Где-то рядом в каюте по-прежнему раздавались кряхтенье и возня, сопровождаемая дурацким смехом.
— А знаете, это весьма занимательно, — заметил насмешливо совершенно трезвый голос, перекрывший два других, — наблюдать, как вы тут копошитесь на полу, будто два жука под мухой.
— Эй, так нечестно! Гадская система должна была устроить нам побудку одновременно, тогда бы мы поглядели, кто тут под какой мухой.
— Ну… — Это снова начальственный голос. — Кто-то же должен быть первым, я полагаю. Сварить кофе, проверить, все ли работает.
— Так, иди себе, Тушка, и проверяй, пока мы с Би-Джи раздуплимся тут в свою, вторую очередь.
— Ну, экипируйтесь.
Шаги. Звук открывающейся двери.
— Думаете, уединились? И не мечтайте, ребятки. Камеры прекрасно показывают, как вы тут вошкаетесь. Улыбочка!
Щелчок — дверь закрылась.
— Думает, у него солнце из задницы сияет, — пробурчал голос с пола.
— То-то ты к ней всё прикладываешься, чувачок.
Питер лежал неподвижно, собираясь с силами. Интуитивно он понял, что тело само вернется к норме в положенный ему срок, а потому, если ты не любитель экстрима, не стоит форсировать события и пытаться заставить его функционировать слишком рано.
Двое на полу продолжали кряхтеть и хихикать, тяжело сбрасывая с себя медикаментозный угар, позволивший им пережить Скачок.
— Ты первый встанешь или я?
— Да я уже, братан… во, видал?
— Хренушки, чувачок. Ты не стоишь, ты раскорячился. Отпусти-ка скамейку.
Стук падающего на пол тела, снова хохот.
— Как будто, братан, у тебя лучше выйдет…
— Да легко.
Судя по звуку, еще одно тело валится на пол. Заторможенный истерический смех.
— Забыл, какая это дрянь, чувак.
— И полудюжиной банок кока-колы не поправишься.
— Не прет, чувак, коксу нюхнуть — и как огурчик.
— Раз тебе после всего еще наркоты хочется, значит ты еще тупее, чем я думал.
— Просто я крепче, братан, крепче — и все!
И так далее. Эти двое продолжали пикироваться и куражились, выигрывая время, пока не сподобились встать на ноги. Отдуваясь и кряхтя, они покопались в пластиковых мешках, подтрунивая над тем, кто какую выбрал одежду, обулись и опробовали способность к прямохождению, прогуливаясь по комнате. Питер лежал в своих яслях, дожидаясь, пока комната не перестанет двигаться. Наконец потолок успокоился и замер.
— Эй, братан…
Широкая физиономия выплыла из ниоткуда и нависла над ним. Секунду или две Питер не мог признать в ней человеческое лицо: казалось, голова прикреплена к шее макушкой вниз, брови кустятся на подбородке, а сверху торчит борода. Но нет — это был человек, конечно, это был человек, просто очень непохожий на него самого. Темно-коричневая кожа, бесформенный носище, маленькие уши, прекрасные карие глаза с красноватыми белками. Жилы на шее могли бы поднять и опустить лифт в шахте двадцатиэтажного здания. А что это за бровеобразные штуковины на подбородке? Борода! Не широкая и окладистая, а из тех затейливых бород, какие может сотворить модный парикмахер. Много лет назад она, должно быть, смотрелась как четкая линия, прочерченная толстым черным фломастером, но теперь мужчина достиг уже средних лет, и борода стала клочковатой, в ней проблескивала седина. Неумолимая лысина оставила на голове всего несколько курчавых ручейков.
— Рад встрече, — прокаркал Питер. — Я Питер.
— Би-Джи, братан, — ответил чернокожий, протягивая руку. — Хошь, я тебя выну отсюда?
— Я… наверное, лучше я еще немного полежу.
— Не залеживайся, братан, — сказал Би-Джи, лучезарно осклабившись. — А то некоторые напрудят в штаны, а корабль-то маленький.
Питер улыбнулся, не зная, то ли Би-Джи предупреждал о том, что может случиться, то ли констатировал, что это уже произошло. Вискозная пелена, обвившая его в капсуле, казалась влажной, но она казалась влажной уже тогда, когда женщина в лабораторном халате только обернула ею Питера.
Другое лицо появилось в его поле зрения. Загорелый белый мужчина лет этак под пятьдесят, с редеющим, по-военному бритым седым ежиком на голове. Глаза у него тоже были с красными прожилками, как и у Би-Джи, только голубые, — в них отражалось и горькое детство, и грязный развод, и неприятные пертурбации на работе.
— Северин, — представился он.
— Простите?
— Арти Северин. Нам надо вас отсюда вытащить, приятель. Чем раньше начнете пить воду, тем скорее почувствуете себя человеком.
Би-Джи и Северин вынули его из капсулы так, словно извлекли из упаковки какое-то новое, только что купленное оборудование, — не то чтобы нежно, но с подобающей осторожностью, как бы чего не повредить. Питеровы ноги едва касались пола, когда они вывели его из комнаты в узкий коридор, а потом в ванную. Там они содрали с него тонкую набедренную повязку, которая была на нем весь последний месяц, облили его синеватой пеной от шеи до лодыжек и обтерли бумажными полотенцами. Под конец процедуры большой пластиковый мешок для мусора до половины заполнился голубовато-коричневатыми бумажками.
