— А вы ходите сюда заниматься? — спросил Питер.
Женщина так и не сообщила ему своего имени, и было неловко спрашивать его сейчас.
— Иногда, — ответила она. — Но у меня работа физически более тяжелая, чем у других, так что…
— Вы дружите с Би-Джи? — спросил Питер, они уже въехали на базу, еще секунда — и все, разговор закончен.
— Он веселый парень, — ответила женщина. — Его надо бы называть Би-Жо. Никогда не знаешь, что он сейчас ляпнет. С ним не соскучишься.
— И на чьей стороне он был в топливном вопросе?
Она фыркнула:
— Воздержался! Это ж Би-Джи! Это надо же обзавестись такой мускулатурой, чтобы остаться таким слабаком. — Она замедлила ход и аккуратно припарковала машину в тени главного здания. — Но он замечательный. Мы замечательно ладим. Здесь все замечательно ладят друг с другом. Это замечательная команда.
— Кроме тех случаев, когда вы не приходите к согласию.
Она потянулась, чтобы вынуть ключ зажигания. На предплечье у нее красовалась татуировка. Может быть, «красовалась» — неверное слово, поскольку на ней проступали следы какого-то имени, едва заметные под более поздней картинкой змеи, пожирающей грызуна.
— Здесь лучше не рассуждать о победах или поражениях, мистер Проповедник, — сказала она, распахивая дверь и выгружая свои телеса из машины. — Вдохните поглубже и сосчитайте до миллиона.
9И снова грянул хор
Питер не хотел считать до миллиона. Он был готов. Он метался по квартире, с нетерпением ожидая встречи. Рюкзак был собран, и Питер уже примерил его вес на плечах. Как только Грейнджер будет готова его подкинуть, он уйдет.
Библию свою, испещренную пометами, потрепанную и переложенную закладками, он упрятал в рюкзак вместе с носками, блокнотами и тому подобным. Ему не надо было обращаться к ней сейчас — необходимые стихи глубоко отпечатались в его памяти. Псалмы — это, безусловно, первый источник, первое пристанище для того, кому необходимо мужество перед огромным и, возможно, опасным испытанием. В долине смертной тени[8]. Но почему-то Питеру казалось, что туда его не возьмут.
Впрочем, инстинкт опасности у него был ослаблен. В тот раз в Тотнэме, когда его чуть не пырнули ножом, он продолжал взывать к уличной банде, хотя хулиганов становилось все больше, они напирали на него все агрессивнее, и спасла его только Беатрис, буквально втащив в такси.
— Ты совершенно чокнутый, — сказала она, когда двери захлопнулись и оскорбления рикошетили от поверхности машины.
— Но смотри, кто-то из них машет нам рукой, — протестовал он, когда они уже удирали от толпы.
Она оглянулась — так оно и было.
Дорогой Питер, — писала она.
То, что оазианцы уже слышали об Иисусе, и в самом деле потрясающая новость. Что меня не удивляет, кстати. Помнишь, как я спросила в СШИК, встречали уже оазианцы христиан или нет? А те все юлили, напирая на то, что «СШИК — внерелигиозная организация». Но должна же организация включать хоть нескольких христиан за все эти годы, и мы оба знаем, что если настоящий христианин появляется где-нибудь, это не проходит бесследно! Даже малое семя дает всходы.
И теперь, мой дорогой, и ты можешь посеять еще семян. И много!
Питер заметил, что Би не упомянула Курцберга. Очевидно, что когда она писала письмо, то еще не получила его, Питера, последнего сообщения. Может, она как раз сейчас читает его, именно сейчас, когда он читает ее строчки. Маловероятно, но мысль о такой синхронной интимности была слишком соблазнительной, чтобы ей противиться.
Не истязай себя тем, что я не с тобой. Если бы Господь предполагал, что мы должны выполнить эту миссию вместе, то Он бы так и устроил. У меня есть мои собственные небольшие «миссии» здесь, не такие революционные или экзотические, как твоя, но все равно стоящие внимания. Где бы мы ни были, жизнь подбрасывает нам потерянные души на пути. Разгневанные, испуганные души, не принимающие свет Христа и проклинающие мрак.
Заметь, христиане тоже способны игнорировать свет Христа. С тех пор как ты уехал, в нашей церкви крутится дурацкая суета — буря в стакане, но огорчающая чрезвычайно. Несколько прихожан, в основном старейшие члены прихода, ворчат, что, мол, делать нам нечего, как только нести Слово Божие «пришельцам». Их главный аргумент, что, дескать, Иисус умер только для людей. Более того, если придавить на этот счет миссис Шенкланд, то она уточнит, что Он умер ради белых англичан из среднего класса, проживающих в «центральных графствах»! Джеф как пастор совсем не плох, но слишком озабочен «дублерством» и хочет популярности. Его проповеди искренни, но никогда не переходят границ, в отличие от твоих. Так что… ропот не смолкает. «Почему не Китай? И здесь миллионы нуждающихся, дорогуша». Мерси, миссис Шенкси, вас забыли спросить.
