— Игры? Несчастья! Колдовские чары! Дети могут утонуть из-за этих ваших игр!
— Я прошу прощения. Они могут намочить перышко-другое, но они никак не могут утонуть в ручье глубиной в зернышко.
— Твои игры безответственны! Ты отчаянно рискуешь моими дорогими детками!
— Сударыня,— в голосе Тик-така слышалась смертельная обида, — я принял надлежащие меры предосторожности в отношении этих детей. Я по натуре вовсе не безответственен.
— Ерунда! Ерунда! — кричала Берилл прямо в лицо Муравью, а потом она просто задохнулась от столь непробиваемой, тупой бесчувственности этого головореза и больше ничего не смогла добавить. Со своей стороны, Тик-так усомнился в здравом рассудке этой клуши.
И лишь на мгновение возрадовался Маль Чик. Похоже, этой игре скоро конец и может начаться другая, получше. Чтобы подтолкнуть события, он принялся кашлять, будто бы в легкие ему попала вода.
Но его надежды тут же угасли.
— Заклинания! — ухитрилась пролопотать Берилл. — Колдовство!
Тик-так только качал головой, глядя на это представление.
Берилл осторожно, кончиками крыльев, столкнула Чиков с их корабликов, как будто бы они были раскалены докрасна, а затем смела их в желтую кучку. И вокруг них она своим клювом нацарапала на сырой земле окружность. Потом она забила крыльями на муравьев.
— Словами проклинают, неужели вы не знаете? — кричала она.
Муравьи бесстрастно стояли на своих местах.
— Никакого рассудка в ваших крошечных черных мозгах — так обращаться со словами, с такой легкостью произносить слова, и это за счет детей! О, говорить подобные вещи!
И, поскольку муравьи и глазом не моргнули, не сдвинулись с места и даже не разорвали свои цепочки, Берилл кинулась на поиски Шантеклера.
Муравей высказал свое мнение.
— Чушь, — сказал он. — Слова — ничто. Работа — все. И этого, парни, — внезапно повернулся он к остальным, — вполне достаточно, довольно с нас праздничного безумства. Вот вам урок: когда долг забывается ради игры, возникают неприятности. Давайте-ка за работу.
Сказано — сделано. Тут же и с колоссальным облегчением муравьи зашагали прочь. И тогда в этот праздник кто-то все же занялся делом.
Берилл горячо любила Чиков. Она гордилась их рождением. Она гордилась их ростом и быстротой, с какой они постигали жизнь. И она просто лопалась от гордости, став их нянькой. Никто не знал, как часто кралась она по ночам к их люлькам, просто чтобы услышать их дыхание и убедиться, что с ними все в порядке. Никто не знал, как томится ее сердце каждый раз, когда они пропадали из виду, — вот почему она никогда не позволяла убегать им дальше двора Курятника. Нужно им что-нибудь в лесу? Что ж, тогда она побеспокоится сходить и получить это, что бы это ни было. Велика была ее любовь к детям, и велика была ее забота о них.
Еще Берилл отличалась неизменным почтением к словам. Для нее слово, обозначающее предмет, в какой-то степени и являлось этим предметом. По этой причине она никогда не произносила легкомысленных фраз, просто чтобы сказать что-то, и, уж конечно, никогда не вкладывала в слова того, чего не желала бы в жизни. Ибо сами слова могли дать начало событию, и тогда оно произойдет. Вымолвить что-то означало для нее послать в мир само названное и выпустить его из-под своего контроля. То есть проклясть. Она никогда не задумывалась об этой своей убежденности, просто верила и действовала соответственно, причем с необыкновенной тщательностью. Про себя она непрерывно призывала благословение на головы Чиков. Непрерывно? Вот именно, она никогда не прекращала молиться за них с самого их рождения. С помощью слов она строила вокруг них защиту от опасности, от болезни, от сглаза, от беды. Совершенно одна, затаив это в своей душе, она оберегала их мир и покой — и все это с помощью слов.
