— Пустые, — подтвердил Хорек, неожиданно став скупым на слова. Он осознавал трагическое значение выеденных яиц. Он осознавал утрату детей, кое для кого никакими карами не восполнимую. — Вот оно что, — простонал он.
— Мне известны твои прошлые делишки, — сказал этот кое-кто. — Я знаю, что ты на это способен.
Хорек разом оцепенел. Мундо Кани поперхнулся.
— Прошлое есть прошлое. Прошлое — не настоящее. Делал не значит делаю. Давеча не то, что нонича. Что было, то прошло, — вновь отчаянно заверещал Джон Уэсли. — Такое! О, только не Джон.
Некоторое время Шантеклер размышлял, пристально глядя на Хорька. Затем с леденящим спокойствием промолвил:
— Если это не твоя работа, Джон Уэсли, если мы не обвиняем тебя за детей, проглоченных прежде, чем они явились на свет, тогда чья это вина? Здесь, передо мной, назови имя, Джон.
Хорек закрыл глаза и ничего не ответил. Он трепетал.
— Мумф румф,— заговорил Мундо Кани, пилимо встрепенувшийся от этой тряски. Он имел в виду: «Кто-то поужинал таким ужасным образом, и дело сделано».
Но тут Шантеклер нарушил молчание кукареканьем и приказом:
— Имя, Джон Уэсли! Это тот или иной из тех, кто питается детьми. Тот у меня здесь, готовый для наказания. Иной мне неизвестен. Следовательно, пока я не получу имя, Джон Уэсли, это будешь ты!
— Ай,— взвизгнул Хорек тоненьким голоском.
Глаза его распахнулись и пытались заглянуть в каждый угол, в каждое укромное место вокруг.
— ИМЯ! — заревел Петух.
— Незер,— поспешно визгнул Хорек.
— Крыс Эбенезер?
Итак, имя было названо. Хорек отстоял себя самым наилучшим образом, каким только возможно было отстоять себя в собачьей пасти.
— Крысы есть крысы, были, есть и во веки веков останутся,— заверещал он.— Хорьки меняются. Но крысы остаются крысами!
— Крыс Эбенезер, — мрачно произнес имя Петух.
Вдруг Курятник будто взорвался, и тридцать куриц одновременно вырвались из дверей. Они услышали имя.
Суматоха заставила Мундо Кани винтом закрутиться и открыть рот. Мокрый Хорек свалился на землю. Мечущиеся куры заполонили весь двор, пока Хорек убеждался в целости лап и бросал колючие взгляды на Пса.
— Можно покусать Хорька,— бормотал он. — Пса тоже можно покусать.
Мундо Кани тем временем обливался слезами.
— Белое очарование,— рыдал он, трогая лапой курицу за курицей.— Очарование белого. Как же так получилось, Повелитель Вселенной, что ты определил цыплятам подобное изящество, а меня наградил бурым проклятием в виде шкуры?
Но комплимент не нашел отклика среди кур, что в панике носились вокруг.
— Кок-кок-стой! — кукарекал Шантеклер с конька крыши. — Кок-кок-спок-спок! Кок-кок-тихо! КУ-КА-РЕ-КУРЫ-ПРОКЛЯТИЕ-ПРЕКРАТИТЬ!
И они прекратили. Все они замолкли. Все, кроме Мундо Кани, у которого в лапах было белое перо, а в носу насморк.
В наступившей тишине сначала одна Курица, а затем еще одна направились к известным им одним местам во дворе и принялись скрести мягкую землю. Были вырыты небольшие ямки. Халцедон вынула что-то из своей ямки и принесла туда, где сидел Шантеклер. С величайшей осторожностью она положила свою ношу на землю. То же повторила Гиацинт; а то, что они положили к подножию своего господина, оказалось яичной скорлупой.
— Если тебе будет угодно,— смиренно кудахтнули обе,— кукареканье скорби по этим.
Шантеклер выслушал их. И решил совершить для них это.
Утро сменилось затянувшимся раздражением. Потом наступит ночь, бессонная, как мог предвидеть Шантеклер, а значит, опять сплошное раздражение. Но в промежутке необходимо составить план. Раздражение. Но план необходим, если они вообще собираются как-нибудь реагировать на бессердечие Крыса Эбенезера. Шантеклер вздохнул. Он заметил кое-что, прилипшее к застывшему желтку на кусочке скорлупы Гиацинт: волос, черный, жесткий и чрезвычайно длинный. Крысиный волос. «Ах, Незер,— вздохнул Петух,— выходит, Джон Уэсли Хорек был прав. И наступающей ночью что-то надлежит предпринять».
Но в данный момент...
В полной тишине — вместе с Берилл, Халцедон и Гиацинт, стоящими прямо под ним, — Шантеклер возвысил свой голос и закукарекал. И тут даже Джон Уэсли Хорек забылся на мгновение и внимал скорбному кличу.
Курятник был пуст. И кое-кому на руку была эта пустота. Между двух досок пола имелось маленькое отверстие. Из этой дыры бесшумно скользнул длинный-длинный черный нос, а вслед за ним и голова, подобная указующему пальцу с глазками, узкими, как иголки; тело, будто черная ртуть; хвост, что выползал, выползал и никак не кончался. Темное, гладкое, бесшумное, в точности как тень, но все же это была не просто тень.
Пока скорбное кукареканье раскатывалось по округе, Крыс Эбенезер раздавил и проглотил еще одно яйцо.
