— Йосель… — Рохель закрыла глаза, не в силах его видеть. — Дорогой мой Йосель, я так слаба.
Он положил огромную ладонь ей на плечо и погладил ее руку.
— Как мне совладать с собой? Что я могу поделать?
Йосель положил другую ладонь на другое плечо Рохели и отвел большой палец, касаясь им ее ключицы, нежной как веточка.
— Боже милостивый…
Желание переполнило Рохель.
— Идем за мной, — прошептала она, беря Йоселя за руку и повлекла еще глубже в лес, уверенно двигаясь по молочно-липкой траве и золотарнику, голубым люпинам, через кусты дикой розы и сплетения виноградной лозы. Быстро и решительно, поднимая юбку, чтобы не зацепиться за шипы, Рохель вела Йоселя в глубь леса, где царила тенистая прохлада. Вскоре они оказались там, где деревья росли совсем близко друг к другу, а кусты были так густы, что кругом было почти черно. Пробивая себе дорогу сквозь плотную зелень, Рохель стремилась все дальше, через подлесок, ломая мелкие веточки. Наконец они добрались до такого места, где ветви деревьев переплетались, образуя нечто вроде пещеры. Кругом царила полная тишина, если не считать козодоя, время от времени испускавшего жалобный крик.
— Здесь, — сказала Рохель, утягивая Йоселя вниз и заползая в полость под густыми зарослями ежевики.
Йосель сумел с хрустом забраться туда и лечь рядом с ней. Рохель стянула с себя головной платок и задрала юбки. Йосель старался не слишком на нее налегать, ибо боялся ее раздавить. Входя в нее, он еще больше боялся причинить боль, но ее тело плотно его облегло, а ее влагалище, подобно идеальной бархатной сумочке, вобрало в себя его детородный орган.
— Ох нет, Йосель, не останавливайся, никогда, никогда.
Когда голем выплеснул семя, ему показалось, будто все его тело, вся его сущность втекли в ее лоно.
Они долго лежали бок о бок, держась за руки, в своем шалаше, пока не поняли, что лежат в лесу; по-прежнему был день, и кричал козодой. Тогда Рохель села, ее юбки были все еще задраны до пояса, и обильное семя Йоселя вытекло из нее, образовав маленькую лужицу. По ту сторону их укрытия солнце, просачиваясь сквозь лиственную решетку, падало на землю квадратиками, треугольничками и неровными кусочками, точно битое стекло, рассыпанное по темной лесной почве. Пчелы, украшенные безупречно ровными полосками, — миниатюрная армия в пушистом обмундировании — зависали над крошечными голубыми цветочками. Земля благоухала плодородием. И мир Юденштадта — в сущности, просто ряд деревянных строений, наваливающихся друг на друга, сгибаясь над темными проулками и единственной булыжной улицей, с купальней в одном конце и синагогой в другом; мир, где находилась сырая комнатенка Рохели с одним столом, двумя стульями, очагом и соломенной постелью — он был так далек, что словно и не существовал.
— Йосель, я должна тебе что-то сказать. Что-то очень важное.
И тут до них донеслись голоса дочерей Перл.
— Рохель, Рохель!
— Ох нет…
Рохель выбралась из укрытия, встала и встряхнулась, как животное после купания.
— Йосель… — она потянулась вниз. — Йосель, я должна идти.
Он отпустил ее. Рохель отвернулась, подхватила свою корзину и бросилась бежать.
— Мы искали тебя, Рохель, — были первые слова Лии.
— Ты заблудилась? — спросила Зельда.
— Наши мужья нас ждут, — сказала Мириам. — Карел будет здесь со своей телегой, чтобы забрать нас домой.
— Не слишком ты много грибов собрала, — заметила Лия. — Чем же ты занималась?
Из кустов Йосель наблюдал за тем, как четверо женщин выходят из леса на просторную лужайку. Вскоре они сели, поудобней пристраиваясь на траве и вытягивая ноги. Затем женщины достали из корзины свой ужин — хлеб и воду, немного сыра и инжира.
— Смотрите, смотрите, а вот и здоровяк-голем, — сказала Лия, старшая из сестер.
Поднимаясь вверх по холму, Йосель кивнул им с вежливым безразличием.
Мириам захихикала, но все опустили глаза, не желая встречаться с големом взглядом, ибо это было недостойно замужних женщин, а Зельда была обручена.
— У него ручища толщиной с мою голову, — сказала Лия, когда Йосель скрылся из вида.
— Нет, Лия, с твой живот.
— С твой живот, Зельда.
— Волосы падают ему на лоб, а там впечатаны буквы.
— Какие буквы? — спросила Рохель.
— Ты что, забыла? Рабби оставил их там, когда его делал, — объяснила Мириам.
— Надпись звучит как «Истина», но если убрать одну букву, то получается «Смерть».
Лия гордилось своей осведомленностью. Мать научила ее читать, а она в свою очередь научила сестер.
Рохель ощутила, как мурашки ползут у нее по спине.
— Лия, ты сказки рассказываешь? Ведь это одни только слухи.
— Нет-нет, это правда, — подтвердила Мириам. — Я тоже об этом слышала. И он скоро умрет.
У Рохели замерло в груди. Как же она смогла не заметить букв? Как-то Зеев говорил ей об этом, но она давным-давно выбросила все из головы. Это просто не могло быть правдой. Или, возможно, когда-то это было правдой, но не теперь.
— Откуда ты знаешь?
