал плечами.
— По-разному. Ты давай, принимайся за работу.
— Мастер, но я не могу. У меня правая рука в ящике.
— И что? Заказ на книгу сказок должен быть выполнен вовремя. Возьми кисточку другой рукой.
Никаких возражений Сказочник не принял. Болеус мучился до самого вечера: левой рукой раскрашивать картинки оказалось ужасно неудобно; несколько раз он опрокинул баночку с краской, неловко дёрнув рукой в ящике; и даже заехал себе по лбу.
— Мастер, неужели нет способа его снять?
— Ты же сам хотел помочь курсу брюквы.
— Но не таким же образом!
Всю ночь Болеус страдал: спать с ящиком было мучительно. Не перевернуться, не почесаться. Да ещё мелкая насекомая дрянь кусала руку и хохотала тоненьким голосом. К утру Болеус ненавидел ящик, Сказочника и брюкву.
— Мастер, когда можно его снять? Я не могу уже, — ученик прибежал к завтраку первым и еле дождался Сказочника.
— Давай проверим. Какой курс брюквы сегодня?
— Не знаю, — Болеус мрачно скривился, — главное, снимите его.
— Почему же ты не узнал? Брюквеная биржа уже работает.
— Да какое мне дело до неё?! Пусть горит синим пламенем вместе с королём, грошом и шапочной простудой. Снимите! Пожалуйста!
— Видишь, сработало! — Сказочник щёлкнул секретной кнопкой и стянул ящик.
— Что сработало?
— Курс брюквы тебя больше не волнует. Правда волшебный ящик?
— Но ведь он не исправил цену!
Сказочник взял Болеуса за руку и потянул к ящику.
— Не надо! Я понял! А ведь и правда… Меня ночью курс точно не беспокоил.
— Потому что, — Сказочник хитро подмигнул, — он волшебный.
На жёрдочке под потолком заухал филин Гоша, требуя тишины. Болеус часто закивал, попятился и сбежал на рынок за продуктами. Больше о курсе брюквы, пеньки и дёгтя он не волновался, каждый раз вспоминая волшебный ящик.
Справка
— Доктор, к вам можно?
В дверь заглянуло сморщенное лицо с хитрым прищуром.
— Да, да, заходите.
Врач Павел Антонович кивнул, не отрываясь от бумаг. И в кабинет тут же юркнула сухонькая старушка.
— С самого утра к вам сижу. И всё идут и идут к вам как саранча. Без талончиков, всё норовят поперёк очереди залезть. Ух, так бы и стукнула!
— На что жалуетесь?
— Сосед у меня, алкоголик, перфоратор купил. Каждый день и сверлит, и сверлит, как заведённый! И ведь специально, негодяй, выбирает время когда я дома. Наверно из окна смотрит, что в подъезд захожу. Подырдит своей адской машиной, достанет до печёнок и выключит. Только я успокоюсь, только чаю себе налью, как он опять! Дырднет и перестанет, дырднет и перестанет. И дочь у него такая же: ходит вся из себя королевна, да ещё накрасится, юбку выше колен напялит. Тьфу! И здоровается без уважения.
— Стойте, — Павел Антонович перебил старушку, — зачем вы мне это рассказываете?
— Так вы же сами сказали: на что жалуетесь? Вот я и жалуюсь. А ещё соседка: стерва первостатейная. Ходит, улыбается, здоровьем интересуется. Я так думаю, ждёт когда помру. Вот фигу ей!
— Подождите. Я вас о здоровье спрашивал. Какие у вас жалобы?
— На здоровье-то? Ох, родимый, сплошные жалобы. Раньше то, как: утром встала, завтрак приготовила, на работу побежала, отпахала, в магазин зашла, сумки домой притащила, ужин сделала, с детьми уроки выучила, телевизор посмотрела, стирку поставила и ещё силы оставались подругам позвонить. А сейчас? Пока встала, пока блинов навела, уже передохнуть хочется. А тут по магазинам надо, и квартиру прибрать, съездить по скидке чего купить. В дом культуры сходить тоже надо: мы там с подружками в хоре поём. Ох и поём! Душевно, на десяток голосов, костюмы себе пошили. Кстати, на гастроли недавно ездили. Опять же: за дедом надо следить. Бабок вокруг много, а вдруг какая позарится? Так вот за день так набегаюсь — вечером уже ничего не хочется. Не то здоровье уже.
Павел Антонович глубоко вздохнул, задержал дыхание и громко выдохнул.
— Что у вас болит?
— Как хорошо что вы спросили. Вот все говорят, что вы очень душевный доктор. У меня подружки к вам ходили, так вас рекомендовали. Душа у меня болит, родной мой. Душа, аж надрывается. Что со страной-то будет? Вот уйдёт президент, а заменить некем. Старенький он уже, тоже здоровье не то. А кто командовать будет? Как думаете? Я мыслю ему преемника надо выбрать. А кого? Кандидатур много, только малахольные все.
— Стоп!
Павел Антонович выставил ладонь, заставляя старушку замолчать.
— Где ваша карточка?
— Ох, намучалась я с этой карточкой. Ваши девочки, что в регистратуре сидят, три раза её теряли. Я, главное, такая подхожу, спрашиваю, а они рукам разводят. Так сразу неприятно стало. Как я им рассказала, кто они! И кто родственники у них, и откуда руки растут, и даже Сталина вспомнила с Маодзедуном. Уж они бы их заставили карточки хранить как положено. А когда начала рассказывать, чтобы с ними Иван Грозный сделал, они сразу забегали. Через три минуты карточку нашли, представляете?