Дишдаша, висевшая на веревке, уже просохла. Расплывчатый след чернильного креста почти стерся, поблекнув до призрачно-лилового. Отделка до того износилась, что казалось, ее умышленно так изготовили, чтобы она выглядела как мохнатая бахрома. «Уж не вообразил ли ты, что это слишком девчоночья одежка, а?» — сказала Би, когда они впервые разглядывали еще не распакованный балахон. Он вспомнил не только слова Би, он вспомнил звучание ее голоса, выражение ее глаз, свет, который падал ей на кончик носа, — вспомнил все. И как она сказала: «Ты можешь ходить в ней голым. Если захочешь». Она была его женой. Он любил ее. И несомненно, где-то во Вселенной, согласно законам времени и пространства и теории относительности, должно найтись место, где все это по-прежнему возможно.
— Представьте себя в крохотной надувной лодке посреди моря, — предложила ему Элла Рейнман во время того бесконечного собеседования на десятом этаже роскошной гостиницы. — Вдалеке виден корабль. Вы не знаете, приближается он или удаляется. Если вы встанете и начнете махать руками, лодка перевернется. Но если вы останетесь сидеть неподвижно, никто вас не заметит и вы не сможете спастись. Как вы поступите?
— Останусь сидеть.
— Вы уверены? Но если корабль и вправду уплывает?
— Мне придется это пережить.
— Вы будете просто сидеть и смотреть ему вслед?
— Я буду молиться Богу.
— А если ответа не будет?
— Ответ бывает всегда.
Их впечатлило его спокойствие. Его отказ от необузданных, импульсивных жестов помог ему достичь успеха. Это было спокойствие бездомного, спокойствие สีฐฉั. Сам того не ведая, он всегда был добровольным инопланетянином.
Теперь же он мерил шагами квартиру с исступленностью животного, угодившего в клетку. Ему необходимо попасть домой. Скорее, скорее, скорее! Иголка в вене, женский голос: «Будет неприятно», потом темнота. Да! Давайте! Каждая минута промедления была для него пыткой. Мечась, он споткнулся о сброшенные сандалии и со злости пнул их через всю комнату. Наверное, Грейнджер точно так же металась в своей квартире. Может, им стоило объединить свое неистовство, разделить бутылку бурбона. Ему в самом деле хотелось напиться.
Он проверил входящие Луча. Ничего. Кто, кстати, теперь должен читать сообщения? Какой-нибудь свободный от вахты инженер или судомойка? Что это, блин, за система такая, где нет кабинета, куда можно вломиться, и некого взять за грудки? Он еще какое-то время ходил из угла в угол, дыша как паровоз. Пол, потолок, окно, мебель, постель — все было не так, не так, не так! Он вспомнил о Тушке, о его разглагольствованиях насчет Иностранного легиона, вспомнил все подробности о тех слабаках, которые сходили с ума, лезли на стены, умоляя, чтобы их отправили «домооооой». Он до сих пор ощущал сарказм Тушки. Спесивый ублюдок!
Восемнадцать минут спустя на экране возник ответ от Админа.
Здоров. Переправил твой запрос руководству СШИК. Обычно ответ приходит через двадцать четыре часа (даже важные шишки иногда спят), но я предсказываю, что они ответят: «да». С точки зрения дипломатии хорошо бы издать пару звуков, мол, ты еще вернешься, чтобы закончить миссию, но стопудово не мне советовать тебе, как приобретать друзей и оказывать влияние на людей. Я не планировал лететь в следующем месяце, но не прочь еще заработать, куплю новые теннисные туфли, мороженого поем, в кабак наведаюсь. Или в бордель! Шучу. Ты меня знаешь — я же честный, добропорядочный пилигрим. Будь наготове, и я шепну тебе, когда пора в путь. Au reviore.
Едва дочитав эти слова, Питер вскочил, опрокинув кресло, и в экстазе подпрыгнул, вскинув руки в ликующем взмахе, будто спортсмен, празднующий победу над соперниками. Он бы даже закричал «аллилуйя!», если бы у него не перехватило дыхание от страшной боли, пронзившей укушенную ногу. Плача от боли и смеясь от радости и облегчения, он рухнул на пол, свернулся калачиком, словно букашка, или вор, сломавший обе ноги, или муж, сжимающий тело своей жены, как свое собственное.
«Спасибо, — выдохнул он, — спасибо…» Но кого именно он благодарил? Он не знал. Он знал только, что благодарить стоило.
27Оставайся там, где ты есть
Имя ему было Питер Ли, сын Джеймса Ли и Кейт Ли (урожденной Вулфолк), внук Джорджа и Джун. Родился он в Хорнс-Милл, Хертфорд, Хертфордшир. Имена его кошек, в порядке появления, — Мокки, Силки, Клео, Сэм, Тит и Джошуа. Когда он вернется домой, то заведет себе другого кота из приюта для животных, если таковые еще останутся к его возвращению. Что касается собственного ребенка, то он назовет его или ее любым именем, которое выберет Би. Или, может, назовет ее Кейт. Они обсудят это, когда настанет время. Может, они подождут рождения ребенка и поглядят, что это за человек. Люди проявляют индивидуальность с первого дня.
Он стоял выпрямившись, насколько мог, в изматывающей душу комнате на базе СШИК и оценивал себя в зеркале. На него смотрел оттуда тридцатитрехлетний англичанин, очень загорелый, будто проведший долгий отпуск в Аликанте или на каком-то средиземноморском курорте. Но вид у него был нездоровый. Подбородок и ключицы, выточенные плохим питанием, пугающе выпирали. Он был слишком худ для дишдаши, хотя в европейской одежде смотрелся еще хуже. На лице виднелись небольшие шрамы, одни еще со времен, посвященных алкоголизму, другие свежие и очерченные аккуратной коркой. Глаза опутывала кровеносная сетка, и в них плескались страх и печаль. «Знаешь, что может дисциплинировать тебя? — сказал ему однажды приятель, такой же бездомный, когда они под дождем дожидались открытия ночлежки. — Жена». Когда Питер поинтересовался, не из собственного ли опыта пришло это знание, старый пьянчужка только засмеялся и покачал седой головой.
Коридоры СШИК, когда-то казавшиеся лабиринтом, теперь были знакомы — знакомы до боли. Знакомы, как тюрьма. Указатели в рамках висели на должных местах, отмечая его продвижение по базе. По мере того как Питер шел к гаражу, застекленные изображения незряче глядели на него — Рудольф Валентино, Клепальщица Роззи, собачка в корзинке с утятами, улыбчивые участники пикника с репродукции Ренуара, Лорел и Харди, навсегда остановленные в стоических потугах выстроить дом. И те самые монтажники-высотники, висящие над Нью-Йорком… они будут висеть там вечно, никогда не закончат обед, не упадут с балки, никогда не состарятся.
Питер толкнул последнюю дверь и был встречен запахом машинного масла. Свой последний визит к สีฐฉั он хотел совершить самостоятельно, в одиночестве, не в качестве пассажира, без сопровождения. Он оглядел гараж в поисках сегодняшнего диспетчера, надеясь, что это будет кто-нибудь незнакомый, кто ничего не знал о нем, кроме того, что в оазианской миссии он большая шишка, которой надо выдать все, чего бы она ни пожелала, не требуя объяснений. Но личность, копающаяся в моторе джипа, была ему знакома. Снова дежурила Крейг.
— Привет, — сказал он, хорошо зная, что красноречие тут бессильно.
Переговоры были краткие и мирные. Он не мог ее винить за то, что ему отказали в машине, с учетом случившегося в прошлый раз. Может, коллеги ее осудили за то, что она разрешила ему по первой же прихоти укатить в ночь на Курцберговом катафалке, притом что заблудшего пастора пришлось тут же спасать, а саму машину тащить на базу отдельно. Крейг лучилась улыбками и общими местами, но подтекст был ясен: от тебя только лишний геморрой.
— По расписанию через несколько часов поедут менять лекарства на провизию, — сказала она, вытирая руки тряпкой. — Почему бы вам не съездить с ними вместе?
— Потому что это последнее «прости». Я прощаюсь с สีฐฉั.
— Прощаетесь с кем?
— С оазианцами, аборигенами.
«С уродами из Города Уродов, ты, жирная идиотка», — подумал он.
Она пожевала губами:
— Вам нужен персональный автомобиль, чтобы попрощаться?
Он опустил голову от бессилия:
— Если я появлюсь бок о бок с персоналом СШИК, со стороны может показаться, будто я использую вас, ребята, как… э-э… телохранителей. В эмоциональном плане, если вы понимаете, о чем я.
Взгляд Крейг, прямой, но невнимательный, подсказал ему, что нет, она не понимает.
— Это может выглядеть так, словно я не хочу встречаться с ними в одиночку.
— О’кей, — сказала Крейг, равнодушно почесывая татуировку со змеей.
Секунды проходили, очевидно показывая, что ее «о’кей», означает не «В таком случае я выдам вам машину» и даже не «Я понимаю, почему это вас может беспокоить», оно означало: «Так тому и быть».
— К тому же, — добавил он, — я не уверен, что Грейнджер захочет ехать сегодня в поселение.
— Это будет не Грейнджер, — легко отозвалась Крейг и проверила распечатку. — Грейнджер взяла отгул, чего…
Она пошелестела страницами, ища имя.
— …и следовало ожидать, — наконец подвела она итог и вернулась к странице с новым расписанием. — А поедут… Тушка и Флорес.
Питер посмотрел ей через плечо на все эти обильно смазанные машины, которые он мог бы угнать отсюда, если бы она не стояла на его пути.
— Выбирайте, — ухмыльнулась она, и он понял, что выбора нет совсем.
«Я вижу тебя на берегу огромного озера, — сказала Би, когда он последний раз обнимал ее. — Ночь, и в небе полно звезд».
По ее словам, ей представилось, как он проповедует множеству невидимых созданий в рыбачьих лодках, качающихся на волнах. Может, они оба знали, что это сон, что ничего подобного никогда не случится. Это был еще один солнечный, бездеятельный день на Оазисе, и десятки местных обитателей дремали в колыбелях, или готовили еду для своих чужеземных гостей, или стирали одежду, или проводили время с детьми, надеясь, что плоть их переживет невредимой день до заката и они снова свернутся в колыбелях. А может, они молились.
Убивая время до назначенного часа отъезда, Питер раздумывал, что ему взять с собой в поселение, если вообще стоило что-то брать. Пачка незаконченных брошюр лежала на столе рядом с клубками пряжи. Он поднял ближайшую, пересказ Откровения, глава двадцать первая. Он сократил количество звуков «с» до минимума и избавился почти от всех «т». Вряд ли можно было сделать лучше.