— Потому что, Рохель Вернер, мне рассказал об этом мой муж.
— А что, Лия, ты веришь всему, что рассказывает твой муж?
— Конечно, я верю моему мужу, Рохель Вернер, и ты бы очень хорошо поступила, если бы стала верить своему.
Рохель почувствовала, как в животе у нее что-то сжимается. Она подумала, что это ребенок зашевелился, но для этого еще слишком рано. Рохель вдруг пробрал холодный пот. Но как такое возможно — одновременно чувствовать лед в легких и огонь в животе? Выходит, что ребенок слишком холоден или слишком горяч?
— Говорят, император собирается вызывать нас по очереди и получать от каждого часть секрета, — помахивая ломтем хлеба, сказала Лия.
— Не люблю секреты, — с полным ртом отозвалась Мириам.
— Смотрите, видите тот дымок? — Рохель указала на какое-то место внизу, в городе.
— Вечно ты видишь то, чего нет.
— Нет-нет, посмотрите. Правда, он очень смутный.
— Я тоже его вижу, — согласилась Мириам. — Что-то тянется в небо.
— Может, это стекольный завод? — спросила Лия.
— Нет, он дальше по реке.
— Тогда литейный цех?
— Нет, не может быть. Нового Города нам отсюда не видно.
— Пивоварня?
— Этот дым над Юденштадтом, — ровным голосом произнесла Лия.
Женщины бросились вниз по холму.
— Дома горят! — крикнула Лия Рохели, которая старалась от них не отстать, но бежала последней. — Бежим, Рохель! Мы должны заливать крыши!.. Мы должны спасать наши семьи. Это все-таки случилось… началось… Мы не можем дожидаться, пока Карел нас заберет. Мы должны скорее вернуться домой и помогать. Бежим, Рохель.
Рохель не могла бежать; напротив, ей отчаянно требовалось хоть на минутку присесть.
— Что случилось, Рохель?
— Бегите, Лия, я скоро приду. Вы должны поспешить. А я скоро…
— Смотри, Рохель, у тебя кровь на юбке! Ты как будто проклята! Не могла найти для этого лучшего времени…
— Да бегите же. Мне нужно немного отдохнуть, а потом я приду.
— Мы не можем бросить тебя, Рохель, — сказала Зельда.
— Нет, вы должны. Бегите. Вы должны исполнить долг. Я тоже скоро приду.
Приседая на траву и держась за живот, Рохель наблюдала, как сестры исчезают из вида у подножия холма. К тому времени как они спустились в город, спазмы у нее в животе сделались такими жестокими, что Рохель лишь смогла доползти к тем самым кустам, где они с Йоселем были вместе. Там она упала на землю и обеими руками притянула к себе колени.
26
По мере того, как дочери раввина приближались к городу, запах дыма чувствовался все сильнее. С Карлова моста, со стороны замка, они увидели высокие языки пламени. Дым теперь казался не просто тонкой струйкой из трубы, а образовывал густые черные облака. Ни дать ни взять конец света, когда весь мир гибнет в огне. Последние несколько часов женщины уже не могли бежать и шли быстрым шагом, но под конец у них откуда-то взялись силы для бега.
— Дети мои! — кричала Лия, бросаясь на мост.
Когда сестры увидели людей, которые кричали, швыряли камни и размахивали горящими факелами у передних ворот Юденштадта, сердца их забились как барабаны.
— Бей жидов!
— Смерть убийцам Христа!
— Убивай ростовщиков!
Вместо того чтобы попытаться прорваться сквозь озверевшую толпу, сестры поспешно обогнули ее и устремились в небольшую рощицу на задворках купальни, где спрыгнули в траншею, отрытую несколькими неделями раньше. По лабиринту подземных туннелей, что шли под стенами Юденштадта ко всем домам, они быстро добрались до погреба своего дома. Здесь, среди лука и капусты, зарытой в песок моркови, а также ниток с сушеными грибами и яблоками, Перл собирала своих внуков и внучек.
— Ах, слава Богу, они в безопасности, — Лия и Мириам прижали к себе своих детей.
— Быстро, нет времени, — прохрипела Перл. — Одна остается с детьми, остальные идут со мной. Лия, ты остаешься. Мириам, Зельда… Где Рохель?
— Она скоро придет, — сказала Зельда.
— Бабушка, мне страшно, — заплакала Фейгеле.
— Будь храброй, малышка Фейгеле, будь храброй ради дедушки.
Женщины быстро помолились, Перл поднялась по приставной лесенке из прутьев, осторожно приподняла крышку и вместе с двумя дочерьми выбралась из погреба на кухню. Быстро закрыв люк, они набросили на него небольшой коврик, а на коврик водрузили кухонный стол.
— Идемте, — сказала Перл дочерям, словно призывала их в храм, а не на битву, которая уже кипела в их городке.
Однако стоило им завернуть за угол проулка, как они очутились среди охваченной ужасом толпы. Небольшие прилавки и лотки были опрокинуты, куры и цыплята разбросаны по земле, а более крупные животные бежали, спотыкались о веревку, натянутую поперек улицы. Дальше женщины бросали с крыш домов стулья и сундуки, кастрюли и сковородки, выливали из окон помои и горяченную жидкую кашу. Одна из соломенных крыш уже полыхала вовсю, хотя ее беспрестанно заливали. Другая крыша дымилась. В южном зале Староновой синагоги, под тимпаном над двойными дверями, украшенным резной виноградной лозой, отдавали команды и распределяли задачи.