Питер засмеялся. Ярко-желтые башмаки и длиннополое исламское одеяние, напоминающее платье! Будь у него хоть малейшее желание косить под мачо, такая комбинация положила бы конец подобным амбициям. Он приподнял сначала одну ногу, потом другую, демонстрируя Любительнице-Пять, как восхитительна ее работа. В свое первое пребывание здесь он видел, как оазианцы шьют одежду, и знал, как много труда должна была его прихожанка вложить в эту обувь и какой предельной сосредоточенности потребовала от нее работа. Оазианцы держали иголки с такой же осторожностью и почтением, с какой люди, наверное, относятся к бензопилам или паяльным лампам. Каждый стежок обставлялся таким громоздким ритуалом, что смотреть на это было невыносимо.
— Отличные башмаки, — сказал он. — Спасибо вам огромное!
— Для τебя, — повторила она снова.
Они стояли рядом у открытой двери, наблюдая, как остальные Любители Иисуса приближаются к ним.
— Как ваш брат, Любитель Иисуса-Пять? — спросил Питер.
— В земле.
— Я имел в виду другого, — сказал Питер, — того, который печалил вас, потому что не любил Иисуса.
— В земле, — повторила она. Потом любезно пояснила: — τоже.
— Он умер? На прошлой неделе?
— На прошлой неделе, — подтвердила она. — Да.
Питер уставился на расщелину, затененную капюшоном, сожалея, что не может распознать, какие эмоции прячет затрудненная речь. Пока что его опыт заставлял сомневаться в том, что оазианцы выражают эмоции теми шорохами, бульканьем или чавканьем, которые они издают, когда не напрягаются, пытаясь имитировать инопланетный язык.
— От чего он умер? Что произошло?
Любительница-Пять небрежно погладила себя по рукам, по груди и диафрагме, обозначая все тело.
— Внуτри его много вещей пошли плохо. Чиςτые вещи ςτали грязными. ςильные ςτали ςлабыми. Полные ςτали пуςτыми. Закрыτые оτкрылиςь. Оτкрыτые закрылиςь. ςухие ςτали полными воды. И еще много вещей. У меня неτ ςлов для вςех вещей.
— Мне очень жаль это слышать.
Голова ее поникла, — видимо, это был жест скорби.
— Долгое время уже мой браτ болел. Жизнь оςτавалаςь в нем, но ς планом покинуτь. Я каждый день прийτи к моему браτу и его жизнь говориτь ςо мной, когда он заςыпал, говориτь, я здеςь еще один день, но я не оςτануςь здеςь другой день больше, мне неприюτно в эτом τеле. Пока жизнь оςτаваτьςя в моем браτе, печаль оςτаваτьςя во мне. τеперь он в земле, и моя печаль в земле. Боже благоςлови наше единение, оτеζ Пиτер. ςегодня будеτ воςкреςение.
Питер кивнул, хотя, по правде говоря, он не знал, воскресенье ли сегодня. Он потерял привычный счет дням. Но это не важно. Он и оазианцы были готовы к службе. Не было никаких сомнений в том, что имела в виду Любительница-Пять, упомянув воскресенье. И она была права.
— У меня тоже есть кое-что для вас, — сказал Питер, шагнув туда, где оставил рюкзак.
Голова ее качнулась вниз-вверх, следуя за движениями его рук, пока он вытаскивал изготовленные им брошюры.
— Библия, — сказал он. — Или вступление к Библии, все равно. Для вас, чтобы читать.
Ему удалось изложить двадцать страниц Писания таким английским, на котором оазианцы могли бы говорить с минимальными трудностями; он напечатал текст в две колонки, как в Библии короля Якова, на десяти листах, сложенных вдвое и соединенных скрепками посредине.
Не самый красивый образчик переплетного дела со времен Гутенберга, однако лучший, какой он мог соорудить, пользуясь средствами, которые оказались под рукой на базе СШИК. На титульном листе каждой брошюры он от руки нарисовал крест и выделил его золотистым флуоресцентным маркером.
— Книга ςτранных Новых Вещей! — подтвердила Любитель Иисуса-Пять, и тут ее новообращенные сограждане начали заполнять церковь.
Медленно шествуя в своих пухлых башмаках, они почти беззвучно касались ногами мягкой земли, но Любительница-Пять услышала их приближение и повернулась, чтобы поздороваться с ними.
— Книга ςτранных Новых Вещей! — повторила она, указывая на брошюрки, которые Питер выкладывал стопкой на кафедру. — Для наς, чтобы чиτаτь.
Среди новоприбывших послышалось бормотание и вздохи. К стыду своему, Питер узнавал каждого прихожанина только по цвету его балахона и очень надеялся, что их «цветовой код» не изменился за прошедшую неделю. Он тренировался различать коричневый, бронзовый, рыжий и медный, алый, малиновый и коралловый хотя бы мысленно. Каждый оттенок он связывал с беседой, состоявшейся у него с этим прихожанином, какой бы краткой и сбивчивой та ни была.
— Друзья! — объявил он, когда все вошли внутрь. — Я очень рад вас видеть. Я принес вам эти подарки. Маленькие подарки от меня, внутри которых гораздо большие подарки от Спасителя нашего.