— Здесь есть душ? — спросил Питер, когда они закончили; он все еще чувствовал липкость. — Я имею в виду — с водой.
— Вода на вес золота, братан, — ответил Би-Джи, — каждая капля попадает вот сюда. — Он щелкнул себя по глотке. — Там-то, снаружи, ничего хорошего нет. — Он кивнул в сторону стены, внешней оболочки корабля, отделяющей их от бескрайней безвоздушной пустоты, в которой они сейчас зависли.
— Простите мне мою наивность.
— Наивняк — не беда, — сказал Би-Джи. — Знание — дело наживное. Это у меня уже второй трип, а по первости я тоже ни фига не знал.
— Как попадем на Оазис — воды у вас будет хоть отбавляй, — сказал Северин, — а вот прямо сейчас вам надо бы попить.
Питеру вручили бутылку с выдвижным носиком. Он сделал большой глоток, а через десять секунд потерял сознание.
Питер оправился от Скачка не так скоро, как ему хотелось бы. Он предпочел бы на удивление остальным распрямиться, точно боксер, которого на миг лишили равновесия. Но остальные быстренько стряхнули с себя последствия Скачка и были заняты каждый своим делом, а он беспомощно валялся в койке, изредка умудряясь хлебнуть воды. Перед стартом Питера предупреждали, что он будет чувствовать себя так, словно его разобрали на части, а потом собрали снова, — это, разумеется, не самое научное объяснение сути Скачка, но именно такие ощущения он сейчас испытывал.
Так прошел вечер… впрочем, нет, это выражение не имеет никакого смысла, не так ли? Какой может быть вечер, какая ночь, какое утро? В затемненной комнате, куда Би-Джи с Северином сгрузили Питера после помывки, он время от времени выбирался из дремотной одури и смотрел на часы. Цифры были только символами. Отсчет реального времени возобновится лишь тогда, когда его ноги ступят на твердую почву, над которой восходит и садится солнце.
Как только они прилетят на Оазис, у него появится средство, чтобы отправить сообщение Беатрис. «Я буду писать тебе каждый день, — обещал он, — каждый божий день!» Он попытался представить, что она может делать вот прямо сейчас, как она одета, сколола ли волосы, а может, распустила и они струятся по плечам. Так вот для чего ему часы! — догадался Питер, они ничего не могут сказать полезного в его собственной ситуации, но благодаря им он может вообразить, что Беатрис существует в одной с ним реальности.
Он снова взглянул на циферблат. В Англии сейчас два часа сорок три минуты ночи. Беатрис, наверное, спит с Джошуа, который, воспользовавшись случаем, растянулся на его половине кровати, развалившись кверху пузом. Джошуа кверху пузом, не Беатрис, конечно. Она-то спит на своей, левой половине кровати, свесив одну руку, а другую закинув за голову, локоть касается уха, а пальцы так близко к его подушке, что он мог бы поцеловать их, не поднимая головы. Но не теперь, конечно.
А может быть, Беатрис не спит. Может быть, она волнуется за него. Вот уже месяц между ними нет никакой связи, а они привыкли общаться каждый день.
— А если мой муж погибнет в пути? — спросила она людей из СШИК.
— Он не погибнет в пути.
— Но если все-таки?
— Мы немедленно сообщим вам об этом. Словом, «отсутствие новостей — хорошая новость».
Стало быть, для нее это хорошая новость. Но все же… Би прожила эти тридцать дней, полностью осознавая его отсутствие, а он пребывал в забытьи и даже не помнил о ней.
Питер представил себе спальню, приглушенный свет лампы у кровати, представил бледно-голубой сестринский халат на спинке стула, разбросанные по полу туфли, желтое одеяло, усыпанное шерстью Джошуа. Представил, как Беатрис сидит спиной к изголовью с голыми ногами, но в кофте и как она читает и перечитывает пачки абсолютно неинформативных информационных листков СШИК:
«СШИК не может гарантировать и не гарантирует безопасность путешествующим или проживающим на созданных ею объектах или использующим ее оборудование для деятельности, связанной или не связанной с деятельностью СШИК. Понятие „безопасность" подразумевает здоровье, как физическое, так и умственное, и включает в себя, не ограничиваясь только этим, выживание и/или возвращение с Оазиса как в течение периода, оговоренного в соглашении, так и в сроки, превышающие оговоренный период. СШИК берет на себя обязательство минимизировать риск для всех участников проектов, но подписание данного документа означает подтверждение понимания, что усилия СШИК в этом направлении (т. е. снижение риска) связаны с обстоятельствами, не контролируемыми СШИК. Данные обстоятельства, будучи непредсказуемыми и беспрецедентными, не могут быть детально оговорены заранее. Они могут включать болезни, аварии, механические повреждения, погодные аномалии или любые другие обстоятельства непреодолимой силы».
Дверь дормитория распахнулась, на фоне проема вырос могучий силуэт Би-Джи.
— Эй, братан!
— Привет.
Питер по опыту знал, что лучше говорить своим языком, чем копировать чужие идиомы и произношение. Растаманы и пакистанские кокни пришли в лоно Христа не оттого, что евангелисты кривлялись в попытках разговаривать как они, так что нет резона считать, будто чернокожие американцы — исключение.