Глава четвертая. Космография, в которой описывается Уирм, а также кое-что о нем
В те дни, когда животные могли и говорить, и чужую речь понимать, Земля была такая же круглая, как и сейчас. На ней встречались четыре времени года, она терпела ночь, радовалась дню, предлагала сон и явь, боль, гнев, любовь и мир всем тварям, на ней обитающим, — так же, как поступает и нынче. Происходили роды, проживались жизни на этом свете, а затем наступала смерть. И все это не отличалось от того, что существует сегодня. Но все же некоторые вещи были совершенно другими.
В те дни Земля была неподвижно закреплена в центре мироздания. Ее еще не сорвали с этого святого места, бросив крутиться — нелепо, беспомощно и неприлично — среди бессмысленных звезд. А Солнце еще двигалось вокруг закрепленной Земли, так что дни и ночи неотъемлемо принадлежали Земле и всем ее обитателям, а вовсе не шару безмолвного пламени. Облака тогда засчитали нужным летать на огромной высоте, где-то на полпути между луной и подлунными модами; а Создатель предпочитал прохаживаться среди облаков, вышагивая, будто человек, погожим вечерком гуляющий в своем саду.
Множество десятков тысяч существ обитало на этой спокойной, неподвижной Земле. Все они были животными. И среди них Шантеклер, которого отметил Создатель, прогуливаясь там, наверху. А триумфом всего этого было то, что обитатели Земли служили определенной цели. Конечно же, только очень немногие из них осознавали всю важность своего существования, причем существования именно там; и это неведение подвергало ужасной опасности успешное исполнение их предназначения. Но так предопределил Создатель, Он не пожелал навязывать животным знание.
Что за цель? Все просто, животные были Охраняющими. Дозорными, стражей. Они были последним оплотом на пути всемогущего зла, которое без них кровавым потоком ворвалось бы в мир и обратило в хаос и скорбь все, что было создано во имя блага и порядка. Звездам не под силу было бороться с ним; и даже ангелы, посланники Создателя,— даже сама Скорбящая Корова — лишь воскорбили бы перед ним, а затем умерли; ибо посланники могли свидетельствовать, но не могли действовать, а вот животные могли.
Земля тогда имела свой лик: сияющий голубизной, и зеленью, и золотом, и нежностью или хмурящийся яростными раскатами мрачного грома. Но в любом случае это был лик, и там, на поверхности его, обитали животные. А вот под этой поверхностью, в утробе, Земля была темницей. Лишь одно существо обитало внутри Земли, ибо Создатель проклял его пребыванием там. Это и было зло, которое сдерживали животные. Имя его было Уирм.
Глубоко-преглубоко под океанами и континентами, под горами и под реками, которые бегут с гор на владения Шантеклера, пресмыкался Уирм. Он пребывал в образе змея, столь ужасающе огромного, что мог обвиться вокруг всей Земли и укусить собственный хвост. Он жил в пещерах под земною корой; но, пожелай он, мог бы ползти сквозь скалу, будто сквозь рыхлый песок. Он жил во тьме, в сырости, в холоде. От него исходило ужасное зловоние, ибо верхний слой его кожи постоянно гнил, и от этого сочащегося гноя он испытывал страшный зуд и раздирал себе кожу, скребясь спиной о гранитные зубья бездны. Он был одинок. Он был могуществен, ибо зло могущественно. Он был яростен. И он ненавидел постоянной и глубокой ненавистью Создателя, который заточил его внутрь Земли. А еще более обостряло его ненависть то, что Создатель вручил ключ от его темницы в зияющей бездне своре чирикающих скотов.
О, это было просто чудо, что Петух Шантеклер со стаей несушек, Пес, Хорек и десятки тысяч подобных зверей — и даже этот Крыс Эбенезер — могли быть Охраняющими Уирма!
Малое против огромного. Глупое стадо охраняет все мироздание от самой мудрости!
— Великий Уирм,— ревел он весь день напролет, — под Землей!
Однако столь глухи были животные к сути вещей, что не слышали даже этот грозный клич. Шантеклер расхаживал, кукарекая свои канонические кукареканья, строя свои планы, тираня своих кур, и оставался глух к воплям и слеп к своему собственному предназначению на этой Земле.
Безмозглые перья поставлены стражей над Уирмом в оковах! Это было невероятно. Но так все и было, ибо Создатель избрал именно такой путь. Посреди же стоял Петух-Повелитель, и в один прекрасный день он был выведен из себя, потому что ему не дали закончить сполна солнечную ванну. Но так все и должно было быть, ибо все шло своим путем.
Глава пятая. Уирм действует — рождение Кокатрисса
К востоку от земель Шантеклера, за многие мили вверх по реке и близ гор, откуда стекала эта река, находилась другая страна, коей правил другой Петух-Повелитель. Не было между двумя землями никакого общения, ведь их разделял густой лес, да и вообще народы в те дни жили обособленно, так что ни один Петух не знал другого, и все, что происходило в любом месте, происходило само по себе.
Сенеке, так звали этого Петуха: Сенеке Припертый к Горам. В его Курятнике обитало порядка сотни кур, ибо правление его было долгим. Он был очень стар; каждому было ясно, что он скоро умрет. У него была розоватая голова, совершенно облысевшая вокруг гребешка; толстые пальцы на лапах, единственный источник его гордости, были растопырены во все четыре стороны, так что ходил он, весьма своеобразно пришаркивая, и с трудом взгромождался на насест. Он был слаб глазами. Да и кукареканье его ослабло до своего рода куриного кудахтанья, и он постоянно извинялся, что приводило его в бешенство, но с чем он ничего не мог поделать.