Например, когда он смотрел на глыбы льда, плывущие по реке, они становились головами, даже пока он наблюдал, — головами, скачущими вверх-вниз по воде. Вначале это были просто головы с закрытыми ртами и глазами, немые, безо всякого выражения. И все они были белые. Они представлялись ему головами львов или коров; они были волками, и медведями, и ягнятами, и буйволами, и телятами, и козлятами. Шантеклер подумал было, что это всего лишь обман зрения и он способен избавиться от него. Но всю зиму он снова и снова возвращался сюда, и лед постоянно валил в виде отрубленных голов. А когда их глаза открылись и стали смотреть на него, он понял, что это не обман, но видения, данные ему, и он ждал, что же узнает он от этих видений. И он все возвращался к реке. Хотя головы ничего ему не поведали. Они глядели на него, и глубочайшая скорбь была в их глазах. Вскоре и рты их тоже открылись, и Петух-Повелитель услышал в своем видении горестные звуки. Ревущие и блеющие, рыдающие и причитающие, головы плыли и плыли мимо него по реке, но никогда не произносили ни слова. И Шантеклер уходил встревоженный.
Но теперь наступила весна. Головы растаяли, и видение оставило Шантеклера. Но червячок в его душе остался, ибо река-то по-прежнему раздувалась.
Река стала бурным потоком — такого с ней прежде никогда не случалось. И, кипя далеко за пределами своих берегов, поток этот хватал все, лежащее у него на пути, и уносил течением. Добрая река стала разорением и медленно, фут за футом, заглатывала землю Шантеклера. Она смывала землю с корней деревьев. Она давила на эти деревья, пока они не рушились, и тогда она увлекала их за собой. Она поглотила ближайшие холмы, все ближе подбираясь к Курятнику. И вот наступил день, когда Шантеклер выстроил гордым, ровным рядком своих Чиков и отправился посмотреть на речной поток. В этот день его беспокойство вплотную приблизилось к панике, потому что, взглянув, он не увидел другого берега. К югу вода скрыла землю до самого горизонта, и, более того, вода не застыла в покое. Она точила и рушила кромку земли своим кипящим течением.
И было в ту ночь несчастному Шантеклеру видение.
Глава четырнадцатая. Видение Шантеклера, первая стычка с врагом
Это было не такое видение, что выходит из грезящего. Оно было из тех, что входят в него. И потому оно ворвалось с ужасным напором. И потому невозможно было ни установить его окончание, ни определить его начало. Иные грезы — просто карманы сна, что наполняются разными вещами из памяти спящего, и они проходят с пробуждением. Другие становятся серьезными явлениями в жизни грезящего — спящего или бодрствующего. Видение Шантеклера было этого второго типа.
Ему снилось, будто он стоит на маленьком илистом островке посреди реки. Стоя он занимал все пространство острова, больше места не оставалось. Река тянулась во всех направлениях, пока не сливалась с серым небом; и нигде не было видно ни прутика, ни листочка. Но это была река, ибо она обладала течением, и журчала, и пенилась, огибая островок Шантеклера.
От воды исходил столь отвратительный запах, что Петух-Повелитель давился от каждого вдоха. Гнилая вонь сжимала ему горло. Он неистово тряс головой, чтобы избавиться от этого ощущения, но ничего не помогало.
И казалось ему в начале его видения, будто он ждет кого-то. И он был зол, что ему приходится ждать так долго и в столь неподходящем месте.
— Почему же они не идут? — вопрошал он задыхающимся голосом.
— Pax, Galle superbe, — отвечала река на языке высших сил. Но в этом видении Шантеклер не удивлялся разговору реки и понимал смысл его. Все казалось естественным, и Шантеклер слышал: «Спокойствие, гордый Шантеклер,— добродушно мурлыкала река.— Мне известна твоя тревога, и я вспомнила о тебе, приютив на моей груди этот остров. Мне известна твоя беда, и я составлю тебе компанию. Я и общество твое, и твой приют, гордый Шантеклер. Спокойствие».
Но Шантеклер был зол.
— Я не нуждаюсь в твоем острове, — раздраженно оборвал он реку.— Забирай свой остров! Мне нужны они, и нужны прямо сейчас. О, почему они не приходят?
— Пора бы, дорогой Шантеклер, тебе усвоить, что сердца тех, кому ты служишь, непостоянны, как ртуть. Вчерашняя признательность сегодня уже забыта. Прости, что говорю тебе правду,— мягко пела река,— но как только их нужды утолены, они забывают Повелителя, что правил ими, и тогда он остается один — наедине со своею нуждою и сам по себе. Они забыли тебя, одинокий Шантеклер.
— Я не верю этому! Они придут!
— А что до моего острова, подумай, насколько ты нуждаешься в нем. Собираешься улететь, если я отниму его у тебя,— хотя я вовсе не подразумеваю такого вероломства, — но задай себе вопрос, куда ты можешь улететь. Подумай о неописуемом одиночестве, что наступит, если я затихну и перестану говорить с тобой...
— Ты видишь? — вдруг воскликнул Петух-Повелитель. — Смотри туда! Ты видишь? Они идут за мной! Они не забыли!
Шантеклер подпрыгнул и замахал темному пятну на горизонте.
— Нет, скорее ты увидишь, гордый Шантеклер. И тогда ты узнаешь правду.
Приблизившись, пятно превратилось в корабль, сделанный из веток. Затем оно стало целой кучей кораблей, флотом, и животные, что правили кораблями, были его животными. Шантеклер ухмыльнулся и забыл свой гнев.
