– Успокойся, любимая! – Исаак вскочил на ноги, обхватил женщину сильными руками, спеленал ее своими объятьями. – Конечно же ты лучшая жена на свете! Даже мать моя не была безупречна, как ты.
Он силой усадил ее на подушку и стал рядом на колени, вскрикнув от боли. Так стоял он, осушая губами ее слезы и смиряя ее гнев властью своего огромного тела над ее маленьким и покорностью ее речам. Наконец она утихла, и он с кряхтением, опираясь больной рукой в пол, повалился на бок и улегся на свою постель.
Они помолчали…
– Я вчера видела, как Эсав вернулся с охоты, – сказала Ревекка, – голодный и замерзший. Одного кролика бросил в шатер Нары, другого – в шатер Силпы. Ни той ни другой на месте не было. Шлялись по стану, вертихвостки. Лясы точили с чужеземцами, наверное. А сын мой искал, чего бы поесть. Увидел, что Иаков сварил себе чечевичный суп и сел у костра. «Дай, – говорит, – и мне этого красного».
Иаков ответил: «Я сам голоден. Сварил на одного себя. Для двоих мало». А Эсав ему: «Я готов свое первородство отдать за горячий суп! Весь день охотился». Понимаешь? Женатый человек слоняется по лагерю, выпрашивает миску супа. Твой сын, между прочим! Я, конечно, позвала его в свой шатер, подала теплой воды, чтобы умылся, накормила горячим мясом с кореньями… а ведь для этого он взял двух жен. Иакову таких не надо. Подумай об этом, мой господин.
Она поднялась с подушки, церемонно поклонилась мужу и вышла из его жилища, все еще негодуя.
Исаак снова почувствовал холод. Снова шумело в голове и ныла спина. Теперь еще и колено разболелось. Он стар, немощен и одинок. И дети не удались… Один простого дела сделать не может – бабу выбрать… сидит посреди лагеря и варит сам себе суп… Другой вообще ни отца, ни свой долг не уважает. Готов первородство продать за жратву.
«Господи! За что наказываешь меня? Ты ведь сам дал мне только этих двоих… Кому доверю народ твой? Я не могу выбрать… На тебя полагаюсь, Господи! Кого пришлешь ко мне за благословением, того и считаю твоим избранником…»
Торжество
Йосиф играл с мальчишками – сначала бегали наперегонки, а потом соревновались в меткости. У Йосифа был ножик, и он старался, чтобы острие вонзилось в ветку. А другие мальчики кидали в эту же ветку камни. Девчонка, дочка служанки, вся запыхалась, пока отыскала их.
– Йосиф, Йосиф! – закричала она издалека. – Твоя мать зовет. Иди немедля.
Он нашел свой ножик в порыжевшей траве, засунул его за ремешок, которым был подпоясан, и побежал в шатер Рахили.
Она сидела снаружи у маленького временного очага, на котором готовила еду в хорошую погоду. Что-то помешивала в котелке и напевала. Йосиф подбежал и принюхался. Он плохо ел, и мать старалась готовить его любимые кушанья.
Рахиль обрадовалась, увидев его. Кликнула служанку и велела следить за стряпней, а сама обняла сына и завела его в свое нарядное жилище. Там она посадила его на постель и села, улыбаясь, рядом.
– Послушай, мальчик мой! – сказала она, помолчав. – Сейчас отца, конечно, не найдешь. Но когда станет смеркаться, он пойдет в шатер Зельфы. Подожди его там у входа. Когда он заговорит с тобой – а он любит тебя больше всех остальных сыновей и, если увидит, захочет благословить, – так вот, когда он заговорит с тобой, скажи, что я жду его. У меня важные вести, которые он захочет узнать немедленно. Пусть придет тотчас. Теперь съешь кусочек ягнятины с бобами. Никаких «не хочу», ты совсем отощал. Похож не на сына Иакова, а на мальчишку-погонщика. Вот так, вот так… Еще один кусочек… Молодец! Скажешь, не вкусно? Теперь иди. И не упусти его! Если он зайдет в шатер наложницы, не смей его беспокоить. Это грубо и недопустимо. Но, пока отец снаружи, можешь ему сказать то, что я велела.
Еще до захода солнца Иаков вошел к своей любимой жене Рахили. По привычке сразу снял ее головную повязку и зарылся лицом в копну ее черных кудрявых блестящих волос. Вдыхал запах дорогих благовоний, целовал тонкую, как у девушки, шейку. Потом присел на подушки:
– Что хочет мне рассказать моя бесценная Рахилика?
– У моего господина одиннадцать сыновей. И только один из них наш с тобой.
– Да, – подтвердил Иаков. – Один. Драгоценный. Лучше десяти тысяч других.
– А ты хотел бы, чтобы я родила тебе еще сына?
Муж засмеялся:
– Ну конечно! Когда-то я хотел, чтобы ты рожала мне сыновей каждый год. Но в день рождения Йосифа я забыл обо всем и думал, что ты умираешь, а с тобой и я, ибо зачем мне этот мир без тебя… После того дня я был рад, что ты бесплодна.
– А вот и нет! Это те три бесплодны. Они уже много лет мечтают о беременности, и ты ходишь в их шатры и соединяешься с ними по заведенному порядку, не давая себе отдыху. Они пусты, а твою рабыню Рахиль Бог любит. Повитуха сказала мне сегодня, что твой ребенок – плод моего чрева – родится осенью. Пусть весь мир знает: Рахиль родит твоего младшего сына. Твоего двенадцатого. – Она обняла мужа, пораженного и восхищенного, и, уворачиваясь от его поцелуев, шептала ему в ухо: – Отец назвал меня Рахиль – Овечка. А она, Лия, корова яловая, звала меня овцой. Вот теперь она узнает свое место.
