Однажды, вернувшись с ипподрома домой, они застали всю женскую прислугу плачущей. Плакала даже бабушка, чего Роберт не мог и вообразить. Бабушка была настоящей леди, а он знал, что воспитанные люди не должны обнаруживать своих чувств: не следует громко смеяться, повышать голос, рассердившись, а тем более в голос рыдать, закрыв лицо руками. На столе лежало распечатанное письмо. Дед взял его нерешительно, надел пенсне и прочел. Роберт с ужасом напряженно следил, заплачет ли дед тоже. Дед не заплакал. Он повернулся к Роберту, встал на колени, чтобы быть с ним одного роста, взял его за плечи и сказал:
– Вчера у тебя родилась сестра.
– Разве это плохо? – спросил Роберт. – Отчего все плачут?
– Твоя мама… Маргарет… она умерла.
Дед что-то путал от огорчения, но было ясно: у него дома произошло ужасное событие. Что это могло быть, Роберт не знал. Мама умереть не могла. Но, может быть, она заболела – это он мог себе представить. Чувствуя себя одиноким, забытым и испуганным, Роберт заплакал. Как его ни утешали, слезы текли до самого вечера. Перед сном к нему в комнату зашла бабушка с незнакомым печальным стариком. Она сказала, что это портной и что Роберту нужно срочно сшить траурный бархатный костюмчик. В другой раз это бы его обрадовало, но тут он без всякого интереса дал портному обмерить себя и даже не спросил, будет ли у него на груди черный блестящий бант, как у мальчика на картине в отцовском кабинете. У него не было сил объяснить незнакомому старику свой вопрос. Еще пять дней он провел в этом доме и успел поверить, что больше никогда не увидит маму. Говорить и есть, несмотря на уговоры няни и бабушки, ему не хотелось, но гулять он соглашался. Утром, умыв и одев его и с трудом уговорив откусить пару кусочков любимого пирожного, бабушка надевала черный чепец и шаль, брала его за руку, и они вместе ходили по улицам, пока не уставали. Тогда бабушка останавливала извозчика, и они возвращались домой, утомленные прогулкой. Роберт с трудом выпивал чашку бульона и укладывался спать. Вечером он гулял с няней. В день похорон дед нанял карету, и они втроем поехали на Бромптонское кладбище. В толпе одетых в черное он увидел отца и новую няню с колясочкой. В коляске плакал младенец. Няня вынула сверток, обернутый в черный муар, и стала укачивать его на руках. Так Роберт впервые увидел Марту. С кладбища они вернулись домой.
Осенью Роберт пошел в первый класс приготовительной школы. Он был милым мальчиком и знал трудные слова, поэтому нравился учителю. Не боясь быть несправедливо наказанным, он чувствовал себя в школе неплохо. Учился лучше других. Но когда уставал или скучал на уроке, его утешала мысль, что еще немного – и уроки закончатся, за ним придет кто-нибудь из слуг, и он вернется домой к Марте. Он будет щекотать нежные душистые складочки под подбородком и на внутренней стороне милых локотков, а она – смеяться и издавать грудные теплые звуки, которые означают, что она его любит и не хочет, чтобы он уходил.
Почти все время, свободное от уроков и чтения, Роберт проводил, ползая с Мартой по полу детской. Говорить она начала поздновато, около двух лет, зато сразу правильно, целыми предложениями и используя неожиданные, необязательные слова. Иногда, не в силах сдержать восторга, Роберт стучал в кабинет отца и пересказывал ему слова Марты. Отец восхищался и смеялся, но казалось, не вполне искренне. Вообще Джон стал медлительным и сонливым. Не показывал сыну новых антикварных приобретений, почти ничего не рассказывал, хотя иногда давал почитать интересные книжки.
Однажды тетя Алиса, мамина сестра, навещавшая их несколько раз в неделю, постучала в кабинет отца, и они, по-видимому, поссорились. Роберт слышал, стоя в коридоре, как тетка говорит громче, чем он мог ожидать от воспитанной дамы:
– Я любила Маргарет не меньше, чем ты, и тоскую по ней каждый день. Но так нельзя! Ты забросил детей. Не разговариваешь с Робертом, не играешь с Мартой. Дети абсолютно осиротели, как будто у них нет не только матери, но и отца! До каких пор это будет продолжаться?
Джон отвечал что-то тихим голосом, и Роберт сообразил, что попросту подслушивает у дверей. Ему стало стыдно, и он вернулся в библиотеку. Через полчаса отец и тетка сообщили, что теперь тетя Алиса переезжает к ним в дом. Ее кровать будет стоять в будуаре матери. Они заведут котенка и большой аквариум с рыбками, а летом все вместе поедут на море – может быть, в Италию – и там дети научатся плавать.
Через несколько лет, когда Роберт уехал из дома в школу Хэрроу и остался ночью в дортуаре с другими мальчиками, он, лежа без сна, в первый раз осознал, что тетя Алиса, когда взяла на себя всю ответственность за детей сестры, была молодой, привлекательной и обеспеченной вдовой капитана, погибшего на Крымской войне.
Отец больше не женился, и тетка не вышла замуж.