Что ж, мой милый, мне действительно надо идти и принять душ (если водопровод опять не накрылся) и раздобыть что-нибудь пожевать. Вся моя любимая «успокоительная» еда подозрительно исчезает с полок универсама (даже тех ужасных, но удобных «низкокалорийных» рулетов нет уже неделю!). Что ж, меня вынуждают вооружиться другим десертом, чем-то вроде шоколадного эклера с изюмом из местной пекарни. Может, это даже к лучшему — надо же как-то поддерживать местного производителя.
На этой назидательной ноте твоя жена шлет тебе свое восхищение и обожание.
Питер постарался вызвать в памяти образ миссис Шенкланд. Он определенно встречался и беседовал с ней, как и с каждым прихожанином. Но образ не возникал. Может быть, он знал ее под другим именем. Эдит, Миллисент, Дорис. Наверно, Дорис.
Дорогая Би, — написал он, — давай подготовим миссис Шенкланд для миссии в Китае. Она может обратить тысячу за час парой-тройкой метких слов.
А если серьезно, тут все очень ускорилось, и я, может, не смогу писать тебе какое-то время. Может, даже несколько недель. Перспектива ужасна, но чувствую, что я в руках Божьих, — ирония же в том, что одновременно меня не оставляет подозрение, будто СШИК использует меня для каких-то своих, пока еще неизвестных целей.
Прости мне мою загадочность. Вся эта секретность по поводу Курцберга и их скрытность в отношении коренных жителей в принципе заставляет так думать.
К моему величайшему облегчению, я преодолел сбой биоритмов, или как это можно назвать в данных обстоятельствах. Я уверен, что еще поспать не мешало бы, но не знаю, удастся ли — предстоит семьдесят два часа солнечного сияния, но, по крайней мере, чувство дезориентации исчезло. Моча моя все еще ярко-оранжевого цвета, но вряд ли от обезвоживания; скорее, это связано с самой водой. Чувствую я себя хорошо, отдохнувшим и даже чуточку неугомонным. Вообще-то, энергия так и бьет. Первое, что я собираюсь сделать (когда закончу писать письмо тебе), — соберу вещи и вернусь в поселение (официально называемое Си-два, хотя кое-кто зовет его Город Уродов — очаровательно, а?), чтобы там остаться. Обосноваться, если угодно. Нехорошо было бы нарядиться в некую защитную оболочку и отваживаться лишь на быстрые «привет-пока», пока шофер СШИК ждет неподалеку с заведенным автомобилем. И даже если бы у меня был собственный автомобиль, то можно ли просто навестить их и уехать, когда я буду сыт по горло? Довольно кукситься! Если Господь рассчитывает на меня ради этих людей, то я должен довериться им.
Ладно, может, это и не самое мудрое решение для Павла среди коринфян и ефесян, но я вряд ли могу утверждать, что нахожусь на вражеской территории, да? Пока что я могу пожаловаться только на враждебность со стороны Северина, да и это, скорее, раздражение, накопившееся за время нашего общения (кстати, не видел его с тех пор).
Взволнованный предстоящим, я должен помнить, что я тебе уже описал, а что еще нет. Как жаль, что ты не со мной и не видишь все своими собственными глазами. И не потому, что это избавило бы меня от необходимости описывать (хотя должен отметить, что, как выясняется, по этой части я, безусловно, не силен), но потому, что я по тебе скучаю. Я скучаю по каждому мгновению жизни, увиденному вместе с тобой. Когда тебя нет рядом, я чувствую, что глаза мои — просто фотоаппарат, камера без пленки, регистрирующая окружающее секунда за секундой, позволяя всем изображениям исчезнуть и освобождая место для следующей картинки, не способная ни одну оценить по достоинству.
Если бы я мог послать тебе фотографию или видео! Как быстро мы привыкаем к тому, что для нас изобретают, и хотим БОЛЬШЕГО… Техника, позволяющая слать тебе эти слова через немыслимые расстояния, — на самом деле чудо (святотатственное утверждение??). Я пользовался этим чудом всего несколько раз, а теперь уже думаю: а почему я не могу послать и фотографии?
Питер уставился в экран. Он был жемчужно-серого цвета, а текст висел в плазме, но если он фокусировал взгляд, то мог видеть призрачного себя — взлохмаченные светлые волосы, большие яркие глаза, упрямые скулы. Лицо — и чужое, и знакомое.
Он не часто глядел в зеркало. Обычно дома он действовал по принципу, что после душа, бритья и проведения расческой по волосам (ото лба к затылку, никаких ухищрений) ни одно зеркало не улучшит его отражения. В те годы, когда он не слезал с выпивки и наркотиков, он постоянно смотрел на себя по утрам, оценивая ущерб предыдущей ночи — порезы, царапины, налитые кровью глаза, желтизну кожи, синюшность губ. С тех пор как он завязал, в этом уж точно не было необходимости, ничего ужасного не случится с последней проверки. Он замечал, что волосы отросли, только когда они падали на глаза. И тогда он просил Би подстричь их. Он вспоминал о глубоком шраме на переносице, только когда она нежно гладила его после близости, хмурясь каждый раз, будто впервые заметила эту рану. Форма подбородка становилась реальной, только когда он устраивался в мягкой впадинке ее плеча. Шея материализовывалась только под ее ладонью.