Они целовались, как в молодости. Вдруг Рахиль отстранилась, вскочила и открыла полог шатра. Снаружи на голой земле лежал ничком Йосиф и рыдал, сотрясаясь всем телом.
Рахиль подняла его с земли, поставила на ноги и прижала к себе.
– Ты подслушивал, – сказала она укоризненно. – Это нехорошо. И теперь боишься, что мы с отцом будем любить тебя не так сильно, когда появится твой родной брат?
Мальчик плакал безутешно. Иаков вышел из палатки, поднял его на руки и пытался утешить.
– Клянусь тебе перед лицом Господа, – сказал он, – ты навсегда останешься моим самым любимым сыном.
Мальчик не ответил. И, хотя рыдания его поутихли, слезы продолжали литься до тех пор, пока мать не уложила его в постель и сон не сморил его. Он ведь был еще маленьким мальчиком и не умел рассказать взрослым, какое будущее открывает ему Господь в смутных видениях.
Дешевая покупка
Караван шел в Египет, но остановился ненадолго – местные жители предлагали товар. Ничего особенного – голый парнишка, сильно побитый, но, похоже, без серьезных ран. Невысокий и не очень сильный, но молодой и не истощенный. Может, они бы и не купили раба – его еще кормить всю дорогу, – но один из погонщиков умер от укуса змеи, так что воды и продовольствия хватало. Продавали мальчишку совсем дешево – всего двадцать мелких серебряных монет. Перепродать можно будет в десять раз дороже, и по дороге поможет с верблюдами, хотя большой сноровки от него ждать не приходится.
Хозяин согласился, заплатил деньги, которые продавцы тут же поделили между собой, порылся в тюке и достал грубую рубашку – мешок с дырками для головы и рук. Невольник надел свою новую одежду. Один из тех, кто привел его, подошел поближе, встал на колено, оторвал от подола длинной рубахи полосу и перевязал кровоточащую ссадину на лодыжке. Парень не мешал и не помогал – стоял, опустив руки. Потом сказал: – Спасибо, Шимон. – И пошел к новому хозяину.
Караван двинулся дальше. Задержались совсем ненадолго – солнце сдвинулось всего-то на пядь.
Днем останавливались на самое жаркое, полуденное, время: ставили навесы, перекусывали и отдыхали. На ночлег устраивались поздно вечером, когда дорога была уже почти не видна. Иногда в полнолуние совсем светло, и можно было бы двигаться ночью, но верблюды не любят ночных бдений. А разумный хозяин не станет ссориться со своим верблюдом по пустякам.
Ужинали у костра и устраивались спать, завернувшись в одеяла. На первом же привале после ужина новый раб запел, и голос его был приятен, а мелодия трогала душу, так что один из погонщиков даже дал ему сушеную фигу. Каждый день он старательно делал, что велели, а по вечерам пел свои песни. На пятый вечер он спел колыбельную на египетском языке, и как раз ту, что мать пела караванщику в детстве. Хозяин удивился и подозвал парнишку сесть у костра рядом с собой.
– Откуда ты знаешь песню? – спросил он.
– Моя няня ее пела, когда баюкала меня. Рабыня моей матери.
Караванщик удивился:
– Ты из богатой семьи? У вас были рабы? Как же ты оказался у меня? Кто был твой отец?
– Господин! – горячо заторопился Йосиф. – Мой отец жив. Поверни караван, верни меня ему – он не пожалеет никаких денег. Он думает, что я умер, и горюет теперь безмерно.
– Я верю тебе, но повернуть назад – значит потерять десять дней. Я и так задержался на севере. Если не появлюсь на рынке вовремя, останусь без товара на следующий переход. Отчего же ты не сказал мне сразу?
– Разве ты поверил бы мне сразу? – с горечью спросил Йосиф.
– Нет, конечно, – засмеялся купец. – Я и теперь-то не очень верю. Но ты мне нравишься. Не бойся – таких, как ты, на тяжелые работы не посылают. Мы тебя вымоем, нарядно оденем и продадим богатому человеку. Теперь модно, чтобы домашние рабы были молоды, красивы и хорошо воспитанны. Ты еще, может быть, станешь домоправителем… Через десять лет будешь покупать у меня специи и благовония для своих хозяев.
– Да, – ответил невольник, – я стану управляющим. Я знаю – видел во сне. И тебя не забуду – ты был добр ко мне. Скажи мне свое имя, я запомню и найду тебя, когда придет время…
Хозяин засмеялся, потрепал юношу по волосам и велел идти спать.
Полосатый хитон
Иса родилась в доме служителей храма Хатхор в Иунет-та-Нечерет. Богиня была благосклонна к своим служителям, так что даже храмовые рабыни жили в сытости, имели вдоволь воды для омовений и пользовались умащениями. А тем более Иса – самая умелая ткачиха по эту сторону Нила. Лучшие нарядные одежды для храмовых праздников были сшиты из ее тканей, пряжу для которых привозили со всего Египта, а нити пурпурного и ярко-зеленого цвета – даже из Месопотамии. Она первая стала вплетать в алую полосу одну золотую нить, отчего на солнце или при свете факелов одеяние искрилось и притягивало взгляды. Из такого полотна скроили платье для Нут, жрицы богини Хатхор