В школу Марту не отдали. К ней приезжали учителя, а музыке, рисованию и языкам, французскому и итальянскому, Алиса учила ее сама.
И с гувернантками ничего не получилось. Первая была сущей мегерой. За невыученную молитву она попыталась отхлестать воспитанницу линейкой по пальцам. Алиса, услышав из гостиной Мартин захлебывающийся плач, ворвалась в детскую и уволила старую дуру, не слушая оправданий, сводившихся к тому, что не существует систем воспитания, исключающих наказания.
Вторая гувернантка была глупа и малообразованна. Она сказала Джону, что, по ее мнению, воспитание невинной девочки несовместимо с присутствием в доме изображений обнаженного тела. И если уж из магазина такие образчики удалить никак нельзя, то следует запретить Марте заходить в торговый зал. Может, на ее чопорность и махнули бы рукой, но она путала названия планет и, читая в переводе на английский басни Лафонтена, давала им такие абсурдные толкования, что Джон попросил ее подыскать другое место и дал самую сдержанную рекомендацию.
Учить Марту манерам и сопровождать на прогулки взялась Алиса. В конце концов, воспитание детей и было теперь главным делом ее жизни. Дело это было довольно обременительным, но приносило истинную радость. Она сама учила Марту хорошему тону, читала с ней книги, обсуждала покрои платьев и произношение итальянских слов, принятое на юге и во Флоренции. Следила за ее осанкой и питанием и выслушивала глупости, которые болтают за чаем четыре девочки одиннадцати лет. Алиса уделяла внимание тому, чтобы у Марты были подруги: устраивала детские праздники, на лето приглашала двух-трех девочек из знакомых семей погостить в Эпсоме – дом был унаследован Джоном после смерти отца. Мать Джона жила в доме и, хотя и не формально, была его полной хозяйкой. Она весь год ожидала радостных летних месяцев, когда Алиса с Мартой и парочкой Мартиных подружек делали жизнь невыносимо шумной и суетной: беготня в саду, пикники на берегу речки Хогсмилл, прогулки в ландо на соседние фермы, котята, ссоры, уроки музыки и игры в волан. Потом все уезжали, и старушка медленно приходила в себя: нанимала полотера вощить паркет, заказывала новые шторы, прикупала что-нибудь из мебели, выпускала из клетки щегла и заводила парочку канареек… Так она дотягивала до Рождества. На Рождество бабушку ждали в Лондоне в доме Джона. А там уже недалеко и до лета.
Особую роль в образовании Марты играл Роберт. Когда он возвращался из школы на каникулы, они вновь становились неразлучны. Роберт рассказывал ей о математике и общественном устройстве, о философии и археологических изысканиях, о мистере Чарльзе Дарвине и его скандальной теории. Марта понимала не больше половины, но ее ум впитывал представления о необъятных возможностях человеческого рассудка и красоте науки. Так что усадить девочку в такие дни за пианино или мольберт становилось непростой задачей, и Алиса махнула рукой. Дисциплина, конечно, необходима воспитанному человеку, но любовь к брату – редкое и бесценное сокровище. А Алиса не намеревалась отбирать у сироты ни крупицы из того, что досталось ей от судьбы и родителей.
Даже если Роберт приезжал из школы на праздники с товарищем, и тогда Марте позволялось иногда ходить вместе с ними на прогулки в парки и присутствовать при их разговорах. Она была младше на пять лет, но и в двенадцать обладала неброским чувством юмора, позволявшим иногда вставлять в беседы почти взрослых мальчиков замечание, заставляющее их расхохотаться. Все друзья Роберта, которые бывали приглашены к нему в дом, симпатизировали этой худенькой, кудрявой, улыбчивой девочке с живыми ореховыми глазами и большим ртом.
Выйдя из школы, Роберт поступил в Лондонский университет, где изучал историю. Он увлекся лекциями по египтологии и на каникулах даже ездил в Египет на раскопки. Африка поразила его. И хотя он неважно переносил климат пустыни и почти все время страдал желудочными недомоганиями, однако на следующее лето отправился путешествовать по Алжиру и Марокко. Арабский язык стал его сильнейшим увлечением – и во время путешествий, и в Лондоне он занимался им по нескольку часов в день.
Когда пришло время, тетя Алиса сшила не только Марте, но и себе несколько бальных платьев и стала вывозить племянницу в свет, получая от этого двойное удовольствие. Она радовалась ее успехам, да и сама рада была развлечениям, от которых отвыкла со времен Крымской войны.
Теперь она устраивала небольшие приемы, на которые сходились несколько ее подруг с мужьями и детьми, друзья Роберта и подруги Марты – приятное общество воспитанных и образованных мужчин и женщин и нескольких очаровательных барышень. Роберт, разумеется, тоже никогда не уклонялся от таких вечеров. Там он познакомился с сестрой директора Оксфордского музея искусств мисс Элинор Марч. Они понравились друг другу. Положение Роберта, только окончившего университет, было еще недостаточно устойчивым, поэтому они обручились, отложив свадьбу до того времени, пока жалованье жениха позволит содержать семью.
И Марта познакомилась с подходящим молодым человеком из респектабельной семьи. Джеймс Финнеган был молодым, но уже преуспевающим барристером[27]