Я побрела на свет, вытянув руки перед собой. Сделав первые десять шагов, я пошла увереннее и смелее. А свет становился все ярче и ярче.
Через несколько минут я стояла перед входом в пещеру, жуткую и волшебную. Изогнутые стенки и потолок поддерживались голубыми костями, или твердыми мышцами. На полу, словно водоросли, шевелились какие-то ветви с листьями. Среди этой волосатой «растительности» виднелись наросты, образуя подобие лестницы. Все мерцало и переливалось всеми оттенками голубого и синего: ветви были розовато-лиловыми, а светло-бирюзовые наросты словно указывали дорогу. Пещера уходила куда-то вдаль, где плавал темно-лазурный туман. Была ли она частью Червя или его плоть лишь покрывала ее стенки?
Наросты-ступеньки вели к какому-то острову: большому бугру чего-то молочно-белого, в зеленовато-голубых прожилках. «Опаловый Остров», так я его назвала.
А я стояла перед входом в пещеру и не могла туда войти из-за чертовой веревки! Которую защелкнула на мне Маранда, опасаясь, что маленькие пальчики внутри Червя смогут ее развязать. Но теперь длины веревки не хватало.
Сделав шаг назад, я ослабила канат и начала перепиливать его своим кольцом. Я обязательно должна войти в эту пещеру — иначе зачем она освещена? Я так давила на камень, что он чуть не выпал из оправы; и все же мастера из Тамбимату победили. Ну еще бы; я ведь заплатила за это колечко целую сумку монет1 Наконец веревка развалилась на две части.
Как я ни старалась, сбросить бутылки я не смогла; но я по крайней мере отстегнула шлем, который запотел изнутри…
В пещере пахло дохлой рыбой и землей; ничего тошнотворного — ни запаха из кишок, ни застойного воздуха. Теперь, когда шлема не было, воздух из бутылок тихонько дул мне в шею. Так, теперь все кончится простудой или воспалением среднего уха…
Тиха и безмолвна была эта пещера, если не считать неясного бормотания и шелеста в едва различимых темных ветвях.
А не закричать ли мне: «Я здесь!» Но Червь, наверное, уже об этом знает. Я решила молчать.
Я прошла по ступенькам — без всяких помех — и подошла к Опаловому Острову. С близкого расстояния он напоминал глянцевую ягодицу какой-нибудь великанши: с молочно-белыми прожилками внутри и плотью в виде огромного купола. Его основание окружал ободок. Как только я на него ступила, весь остров задрожал. Я поспешно отскочила назад на ближайшую ступеньку.
Дрожание усилилось; по острову пошли волны, накатываясь одна на другую — и вдруг раздалось громкое «чмок»: Вершина острова раскрылась.
Ее половинки разошлись в стороны, и показалась человеческая голова. Она закивала, словно просила меня подойти. Я увидела лысую голову и голые плечи. Передо мной стоял, пошатываясь, обнаженный мужчина. Его кожа была того болезненного цвета, какой появляется от долгого пребывания в бинтах. Он напоминал огромную личинку, какие встречаются в джунглях. Его пах был таким же безволосым, как и череп.
Мужчина уставился на меня водянистыми голубыми глазами — потом сделал шаг, споткнулся и съехал со склона острова на заднице, с глухим стуком ударившись об обод.
— Я… — прокаркал он. Внезапно он отрыгнул какую-то белую жидкость. По всей видимости, этого парня можно было не бояться! Вытерев рот, он выпрямился и попытался улыбнуться — потянул себя руками за щеки, словно прилаживал на себе маску. — Привет, я буду твоим провожатым. Течение забрало меня… некоторое время назад. Я попытался проскочить, понимаешь. Течение сохранило мое тело, так что теперь я его представляю.
— Течение представляет мужчина? Он с удивлением оглядел себя.
— Что ты, я не мужчина уже давным-давно.
— Ты не… Ты что, сумасшедший?
— На самом деле я мертвый… Оно не тронуло мое тело, понимаешь. Я жил жизнью других людей, в хранилище-Ка.
— Где?
«Ка» — так западные называли разум человека. Они говорили, что Ка после смерти человека возвращается в Рай. Улетает в другой мир…
— Ты что, с западного берега? — спросила я.
— Нет… Когда-то я жил в Сарджое…
— Но ты ведь только что сказал «Ка»? Он кивнул.
— Так что, западные говорили правду? О Божественном разуме в Раю? Откуда здесь хранилище-Ка? Что это такое? Что?..
В отчаянии он взмахнул руками.
— Пожалуйста! — Мертвец показал на ступеньки, ведущие вдоль пещеры к лазурному туману. — Не могли бы мы?.. Чем скорее мы пойдем, тем скорее я вернусь к своим снам.
— Куда пойдем?
— В хранилище-Ка.
— Откуда здесь хранилище-Ка? Это же не Рай. Течение — это не Божественный разум… Или нет?
Он присел на корточки и обхватил колени руками. Может быть, ему было трудно стоять, ведь он умер уже так давно…
— Думаю, у нас есть время, — согласился он.
— Время? А ты знаешь, что наверху идет война? Что хороших людей разрубают на части? И все потому, что течение ушло. Его отравили?
— Перестань забрасывать меня… Да, я знаю, что идет война. Нет, течение не отравили. Послушаешь ли ты меня наконец? Черное течение может собирать и хранить Ка умерших людей, если только при жизни они были с ним связаны. Чем больше в его Хранилище Ка, тем сильнее его разум.