Он насчитал около девяноста душ, собравшихся в этих четырех стенах, стая, пестрящая всевозможными оттенками оперения. За годы своего пасторства он отлично научился, бросив один взгляд, счесть по головам собравшихся прихожан. Если его подсчеты верны, то выходило, что число христиан увеличилось человек на десять-двадцать за время его отсутствия.
— Как я уже объяснял некоторым из вас, — сказал он, — Библия, которой пользуюсь я и которой пользовался Курцберг, — это очень толстая книга. Слишком толстая, чтобы большая часть из вас могли ее прочесть. Но никто и не ждет, что вы прочитаете всю Библию сразу. Библия — это хранилище посланий, которые собирались не одну сотню лет, пока Бог все больше и больше делился своими мыслями и идеями с каждым, кто был готов Его слушать.
Во время этой своей речи он протягивал буклеты Любительнице Иисуса-Пять, а та передавала их остальным прихожанам, и каждый получатель брал отпечатанные на компьютере листки своими упрятанными в перчатки руками так бережно, словно это было хрупкое яйцо.
— Пока Иисус ходил по земле, — продолжал Питер, — люди записывали то, что Он говорил и делал, а после этого они записали то, что произошло с Его последователями. Но Библия началась во времена еще до пришествия Христа, в более древние времена, когда Бог казался гораздо дальше и таинственнее и было куда труднее понять, чего Он хочет. В то время люди рассказывали истории о Боге, и эти истории тоже есть в Библии. Некоторые из них требуют глубоких знаний людских обычаев и мест, которые существовали задолго до Христа. Даже среди моего народа у многих нет таких знаний.
Он заметил, что каждый десятый человек, получивший брошюру от Любителя-Пять, вместо того чтобы взять ее себе, делится со своим соседом. Питер привез восемьдесят экземпляров, чуть больше, чем было у него прихожан до отъезда, не рассчитывая, что их количество вырастет. Очевидно, оазианцы мгновенно посчитали количество брошюр и, без каких-либо совещаний и недоразумений, устроили распределение книжек таким образом, чтобы последние несколько человек не остались ни с чем.
— Вы рассказывали мне, — он указал на шафранную и лавандовую рясы, — вы, Любитель Иисуса-Двенадцать, и вы, Любитель Иисуса-Восемнадцать, рассказывали мне, что Курцберг однажды поведал вам историю про Навуходоносора, и про Валаама и ангела, и о разрушении Иерусалима, и другие истории, которые вы изо всех сил пытались понять, но не смогли. Наберитесь мужества, дорогие мои друзья. Еще придет время, когда вы сможете понять эти истории, когда вырастете во Христе. Но теперь пускай Навуходоносор подождет. Если Бог решил воплотиться в Иисусе, то Он сделал это для того, чтобы разнести Свое слово чужеземцам, тем, кто никогда о Нем не слышал, тем, кто не знал религии и не заботился о том, чтобы ее понимать. И те истории, которые рассказывал Иисус, были просты. Я попытался изложить их для вас в Библии, которую вы лучше сможете понять.
Он взял одну книжечку и раскрыл ее:
— Ваши книги маленькие и тоненькие не потому, что я сомневаюсь в вашей жажде Писания или в силе вашего мышления, а потому, что я попытался использовать те слова, которые мы с вами вместе используем в нашей церкви, те слова, которыми вы без труда сможете говорить друг с другом. Я старался сделать все как можно скорее, и все-таки, как видите, книжки получились маленькими, я оказался не очень проворным работником. Обещаю вам, что в будущем стану более скорым. Как вы будете расти во Христе, так и ваши Библии будут расти. Но должны же мы с чего-то начать. И сегодня, в это прекрасное воскресенье, стоя перед вами, исполненный счастья видеть вас всех здесь, со мной, я хочу начать с… вот этого.
И он прочел псалом двадцать второй, напечатанный на первой странице: «Бог мой — мой Оберег. Я не узнаю нужды ни в чем…» и так далее, пока не дошел до слов: «я пребуду в доме Бога навеки».
Потом он прочел это еще раз.
И еще.
И с каждым новым разом все больше оазианцев читали псалом вместе с ним. Читали они или просто декламировали? Какая разница? Их общий голос становился гуще, звучал все мелодичнее и чище, почти не ослабевая.
— Он укладываеτ меня на зеленом лугу и водиτ меня к водам, полным покоя. ς Ним крепка моя Душа. За Ним иду я дорогами Правды имени Его ради.
На пятый раз его голос потонул в могучем унисоне.
15Герой этого часа, король этого дня
Как-то один мудрый человек спросил Питера:
— А знаешь, кто ты?
— Кто я?
— Да.
Это был тот вопрос, который подразумевает так много ответов, в зависимости от того, кто его задал. Например, Питеру много раз случалось слышать его от разъяренных отморозков, которые сами же на него и отвечали: «Мудило ты» — или что-то в том же духе, а затем метелили его почем зря. Официальные лица и бюрократы тоже задавали этот вопрос, считая Питера по той или иной причине занозой в заднице. Вопрос этот задавали также, с любовью и восхищением, те, для кого он был «миленький», «сокровище» и даже «моя скала». Большие ожидания, которые надо оправдать.
— Я стараюсь не слишком задумываться о себе. Надеюсь, что я просто человек, любящий Бога.
— Ты человеколюбец, — сказал мудрец, решительно тряхнув головой. — И поэтому ты далеко пойдешь.