Но сейчас, несмотря на ее старания, этот слепой, жалкий Муравей решает поиграть с чадами ее сердца. Ну и ладно. Она разрешила игры. Но не песню! Она не знала, что они собираются петь песню о Чиках, песню, явно предрекающую смерть Чиков под водой. О чем думали эти дураки! Игра? О Всемогущий Создатель — несчастье! Катастрофа! Они направили детей по дороге скорби!
Итак, Берилл поспешила на поиски Шантеклера. И она обнаружила его в Курятнике. Но он точно так же не спешил понять горе Курицы.
— Кукарекни, пожалуйста, господин,— умоляла она его. — Молитву о безопасности твоих сыновей.
— Зачем? — Шантеклера встревожило, что в такой день кому-то нужно от него подобное кукареканье.— Они больны? Ушиблись? Кто-то им угрожает? — Он встал, готовый броситься с места.
— Нет, пока не больны и не ушиблись. Угрожает, господин, возможно...
— Кто?
— Никто, господин, но...
— Никто! Угрозы теперь падают с неба?
— Ну, угроза может появиться. Муравьи, знаешь ли, лишили защиты твоих сыновей.
— Как?
Шантеклер стрелял вопросами, никак не помогавшими бедной Курочке, и для нее было сущим мучением ясно изложить свои страхи. Пока она старалась, пока заламывала перед ним крылья, Петух вновь уселся и напустил на себя вид одновременно надменный и всезнающий. Все это, разумеется, одна потеря времени, а эта Курица, пытающаяся что-то объяснить, уставившись на Петуха из дверей, запинается на каждом слове.
Вот почему случилось так, что впервые за свою недолгую жизнь три Чика остались совершенно одни, ибо сначала их покинула нянька, а потом и крошечные друзья по игре. Маль Чик тут же оценил, какие возможности способен подарить случай. Он убедил братьев пуститься вместе с ним на поиски приключений, и они робко — так робко, что большего бы не пожелала и сама Берилл, — переступили очерченную вокруг них линию. Затем они, будто водяные жуки, пронеслись по двору, со двора и в лес.
Маль Чик чуть не лопался от смеха. Он свободен!
— Ладно. Так. В общем, да. Разумеется, эту хитрость я сберегал на особый случай. И это, племяннички, я полагаю — это и есть особый случай. Заметьте: в воздухе сухо. Что вы на это скажете? И вдобавок ко всему этому воздух совсем не сырой. Праздник, вы понимаете. Особый день. И, судя по умиротворяющим, чтобы не сказать расточительным, признакам канони-ческих кукареканий вашего отца, я полагаю, что он полагает, что это и есть особый случай. Что касается меня, как говорится, с моей собственной колокольни, — вещал Здравомыслящий Лис, — я убежден, что сейчас особый случай, потому что сейчас, э-э-э... подходящее время.
Лорд Рассел сидел у своей норы в лесу. Три Чика сидели перед ним, весело подталкивая друг друга, хихикая, полной грудью вдыхая аромат своего приключения. Сколь велик был их мир! Больше даже, чем они воображали. Как высоко вознеслись деревья теперь, когда дети сидели у самых корней! Сколь мудр был их дядя! Стоит только посмотреть ему в глаза — косые, с желтым гноем у краев, выражающие глубину мысли (он сам им сказал об этом) и такие дальнозоркие.
— Пи-пи-пи,— громко заверещал Маль Чик, весь извиваясь в предвкушении. Он еле сидел на месте.
— Несомненно, — воскликнул Лис. — Это мудрый совет, твое пи-пи-пи. Самое подходящее время, как мы уже говорили, преподнести вам эту хитрость, как говорится, сделать вам преподношение этой хитрости, потому что именно сейчас наступает летняя... э-э-э... пора.
— Пи-пи-пи.