— Ха-ха! — смеялся он и приготовился покинуть остров. — Я здесь! Я здесь! Я знал, что вы не забыли меня!
В полной тишине первое судно мчалось к Шантеклеру, в полной тишине оно подплыло и в полной тишине прошло мимо. Чики, Маль
Чик, Паль Чик и Пер Чик, даже не взглянули на него.
— Пертелоте! — закричал Шантеклер плывущей на втором корабле. — Подгреби ко мне. Или взгляни на меня? Только взгляни на меня!
Но второй корабль проследовал за первым.
— О, неблагодарные твари, — пела река.
— Заткнись! Заткнись! — кричал Шантеклер, внезапно отчаявшийся.
— Мы увидим,— невозмутимо пела река.
— Сюда! — кричал Шантеклер Хорьку на третьей лодке. — Я здесь. Ты умеешь плавать, Джон. Я не умею. Правь сюда! Сюда! Сюда!
Но лодки одна за другой проплывали мимо острова; и никто не задержался, и никто даже взгляда не бросил на кричащего Петуха: Крошка Вдовушка Мышка со своими детьми, Берилл, Халцедон и еще двадцать восемь кур, следующих безжалостной цепью.
— Стой! Возьми меня с собой! О, спаси меня! — взывал Шантеклер к Мундо Кани — сначала к его ничего не выражающему лицу, а затем к его спине.
Пес уплыл вслед за остальными.
— Я ненавижу вас! — вопил Шантеклер исчезающим кораблям.— Ненавижу вас! Ненавижу вас! Ненавижу вас всех!
Своим неистовым криком он сорвал горло. И когда опять остался в одиночестве, грудь его сотрясали яростные рыдания. Но вот что странно было в этом видении: выкрикивая эти слова, он чувствовал себя все лучше, и рыдания казались сладчайшим лекарством. Шантеклеру было так жалко себя, брошенного и оставленного безо всякого внимания на этом острове. Но жалость к себе тоже была очень приятна. То был утешительный и успокаивающий и даже гибельный какой-то род торжества: извергать чистую, беспримесную ненависть из самых глубин своей души — и особенно потому, что он был вправе ненавидеть. Они первые начали! А значит, гнев его праведен, а жалость к себе заслужена.
— Ах, так мы узрели правду,— отовсюду мурлыкала река.— Теперь у нас раскрылись глаза, и больше ничего не скроется от нас; мы стали мудрыми, как Создатель. Их Повелитель дает им в нужде утешение. Их одинокий Повелитель наполняет их добром — и что он получает в ответ на свои благодеяния? Холодное и горькое отчуждение! Эти «господин» и «угодно ли будет господину». Я права? А когда он в нужде — что тогда, гордый Шантеклер? Что тогда? Как же, черная неблагодарность! О, достойная птица, как же ты должен быть одинок!
— Ненавижу их. Ненавижу их,— бормотал Шантеклер, наслаждаясь своими страданиями.— Ненавижу их всех.
— Именно! Они — окаянные. — Река принялась выкликать ужасные слова, называя Петуху-Повелителю его животных.— И они — беспамятные. И они — многогрешные. Я-то здесь помню о тебе, и островом этим на моей груди сохранила тебе жизнь. А они забыли тебя, отвернулись от тебя, отшвырнули тебя, пренебрегли тобой, обрекли тебя, заброшенного, на мучительную смерть. Окаянные! Беспамятные! Многогрешные!
Хотя и были они произнесены спокойно, Шантеклер узнал в них губительные, наполненные проклятием слова из языка высших сил. Река предлагала их, будто они были изысканными блюдами или оружием. Река заманивала его. И столь безудержна была ярость в душе Петуха, что он выбрал одно из слов реки и вложил его в собственные уста и произнес его.
— Окаянные! — сказал Шантеклер.
И тут же темное пятно вновь появилось на горизонте, и он увидел его. Второй раз к нему приближались корабли.
От этого зрелища у Шантеклера засосало под ложечкой, и он не представлял себе, что делать. Они быстро приближались к нему. Следует ли ему вторично взывать к ним? Снова унижаться? Или гордо стоять в одиноком молчании и позволить им скрыться навсегда?
Но когда они приблизились к его острову, он увидел нечто ужасное. Каждый пассажир на каждой посудине лежал мертвый. Прекрасная Пертелоте и все его куры — мертвы; Джон Уэсли Хорек, Лорд Рассел, Вдовушка и все ее дети, Мундо Кани, Тик-так — все они были мертвы.
— Теперь они хорошо наказаны за свою неблагодарность, за твое вынужденное одиночество,— пропела река.— Это мой подарок тебе, Повелитель Шантеклер. Прими его вместе с моим благословением.
Но Петух-Повелитель глядел на эту процессию с ощущением своей неизбывной вины. Вина переполняла его, подступала к горлу, ибо это он сказал, что ненавидит их. Он хотел умереть, потому что он был виновен.
Вдруг он принялся колотить воду крыльями.
— Ты! Ты! Ты! — кричал он, но теперь не было в крике избавления. — Это тебя я ненавижу, проклятая Создателем!
И тут же островок стал тонуть. Вода поднялась до ног Шантеклера, и он уже не видел, где стоит. Во сне этом ему казалось, будто он стоит на ничем, окруженный со всех сторон речною водою. И все же он орал во весь голос, до хрипа: