открыл ее, не выбирая, чтобы позволить Богу явиться в строках, на которые упадет взгляд. Он тысячу раз делал это, истерев переплеты множества Библий, наверное. Нынче всемогущий Бог открыл страницу тысяча двести шестьдесят седьмую, и первые слова, которые прочел там Питер, были: «Совершай дело благовестника, исполняй служение твое». Наставление Павла Тимофею, написанное в шестьдесят восьмом году от Р. Х., но именно это Бог советовал Питеру прямо сейчас. Исполняй служение твое? А разве он не исполняет? Разве не делает все, что только в его силах? Очевидно, нет, иначе Бог не заставил бы его увидеть именно эти стихи. Но что еще он мог бы сделать? Он проштудировал всю страницу в поисках разгадки. Несколько раз всплыло слово «учись». Он взглянул на страницу тысяча двести шестьдесят шесть. Еще одна строка бросилась ему в глаза: «Учись представить себя Богу достойным». «Учись»? Изучая Библию? Он посвящал этому бесчисленные часы. Тогда… чему еще Бог велит ему учиться?
Питер подошел к окну и взглянул сквозь стекло. Солнце уже встало, но висело еще низко в небесах и чуть не ослепило его своим сиянием. Он приложил ладонь ко лбу козырьком. За пределами пустынного асфальта он увидел оптическую иллюзию: целый легион человеческих тел продвигался вперед из-за противоположного крыла базы. Питер моргнул, чтобы видение исчезло. Оно не исчезало.
А несколько минут спустя он уже догонял толпу служащих СШИК. Казалось, все обитатели базы оставили здание и двинулись en masse[22] в сторону кустарника за пределами асфальтового покрытия. Поначалу Питер думал, что это, наверное, пожарная тревога или какая-то авария и база задымлена какими-то ядовитыми веществами. Но никто не выказывал ни малейшей тревоги или напряжения, все были в хорошем настроении. Кто-то нес в руке кофейную кружку. Какой-то чернокожий улыбнулся ему и кивнул — тот самый парень, бросивший Питеру маффин в первый день, как бишь его, Руди? Руни? Питер никак не мог вспомнить. Две женщины, которым он не был представлен, тоже помахали ему. Толпа оживленно гомонила. Это напоминало очередь на ярмарке или публику перед концертом.
Питер поравнялся с Хейз — ее он знал по имени, и она находилась к нему ближе всех. Хейз — педантичная дама-инженер, державшая речь на официальном открытии центрифужно-силовой установки. С тех пор Питеру довелось общаться с ней еще не раз, и он диву давался, до чего же восхитительно скучная особа эта Хейз. Ее занудство было настолько совершенным, что переросло в своего рода эксцентричность, причем ее полное неведение на этот счет само по себе было забавным и трогательным одновременно. Питер обратил внимание, что прочие служащие базы чувствовали по отношению к ней то же самое. Когда она начинала бубнить, в глазах у слушателя загорался веселый огонек.
— А для чего мы все сюда пришли? — спросил у нее Питер.
— Я не знаю, зачем сюда пришли вы, — ответила она, — могу только сказать, зачем мы пришли.
В других устах это прозвучало бы как грубость или сарказм. А она искренне пыталась оставаться в пределах того, о чем может говорить с уверенностью.
— О’кей, — согласился он, приноравливаясь к ее шагу. — Так зачем сюда пришли вы?
— Мы получили телефонный звонок от команды Матери, — сказала она.
— Да?
Прошло несколько секунд, прежде чем он понял, что она имеет в виду Большой Лифчик. Никто, кроме Хейз, не называл станцию «Матерью», она же постоянно талдычила это имя в надежде, что оно приживется.
— Они сообщили, что в этом направлении движутся животные. Стая. Или стадо? — Она наморщила лоб над неразрешимой дуальностью. — В общем, большое количество животных.
— Животных? А что за животные?
Она снова продемонстрировала глубину своих знаний:
— Местные животные.
— Я думал, здесь ни одного не водится.
Хейз приняла его удивление за скептицизм.
— Я уверена, что наши коллеги с Матери — надежные свидетели, — сказала она. — Не верится, чтобы они могли сыграть с нами шутку. Мы обсуждали такого рода шутки на брифингах СШИК, и все согласились с тем, что подобные розыгрыши контрпродуктивны и потенциально рискованны.
Питер кивнул, сосредоточившись на окружающем ландшафте. Видимость была неважная, и не только из-за сильного солнечного сияния, но также из-за тумана, обильно клубящегося по земле, расползающегося на сотни метров, словно рой призрачных облаков перекати-поля. Глаза подвели его — нечто невидимое зашевелилось было впереди, но минутой позже, когда туман немного рассеялся, оказалось, что это кустики каких-то растений, скромно цеплявшиеся за почву.
Человечья стая сошла с асфальта, почва мягко оседала под ногами. Питер поглядел в первые ряды и заметил, кто идет во главе. Это был Станко, парень из кафе. Его долговязая фигура двигалась очень изящно, длинные руки качались свободно и непринужденно. Питеру внезапно подумалось, как странно, учитывая обстоятельства, что в руках у Станко нет никакого оружия. На самом деле… Ни у кого его не было. На самом деле… на самом деле да видел ли он хоть раз оружие с той поры, как прибыл на Оазис? Неужели это сообщество действительно безоружно? Да может ли такое быть? Поразительно, если так… Но с другой стороны, не легкомысленно ли настолько пренебрегать опасностью? Неужели здесь не бывает моментов, когда появиться без винтовки в руках было бы форменным безумием? Кто организовал этот коллективный набег в пустыню, во всеоружии одного лишь любопытства? Не идут ли все они навстречу смерти, обреченные быть раздавленными или разорванными на куски дикими зверями?
Ответ не заставил себя долго ждать. Ветерок рассеял туман, и стала хорошо видна вся полоса кустарника, и откуда ни возьмись возникла стая или стадо движущихся вперед существ — голов восемьдесят или сто. Кто-то из работников СШИК ахнул, кто-то вскрикнул, кто-то заворчал. Потом, конечно, раздался смех. Животные были размером с цыплят. Маленькие курчата.
— Нет, вы только поглядите, а? — протянул Станко, сияя.
Существа казались полуптицами-полумлекопитающими. Бесперая шкурка была розовой и кожистой, испещренной серыми крапинами. Похожие на утиные, головы покачивались в ритме ковыляющих движений. С боков свисали тщедушные рудименты крыльев, иногда они нежно подрагивали в такт ходьбе, но в остальном безвольно болтались, словно вывернутые карманы штанов.
— Просто глазааааам не верю! — прокатился голос Би-Джи.
Питер высмотрел его в толпе, но между ними было человек десять, и расталкивать их, пробираясь к нему, было бы невежливо.
Как по команде все остановились, словно не желая спугнуть животных. А стая вразвалочку все приближалась, по-видимому нисколько не боясь пришлых зевак. Покачивая толстенькими тушками, они продвигались вперед — медленно и неумолимо. Издалека непонятно было, сколько у них конечностей под брюшками — пара или две. По мере приближения выяснилось, что две пары: приземистые маленькие ноги, не по-птичьи мясистые. Покрытые пухом веслообразные лапы были более серыми, чем остальное тело, и казалось, будто они обуты в башмаки.
— Мимимишность в десятой степени! — сказал кто-то.
— В сотой! — отозвался кто-то еще.
Вблизи головы этих существ не так уж походили на утиные. Рыльца у них были мясистые и слегка напоминали поникшие собачьи носы. Крохотные близко посаженные невыразительные глазки создавали впечатление полнейшей тупости. Они не смотрели ни вверх, ни по сторонам, ни друг на друга, а только прямо перед собой. Их путь пролегал прямо рядом с базой СШИК, куда бы они ни направлялись. Они не издавали никаких звуков, помимо ритмичного «чап-чап-чап-чап» лапами по земле.
— Как мы назовем этих животинок? — поинтересовался кто-то.
— Цыпоидлы.
— Страшноуты.
— А как насчет «жирдяйчиков»?
— Серопузы!
— Дряблики!
— Харч!
Прокатился шквал хохота, но кто-то тут же заорал:
— Пауэлл, и думать не смей!
— А чего, так ни одного и не попробуем? — не унимался Пауэлл.
— А вдруг у них высокоразвитый интеллект?
— Да брось ты!
— Или, может, они считаются священными. У местных.
— И кто сказал, что они съедобны? — спросил женский голос. — Может, они ядовиты как черт знает что.
— Они направляются в сторону Города Уродов, — показал пальцем Станко. — Если они съедобны и удобоваримы, мы вскоре обязательно это узнаем. Ну, они нам их типа передадут. И уже в кошерном виде.
— Что значит «в кошерном виде»?
— Я не имел в виду… я говорю, ничего в этом такого. Просто часть обычной сделки.
— Какие вы все мерзкие, — заметил другой женский голос. — Как можно даже думать о том, чтобы съесть их? Они такие лапусечки.
— Кто лапусечки? Эти полуовощи? Посмотри им в глаза. Три извилины в мозгу — максимум.
— Может, они кусаются.
И вот так они стояли и болтали радостно, как дети, пока экзотическая процессия шаркала мимо своим путем.
— Эй, Питер, как твое ничего, братан? — Это Би-Джи его окликнул.
Би-Джи был в приподнятом настроении, хотя ему не помешало бы воспользоваться салфеткой. Вся эта катавасия, очевидно, застала его во время поедания или питья чего-то белого и пенистого, судя по белым «усам», обрамлявшим его верхнюю губу.
— Да все в порядке, Би-Джи, — ответил Питер. — Устал малость. А ты как?
— Все торчком, чувак, все торчком! Ну не красавцы, а? — Он указал на стайку колышущихся толстых задков, которые удалялись все в том же строю.
— Захватывающее зрелище, — согласился Питер. — Я рад, что не пропустил. Мне никто не сказал.
— По системе оповещения объявили же — громко и ясно.
— У меня в квартире такой нет.
— Наверное, они ее у тебя прикрутили. Из почтения. Ты ж должен сосредоточиться на своих духовных занятиях. А то пятьдесят раз на дню зудят в ухо: «Такой-то и такой-то, зайдите, пожалуйста, в кабинет двадцать пять», или «Просьба всему персоналу представить отчеты в грузовой отсек», «Парикмахер свободен ближайший час в комнате номер девять», «А ну все подняли свои жопы и понесли их в восточное крыло, потому как туда ковыляют смешные сучонки, целая толпища!».