— Э-э-э... да, пи-пи-пи. Разумеется. Эта хитрость наиболее эффективна в летнюю пору, ибо именно летней порой кое-кто начинает испытывать слабое, однако же раздражающее и болезненное, но слабое беспокойство. Племянники! Блохи! Блохи! Именно блох касается эта особенная хитрость. Таким образом, сейчас самое время!
Какая разница, что Чикам подцепить блох не грозило.
— Пи-пи-пи! — закричал Маль Чик вне себя от открытия, что хитрость эта, оказывается, про блох. Паль Чик и Пер Чик хлопали своими коротенькими крылышками.
— Так. Значит,— начал Здравомыслящий Лис, продираясь сквозь шум. — Как же некто может избавиться от блохи? Он не может... э-э-э... сбить ее с себя, ибо в таком случае ему придется бить самого себя.
Чики расхохотались, представив себе такую картину. Но Лис не обратил на это внимания.
— Кто-то мог бы, пожалуй, выщипывать себе шерсть... э-э-э... перья, пока он не останется голым с головы до... э-э-э... пят. И тогда кто-то действительно сможет увидеть блоху и гоняться за ней по всему своему, гм, позвоночнику...
Как хохотали Чики! О, как они любили своего дядю!
— Но во-первых и прежде всего,— с отсутствующим взглядом продолжал он, — блоха — это низменная, быстрая тварь, вполне способная бегать скорее, нежели кто-то успеет повернуть своей шеей, дабы напасть на нее. Опять-таки могут случиться шрамы. Чесотка произойти, а также ужасные судороги мышц приключиться. Дьявольская, дьявольская блоха! И затем... э-э-э... во-вторых, это болезненная операция и занимающая кучу времени — это если кто-то выдирает у себя шерсть. А кроме того, имеется еще и в-третьих, где-то, хм, приблизительно. Итак, с учетом этих недостатков, как же кому-то избавиться от блохи? Более того, как ему удалить со своей шкуры множество блох? А, с помощью хитрости. Кто-то должен знать Палочную Хитрость!
— Но ты говорил, — неожиданно здраво высказался Маль Чик, — что обойдется без битья.
— Внимательное и более чем требовательное возражение, Маленький Чик. И все же, пожалуйста, пойми, гм, что это не палка для порки. Нет, сударь. Это палка хитрости! Твой дядя, напомню тебе, Лис. Он находчив, вовсе он, гм, не злобен!
Лорд Рассел улыбнулся и замолк. Он привлекал внимание к своей шутке, прежде чем приступить к разъяснению Палочной Хитрости. А затем с бурными завываниями он сделал вот что: он приступил.
Хитрость его была вовсе недурна, то был ловкий трюк. Доброе имя Рассела возникло не на пустом месте.
Некто находит себе палку длиной по крайней мере с него самого (Лорд Рассел продемонстрировал, как некто измеряет свою длину, и Чики покатились со смеху). С этой палкой некто идет к реке. Там он крепко-накрепко зажимает палку во рту, а затем начинает погружаться в воду. Это погружение надлежит совершать медленно и терпеливо; ибо, когда хвост, а затем и все задние части окажутся под водой, блохи ринутся к северу, на спину этого некто. Когда и эта спина опустится тем же путем, блохи побегут еще выше, над водой, чтобы не утонуть,— низменные они твари, весьма пекущиеся о своих собственных жизнях! Они скапливаются у этого некто на шее, и за ушами, и на макушке. Теперь, когда некто погрузил в воду и шею, он должен сделать глубокий вдох, задержать его и медленно опустить под воду всю свою голову. Блохи в панике и замешательстве перед наводнением кидаются на морду и в конце концов прыгают на палку. Готово! У некто все тело полностью под водой, а все блохи полностью на палке. Выплевываешь палку и даешь ей уплыть. Ждешь. Выныриваешь на воздух. Радуешься! Дело сделано.