Однажды плачущий посыльный из дома нашел его на постоялом дворе, где собирались караваны. И Авраам узнал, что сестра его Сарра не проснулась этим утром. И вернулся он в свой дом, и скорбел Авраам великой скорбью о любимой жене своей, о дочери своего отца, о матери своего сына, о бабке своих внуков Эсава и Иакова, о красавице, которую он любил всем сердцем, о матери целого народа. О самой умной и страстной женщине, которую он видел за всю свою длинную жизнь.
Когда прошли первые часы, Авраам опомнился от своего горя и задумался, как похоронить лучшую женщину своей жизни. Были бы они по-прежнему кочевыми, выкопали бы могилу у своей дороги, поставили на ней камень для памяти и двинулись дальше.
Тем временем весть о смерти жены Авраамовой разнеслась по городу и вокруг него, и почтеннейшие люди сходились в дом высказать свою скорбь хозяину. Он поднял голову – они стояли вокруг ложа.
– Господа мои, – проговорил он, – вот я пришелец в земле вашей. И нет у меня здесь имущества – пещеры или поля. Где похороню свою умершую?
– Господин наш, – проговорил главный из городских старейшин, – для нас великая честь, что ты, благословленный своим Богом, избрал наш город для жизни. Довольно с нас и этого. Выбери любое место и похорони свою умершую.
– Господа мои, – возразил он, – я прошу вашего благоволения, чтобы вы согласились продать мне место для достойного погребения. И этого благодеяния я не забуду.
– Оставь это, – отвечал один из них, именем Ефрон. – Вот есть у меня против Мамре на поле сдвоенная пещера. Возьми ее и исполни обряд похорон.
– Ты щедр, – ответил Авраам, – и мое племя вовеки не забудет твоей щедрости. Но будь великодушен к скорбящему рабу твоему. Возьми деньги, и пусть этот договор будет закреплен перед лицом твоих и моих соплеменников.
– Мы с тобой богатые люди, – чуть улыбнулся Ефрон. – Что для тебя и что для меня четыреста мер серебра? Я не разбогатею, а ты не обеднеешь… забудем про деньги.
«Четыреста мер? – воскликнул Авраам в душе своей. – Да все это поле вместе с пещерой не стоит и семидесяти!» Он остался безмолвен, а если и покраснел от гнева, то лицо его было скрыто покрывалом скорбящего. Минуту длилось безмолвие.
– Хорошая цена, – сказал овдовевший. – Такое не забудется. Я заплачу тебе четыреста полновесных мер серебра за поле и пещеру, но пусть городской глашатай пройдет по городу, чтобы каждый узнал о нашей сделке. О такой цене за поле люди расскажут внукам, а те своим внукам. Я хочу, чтобы и через тысячу лет местные жители помнили, что в сдвоенной пещере наша родовая усыпальница. И я, и моя жена, и сын наш, в свой час, и его жена, и внуки со своими женами упокоятся там. Да не будет сомнений, что она наша!
И похоронил Авраам жену свою Сарру в пещере Махпела, на краю своего поля, что против дубравы Мамре у города Кирьят-Арба.
Невеста из Харрана
Ревекка сбежала из дома и была счастлива. То есть, конечно, не сбежала, а была с почетом, с подарками и приданым выдана замуж за незнакомого родственника. За ней прислали караван из десяти верблюдов. Она забрала из родительского дома все свои платья и украшения, покрывала и подушку, игрушки и набитый шерстью тюфячок. А еще отец позволил ей увезти к мужу в новую семью кормилицу и двух служанок. Они и не надеялись, что так скоро и благополучно отдадут ее замуж.
С тех пор как девочке исполнилось восемь, и дня не проходило, чтобы она не поссорилась с братом, не надерзила кормилице, не попала под горячую руку строгому отцу или не получила выговор от матери – женщины доброй и безвольной. Бывало, девочка и сама мечтала стать послушной и кроткой, как мать. Но стоило ей захотеть чего-нибудь, желание ее раскалялось, словно камень в очаге, и она, не рассуждая, делала все – дозволенное и запрещенное, – чтобы вышло так, как она задумала.
И в тот день отроковица снова была наказана и таскала воду из колодца, как служанка, вместо того чтобы, как хозяйская дочь, что-нибудь шить в тени или болтать со своими прислужницами, прядущими шерсть для ее нового платья.
А появившийся у ворот Элиезер с двумя своими спутниками и десятью верблюдами стал новым развлечением, и Ревекка охотно, даже с радостью подала ему воды – напиться самому и напоить спутников. А потом, болтая с ним, почтительным и восхищенным, – а она понимала, что хороша и лицом и телом, – не заметила, как наполнила поилки для его верблюдов. Кто же знал, что он дал обет привезти невестой для Исаака, сына своего хозяина, ту кроткую и работящую девушку, которая будет любезна начерпать из колодца воды для незнакомых путников. Дальше все пошло прекрасно. Элиезер одарил ее подарками – серьгами и звенящими браслетами, – и она отвела его к шатрам своей семьи. Жених, о котором шла речь, был прекрасно известен – сын и наследник Авраама, старшего брата ее деда. Элиезер опасался, что мать не захочет расставаться с дочерью и не согласится, чтобы ее увезли так далеко, но все сладилось быстро и наилучшим образом. Ему передали подарки для жениха, одарив и самого посыльного десятью мерами серебра, погрузили приданое и вещи сопровождавших Ревекку женщин на трех свободных верблюдов, мать собственноручно накинула на нее покрывало так, чтобы оно скрывало от взглядов лицо, как надлежит просватанной невесте, и караван тронулся на юг.
Ехали они не торопясь, часто останавливались, чтобы красавица не подурнела от утомления. Много разговаривали на остановках.
Старик слушал рассказы Ревекки о ссорах с близкими – девушка была неопытна, но умна и темпераментна.
– Послушай, госпожа моя, – сказал он однажды. – Если ты хочешь добиться чего-нибудь от человека, тебе необязательно требовать у него этого, а тем более кричать на него и обзывать бранными словами. Ты можешь вообще не сообщать ему, чего ты хочешь. А говорить мягко с другими людьми так, чтобы твои желания выполнились как бы сами собой. Никто не должен знать, что действует он по твоему плану. Через три дня пути нас встретит твой жених, он сказал, что будет пасти стадо у караванного пути, чтобы первым увидеть свою невесту. Ты, конечно, хочешь, чтобы он тебя полюбил. Подумай, что ты можешь сделать? Ты хороша, и благовония твои ароматны, а все же… Как привязать его к себе сильнее и крепче?
Исаак ждал каравана. Он увидел цепочку из десяти верблюдов издалека, признал белого, идущего первым, и, оставив стадо, бросился им наперерез. Добежал до тропы задолго до каравана и наблюдал, как из вереницы отделился один верблюд и сидящая на нем женщина с полуприкрытым лицом погнала его вперед на встречу с Исааком. Сдерживая дрожь в руках, он схватился за уздечку и заставил верблюда опуститься на колени. Женщина с трудом слезла и низко поклонилась. Юноша, замерев, смотрел, как она поднимает покрывало… Ну что же, его жена была немолода, но довольно привлекательна. Еще сможет родить нескольких сыновей, решил он. К этой женщине он будет входить ночами, и никто не станет корить и стыдить его за это.
– Как зовут тебя? – спросил он.
– Милка, господин мой, – ответила она приятным голосом и опять поклонилась. – Моя госпожа Ревекка, которую я вскормила своим молоком, выслала меня вперед, чтобы я предупредила господина, что она запылилась в дороге и боится разочаровать своего супруга. Так пусть он будет снисходителен…
Элиезер наблюдал, как Ревекка легко спускается со своего седла и снимает покрывало. Как светлеет лицо Исаака и на нем проступает выражение восторга, а на глаза наворачиваются слезы счастья. И думал, что женщина прекрасно выучила урок, как добиваться своей цели, ни с кем не ссорясь.
Изгнание
Близнецы родились в день летнего солнцестояния, поэтому день их рождения каждый год отмечался вместе с праздником Середины лета. Праздничное пиршество было богатым – вообще в племени Исаака никто не знал нужды. Земля его была плодородна, стада, благословленные Господом, плодились обильно. И малышей, таких разных и так любимых всем народом Эсава и Иакова, баловали в этот день, кто как мог. Так что под вечер они устали и улеглись на свою кошму в шатре матери, как только опустились сумерки. Отец, веселый и немного пьяный, зашел пожелать сыновьям сладких снов и присел на подушку возле их изголовья.
– Расскажи про своего брата, – попросил Эсав.
– Почему он никогда не приезжает в гости? – спросил Иаков. – И дети его никогда не играли с нами. А у других мальчиков полно двоюродных братьев…
– Я расскажу… Вы потом перескажете своим детям. Вам уже шесть лет, и вы должны знать историю своего рода. Брат мой, Ишмаэль, был изгнан нашим отцом в пустыню вместе с матерью – египтянкой именем Агарь. Эта женщина была рабыней моей матери Сарры, и отец часто спал у нее в шатре. Мать была госпожой, и она приказала служанке услаждать отца и рожать ему сыновей. Но Агарь родила только одного сына, Ишмаэля, а потом сделалась бесплодна. Ишмаэль был старше и сильнее меня, и дня не проходило, чтобы он не толкнул меня или не наградил подзатыльником или обидной кличкой.
Эсав и Иаков завозились на своем ложе, захихикали, и Иаков ущипнул брата, а Эсав пихнул его локтем. Ривка прикрикнула на негодников и попросила мужа продолжать рассказ.
– Я жаловался матери, она ругала и наказывала Ишмаэля, а Агарь делала вид, что ее это не касается. Однажды утром мать сказала: «Позовите мою рабыню Агарь, пусть она вымоет мне голову и расчешет волосы». Агарь явилась сонная, томная, с распущенными черными косами. Вы знаете, женщинам положено покрывать голову. Я никогда не видел такого черного шелковистого изобилия, каким похвасталась перед моей матерью дерзкая рабыня. У матери волосы были желтоватые и давно не мытые, так что она рассердилась больше обычного. «Наглая тварь! – крикнула мать. – Не смей заходить ко мне как распутница. Ступай надень головную повязку».
Рабыня неторопливо пошла в свой шатер и вернулась с покрывалом алого шелка, расшитого золотыми лотосами. Такой драгоценности у моей матери не было. В ярости она рванула покрывало с головы служанки, прихватив и прядь волос.