— Ты хочешь сказать, что все женщины реки, которые когда-либо жили, по-прежнему живы и находятся здесь?
— Ну, они мертвы, но да. Сейчас они видят сны о жизни друг друга. И поскольку эти сны переплетаются, то создание, которое появилось здесь до нас, ищет… ищет ключ-разум ко вселенной.
— О! — Ключ-разум ко вселенной. Тамат думала, что в горле Червя застрял какой-то ключ… Так это был ключ ко вселенной, вот как? Но Червь явно и сам охотился за ним. Тут я вспомнила, что говорил мне Андри: люди не могут просто прибыть в мир и весело там поживать. — Течение создало этот мир специально для нас? — спросила я.
— Я тебя не понимаю.
Я постаралась ему объяснить.
— Течение изменило этот мир так, чтобы мы могли есть, пить и дышать? — закончила я свои объяснения.
— Напротив! Этот мир возник по своему собственному желанию. И течение тоже. Я не очень понимаю, как работает его организм, но я знаю, что оно получает энергию из воды. Оно расщепляет, сжигает и превращает воду… В общем, вечность назад оно уплыло вниз по реке. И совершило большую ошибку. Само по себе оно имеет мозгов не больше, чем у простого земляного червя. Но оно умеет использовать чужой разум. Он нужен ему, оно пьет его. И выпив чужой разум, начинает думать само.
— У меня иногда тоже так бывает. Зомби выглядел усталым.
— В самом деле? Так вот, течение почувствовало на земле зачатки разума. И попыталось их использовать. Но это были всего лишь зачатки, так что оно уничтожило их. Они начали гаснуть и исчезли. Тогда оно снова затаилось на целую вечность, чувствуя только рыб и подводные организмы. Оно надеялось, что, если подождать, появятся другие существа, наделенные более сильным разумом.
— Как оно могло на что-то надеяться, если у него самого не было разума?
— Оно чувствовало. Ощущало. Его сущность — это знать, познавать с помощью других. Поглощать, пить знание…
— А потом, как я понимаю, в Порт Первый Приют прибыл Корабль из Рая?
Так оно и было. Проходили века, а существо так и оставалось в неподвижном состоянии. Оно просто существовало на дне реки, как растение.
И не успело оно понять, что происходит, как мир раскололся надвое. Появились новые растения, рыбы и животные, которые начали существовать наряду с местными видами, в одних случаях вытесняя их, в других — смешиваясь с ними.
Внезапно, неизвестно откуда, появился новый сильный разум. Молодой, имеющий продуманную цель, обладающий обширными знаниями. Это было первое поколение переселенцев.
Среди них течение различало два вида существования: спокойное и плавное — Течение, и резкое и скачкообразное — Рывок. Первое было созвучно ему; второе — враждебно. Возбужденное, сбитое с толку, оно поднялось из глубин, напрягая свои ощущения — и было ослеплено.
Оно по-прежнему не могло «думать» — все это произошло мгновенно. И почти сразу оно почувствовало новый, далекий разум, который превосходил силой все остальные; он трогал течение, пробовал его, пытался уничтожить.
Этот далекий разум принадлежал к скачкообразному виду, сознающему свое величие и установившему свою власть. Так, во всяком случае, показалось течению, когда оно попыталось проанализировать события. Этот честолюбивый разум уже успел вывести новые виды растений и животных, которые приспособились к новым условиям, и распространить их по всей своей территории, а также создать человеческие тела и связать их разум с Ка.
Повинуясь инстинкту, течение бросилось спасаться. Людей охватило безумие: наступила потеря памяти, понеслись вихри разрушения и раскола. Червь не мог понять, чья в этом вина. Он подумал, что далекий разум попытался уничтожить результаты своего эксперимента, разорвать связь с существом, которое сам же и разбудил.
Одни переселенцы пострадали больше, другие меньше. Все пришли в полное замешательство. Выжили только две группы: те, кто жил на западном берегу, где еще помнили далекий разум, хотя и смутно; и те, кто жил на восточном, где его полностью забыли.
За последующие века течение установило связь с теми, кто принадлежал плавному Течению и жил на восточном побережье. Оно втягивало в себя души погибших женщин и начало наконец получать знание.
Так говорил зомби. Его зовут, добавил он в конце рассказа, Рэф. Хотя он явно не придавал своему имени значения, словно не пользовался им уже целые столетия.
События начали разворачиваться.
— Отравили? — Рэф захихикал. Теперь он вел себя более естественно, хотя общительного человека я представляла себе немного по-другому. — Кто его может отравить? Течение берет только то, что ему нужно. У него есть сычуг, чтобы сворачивалось молоко его разума. Чтобы оно становилось густым и жирным. Течение пыталось подчинить себе женщин-жриц из Порта Барбра, но до них оказалось трудно добраться…
— Что? Повтори, что ты сказал?
До Креденс, боцмана с «Шустрого гуся», добраться было вовсе не трудно! Внезапно все то, что произошло на празднике лесных джеков, предстало передо мной в новом свете — я почувствовала жалость к Креденс. Ею манипулировали, использовали как инструмент, — а потом отшвырнули за ненадобностью, когда она не смогла попасть в каюту Марсиаллы. Креденс, возможно, даже не понимала, зачем она участвует в заговоре. Иначе она действовала бы куда более эффективно. Черт, кого я пытаюсь обмануть? Когда несговорчивая Марсиалла оказалась высоко на дереве, до успеха оставал