[21] к Великому празднику урожая. Она исполняла в нем священную пляску в наружном дворе храма так, что изумлялись и восхищались не только посвященные, но все жители Иунетта-Нечерет.
А через две недели после праздника молодая жрица слегла с ужасной лихорадкой и покинула этот мир. Платье ее оказалось мало для других жрецов и отправилось в сокровищницу храма. Однако Нил был в тот год неблагосклонен к Египту, к тому же пожар спалил одну из храмовых житниц, и главный писец храма сказал, что придется продать некоторые ценности из сокровищницы. Так хитон Нут оказался в одном из тюков каравана, следующего в Месопотамию. По дороге на привалах купцы охотно раскладывали свои товары, радуясь возможности облегчить ношу верблюдов и получить хорошую цену от жителей пустыни, которым было трудно добраться до больших рынков. В Ханаане один из местных вельмож именем Лаван купил платье Нут для своей невесты и дал за него продовольствие для всего каравана на остаток пути и четыре амфоры отличного изюмного вина.
Свадьба Лавана была великолепна. Невеста его, Адина, в египетском хитоне, который на местном наречии называли кутоном, изяществом и красотой изумляла гостей и самого мужа своего Лавана. Адина означает «нежная». Такая она и была – хрупкая, нежная и недолговечная. Когда старшей дочери Лие было четырнадцать, а младшей Рахили – двенадцать, Адина почувствовала, что умирает, и велела позвать их в свой шатер. Рахили, тонкой и изящной, как она сама, отдала она свой драгоценный полосатый хитон, а Лие, крупной и полноватой, – золотые украшения: запястья и серьги. Сестры оплакали мать, но ни одна из них не могла сказать, что ее ущемили в наследстве. Рахиль окутала драгоценную одежду в новый холст и уложила в свой плетеный сундук. А Лия надела серьги и запястья, и их звон поминутно напоминал ей о матери и тешил душу.
Один из пастухов Лавана, пришлый юноша, сын его сестры Ревекки, возжелал младшую дочь Адины, Рахиль. Был он рослым красавцем и родственником Лавана и по отцу, и по матери. Однако выкупа за невесту дать не смог. И хозяин предложил, чтобы жених работал на него оговоренный срок, а в конце срока вместо платы получил бы невесту. Так потекли годы. Иаков, возвратившись с пастбища, омывал лицо свое и спешил к Рахили. Они сидели рядом за ужином. Он пел ей песни своего племени, мастерил фигурки из глины и развлекал ее, смешливую, занятными историями о детстве и своем брате-близнеце. На свадебном пиру невеста сидела на подушках, закутанная по обычаю с ног до головы и безмолвная. Когда опустилась ночь, ее ввели в новый изукрашенный шатер и оставили с мужем наедине.
Иаков возлег с женщиной в первый раз в жизни. Страсть его кипела и пузырилась, как масло на сковороде. Только совершив соитие с женой и немного придя в себя, смог он понял наконец, что рядом на ложе тихо плачет не тоненькая Рахиль, а богатая телом, молчаливая и унылая сестра ее Лия. Обман привел его в ярость, но вожделение к покорному гладкому и ароматному женскому телу удержало в шатре до самого утра. Он соединялся с женщиной без счета и к утру понял, что хотя жизнь не мила без обладания Рахилью, но и от этой он не откажется ни за что на свете. Утром Иаков без церемоний и без спросу вошел к главе племени, и они быстро договорились, что свадьба с Рахилью состоится через неделю. Лаван знал, что виноват перед зятем, но это не помешало ему потребовать, чтобы выкупом за младшую дочь было еще столько же лет работы на тестя. На свадьбу Рахиль надела платье матери – ослепительный полосатый хитон. Больше она его не надевала. Иаков любил и баловал младшую жену, восхищался ее грацией и красотой. Однако через пятнадцать лет, родив второго сына, Рахиль умерла, оставив старшего своего, десятилетнего Йосифа, и отца его, Иакова, в тоске по себе. Когда прошли семь дней скорби, Иаков нарядил мальчика в полосатый хитон матери и не отпускал от себя часами – он так был похож на Рахиль в дни ее юности. Остальные дети – одиннадцать сыновей и дочь, – казалось, вовсе не радовали его. Хитон остался у Йосифа, и, оправившись от траура, он стал надевать его по всякому праздничному поводу, а иногда и просто так, чтобы развеселиться и почувствовать себя принцем. Был он хорош лицом и кудрями, чрезвычайно похож на мать, гибок и изнежен, как девочка. Старшие дразнили его «любимчиком», а он ябедничал отцу, к которому был допущен в любое время суток.
Иаков, занятый обильным хозяйством, обороной от соседних народов и управлением своим племенем, не желал слышать жалобы взрослых детей, некоторые из которых уже были женаты, на то, что они нагружены тяжелым трудом, стадами и пашней, тогда как мальчишка остается в прохладе среди шатров и проводит дни в праздности, красуясь перед женщинами. Хитон от частых стирок немного поблек и истерся, однако все еще был самым красивым одеянием, которое видели в этих краях.
Однажды, когда старшие сыновья со стадами ушли от становища на дальние пастбища, Иаков отправил о здоровье братьев и состоянии животных: не захворал ли кто, достаточно ли воды в колодцах и колючек на пастбищах? Йосиф вырядился в свой полосатый хитон и отправился выполнять поручение отца. По дороге он встретил путника, который указал ему, в каком направлении прошли стада, и человек этот был последним, кто видел юношу в ослепительной одежде. Мальчик не вернулся домой. Разыскивать его были посланы все мужчины стана. И братья искали день и ночь. Нашли только окровавленную рубашку, которую невозможно было спутать ни с какой другой. Вероятно, дикий зверь растерзал сына Рахили. Рубашку отнесли Иакову, и в этот день он стал старцем. Семь дней сидел Иаков на полу своей палатки, истерзав в клочки свои одежды, посыпав голову пеплом из очага и не выпуская из рук лоскутков полотна, сотканного не в добрый час в египетском городе Иунет-та-Нечерет.
– Боже, боже мой, – шептал он, – для чего ты оставил меня?
Письмо Аменемхату, начальнику царской тюрьмы в Мемфисе
Привет и благословение именем Озириса возрожденного от Потифара, второго писца царской опочивальни.
Дорогой брат! Посылаю тебе своего раба Йосифа, надеюсь, ты сумеешь найти для него место. Моя супруга, Анат, дочь почтенного судьи Ахада, обвинила его в том, что он домогался ее, преследовал бесстыдными намеками и непристойными Жестами, а когда она пригрозила ему поркой, повалил на кровать в нашей супружеской опочивальне и пытался силой вынудить к соитию. Она закричала, и преступник, испугавшись возмездия, бежал, оставив в ее руках свой плащ. Злодеяние велико, и честь семьи требует сурового наказания. Однако Йосиф этот был необычайно полезен в доме. Не прошло и года с тех пор, как я купил его, а он уже наладил закупки продовольствия намного дешевле, чем прежде. А новый повар, которого я выбрал по его совету, из этих продуктов стал готовить блюда вкусные и веселящие душу. Сыты оставались не только хозяева, но и домашние рабы, садовники и носильщики. Под управлением приносили плодовые деревья, и даже москиты и мухи не нарушали нашего покоя. Он смазал пороги каким-то снадобьем, так что за два года, что он провел в моем доме, ни один тарантул или скорпион не был обнаружен в наших покоях. Ни змея, ни даже ящерица не проникали внутрь. Он врачевал заболевших, и мне не пришлось тратиться на лекаря, он вел расходные книги, и мое время освободилось для досуга и отдыха. Это те причины, по которым я не казнил его за отвратительное преступление против святости моего ложа. Однако жена настроена очень решительно и требует сурового наказания.
Благодаря нашей с тобой старой няне Секхет, которая все еще живет в моем доме, и я, и, вероятно, ты знаем, что Анат ложится с любым мужчиной, у которого член поднимается хотя бы до середины пути. Она спала со всеми слугами старше одиннадцати лет, и нет никакого объяснения, отчего бы ей жаловаться на Йосифа. Единственное, что я могу предположить, – это то, что Йосиф отказался удовлетворить ее плоть и тем нарушить долг верности мне, своему хозяину и покровителю. Такое, конечно, могло привести ее в ярость. Однако в злобе своей она неуемна и может потребовать развода, если я не отправлю ее обидчика в тюрьму. А сейчас не то положение, когда я могу вернуть судье ее приданое. Да и немилость судьи резко помешала бы мне, надеющемуся занять место первого писца опочивальни, которое освободится в ближайшие месяцы. Поэтому Йосиф будет сидеть в тюрьме.
Нет никакой необходимости обременять узника цепями и изнурять тяжкими работами. Напротив, ты не прогадаешь, если используешь его как советчика и разделишь с ним тяготы управления тюрьмой: он сумеет сэкономить тебе немало серебра. Кроме того, я давал ему уроки, у него твердая рука и красивый почерк, и он знает немало иероглифов, способен писать для тебя письма и хранить в тайне то, что ты сочтешь нужным уберечь от разглашения. Таким образом, выполнение моей просьбы доставит удовольствие мне и принесет пользу тебе.
Надеюсь, ты и твоя благородная супруга здоровы, а ваши дети веселы и послушны. Печально, что мы с тобой, связанные узами родства, дружбы и общих воспоминаний, встречаемся так редко и почти всегда только при дворе. Прими наше с женой приглашение приехать со своей семьей к нам в загородное имение в Гизе сразу же после торжественной церемонии на праздник Мин. У нас просторная вилла, которой ты еще не видел. Мы с тобой будем подолгу разговаривать, плавать наперегонки и удить рыбу, как делали это в беззаботном детстве.
Да будет Изида милостива к тебе и твоему дому!
Рассказ Фамари
Отец выдал меня замуж в двенадцать лет. Я была девочкой рослой и проворной. Могла не только соткать холст, но даже сама закрепить нити на раме, что умеет не каждая взрослая женщина. Вкусно стряпала и собой была привлекательна. Иные даже сейчас, когда мне уже исполнилось тридцать, находят, что волосы у меня густы и волнисты, и грудь, которой я вскормила своих близнецов Зераха и Пареца, до сих пор высокая.