— Господь придет с огнем и мором, и все падут под ними, — вещал отец Рош, — но даже в последние дни Господь не оставит нас своим милосердием. Он пошлет нам утешение и радость и примет нас в чертог свой.
Примет в чертог. Киврин снова подумала о мистере Дануорти. «Не нужно вам туда. Все будет не так, как вам видится». И он не ошибся. Он никогда не ошибается.
Но даже ему, волновавшемуся о разбойниках, оспе и кострах, не пришло в голову, что Киврин элементарно потеряется. Что за какую-нибудь неделю до стыковки она так и не найдет место переброски. Она посмотрела на Гэвина; рыцарь, стоя по ту сторону от прохода, глядел на Эливис. Надо будет как-то отловить его после службы.
Отец Рош вернулся к алтарю, переходя к причастию. Агнес привалилась к Киврин, и та обняла ее покрепче. Бедняжка, совсем засыпает. Встала до зари, потом вся эта дикая беготня… Сколько, интересно, будет длиться причастие?
В церкви Святой Марии вся служба заняла час с четвертью, и то у доктора Аренс посреди оффертория запищал пейджер. «Роды, — прошептала она Киврин и Дануорти, пробираясь к выходу. — Надо же как кстати».
«Интересно, они тоже сейчас в церкви?» — подумала Киврин, но тут же опомнилась — там Рождество уже позади. Они его отмечали через три дня после ее перемещения в прошлое, пока она лежала больная. Там сейчас — какое? — второе января, рождественские каникулы почти на исходе, и все украшения уже сняли.
В церкви становилось душно, свечи забирали весь воздух. Позади шаркали и переминались с ноги на ногу, отец Рош исполнял обряды согласно канону, а Агнес наваливалась на Киврин все сильнее. Когда добрались до «Свят, свят, свят», она опустилась на колени с нескрываемым облегчением.
Киврин попыталась представить второе января в Оксфорде — в магазинах новогодние распродажи, карильон на Карфаксе нем как рыба. Доктор Аренс наверняка в лечебнице — разбирается с послепраздничными расстройствами желудка, а мистер Дануорти готовится к зимнему триместру. Хотя нет. Она снова увидела его за стеклянной перегородкой. «Ему не до того, он занят беспокойством обо мне».
Отец Рош, подняв чашу, преклонил колени и поцеловал алтарь. На мужской половине снова началось шарканье и перешептывание. Киврин повернула голову. Гэвин со скучающим видом откинулся на пятки. Сэр Блуэт спал.
И Агнес тоже. Она уже совсем легла на Киврин, ясно было, что на «Отче наш» ее не разбудить. Киврин и пытаться не стала. Когда все поднялись, она просто прижала малышку к себе покрепче и устроила поудобнее. У нее самой заныло колено — видимо, попало в ямку между двумя камнями. Киврин подсунула под него сложенный подол плаща.
Отец Рош положил в чашу кусок хлеба, сказал слова о крови и теле Христовых, и все снова опустились на колени под «Агнца Божьего».
— Agnus Dei, qui tollis peccata mundi, miserere nobis, — читал нараспев отец Рош. — Агнец божий, взявший на себя грехи мира, помилуй нас.
Агнус деи. Агнец божий. Киврин с улыбкой посмотрела на Агнес. Та спала без просыпа, всем весом навалившись на Киврин и приоткрыв рот, но маленький кулачок, державший колокольчик, так и не разжался. «Агнец мой», — подумала Киврин.
Стоя на коленях на каменном полу церкви Святой Марии, она представляла себе и свечи, и холод, но никак не леди Имейн, только и дожидающуюся, когда отец Рош ошибется. Не Гэвина с Эливис, не Розамунду. И не отца Роша с разбойничьим лицом и в прохудившихся чулках.
Даже за сотню лет — за семь сотен лет и тридцать четыре года — она не смогла бы представить себе Агнес, с ее щенком, с ее капризами — и с зараженным коленом. «Я рада, что я здесь, — подумала Киврин. — Несмотря ни на что».
Отец Рош перекрестил собравшихся чашей и, выпив вино, возгласил: «Dominus vobiscum»[24]. Люди за спиной зашевелились. Основная часть службы подошла к концу, народ потянулся к выходу, чтобы не устраивать столпотворения. Очевидно, на выходе расступаться перед домочадцами владельца поместья уже не предполагалось. И подождать с разговорами хотя бы до порога тоже. Киврин едва расслышала слова завершения.
— Ite, missa est[25], — произнес отец Рош, едва перекрывая общий гомон. Леди Имейн, не дожидаясь даже, пока он опустит поднятую для благословения руку, промаршировала прочь с таким видом, будто направлялась прямиком в Бат, докладывать епископу.
— Нет, вы видели сальные свечи у алтаря? — спросила она у леди Ивольды. — А ведь я нарочно ему прислала восковые и наказала зажечь.
Леди Ивольда, покачав головой, бросила недобрый взгляд на отца Роша, и обе возмущенные старухи вышли, а за ними по пятам — Розамунда.
Девочка явно искала способ возвращаться отдельно от сэра Блуэта — и придумала неплохо. За спинами старух и Розамунды сомкнулась шумная хохочущая толпа. Пока сэр Блуэт, пыхтя и кряхтя, поднимется на ноги, они будут уже у ворот поместья.
Киврин сама едва могла встать. Нога затекла, а Агнес спала как убитая.
— Агнес, — позвала Киврин. — Просыпайся, пора домой.
Сэр Блуэт, снова побагровев от натуги, все-таки поднялся и подошел взять Эливис под руку.
— Ваша дочь заснула, — заметил он.
— Да.
Они пошли к выходу.
— Ваш супруг не приехал, как обещал.
— Нет, — услышала Киврин. Эливис крепче ухватилась за руку Блуэта.
Снаружи зазвонили колокола, все разом, наперебой, без складу и ладу, зато ликующе и празднично.
— Агнес, — расталкивая девочку, позвала Киврин. — Пора звонить в колокольчик.
Малышка не шевельнулась. Киврин попыталась взвалить ее на плечо. Руки девочки безвольно повисли у Киврин за спиной, и колокольчик коротко тренькнул.
— Ты ведь всю ночь ждала, когда можно будет позвонить, — приподнимаясь на колено, продолжала Киврин. — Просыпайся, агнец.
Она оглянулась в поисках подмоги. Церковь почти опустела. Коб ходил от окна к окну, гася своими исцарапанными пальцами фитили свечей. Гэвин с племянниками Блуэта в задней части нефа опоясывались мечами. Отца Роша нигде не было. Наверное, это он, забравшись на колокольню, устроил такой радостный развеселый трезвон.
Затекшую ногу закололо иголками. Киврин подвигала ею в тонком башмаке, потом попробовала наступить. Ощущения не ахти, но стоять можно. Тогда она взвалила Агнес повыше и хотела подняться. Нога зацепилась за подол юбки, и Киврин полетела вперед.
Ее подхватил Гэвин.
— Сударыня Катерина, госпожа Эливис послала меня помочь вам, — произнес рыцарь, без малейших усилий забирая у нее Агнес и перекидывая себе на плечо. Киврин, прихрамывая, пошла за ним к выходу.
— Спасибо! — поблагодарила она, когда запруженный людьми церковный двор остался позади. — Я боялась, у меня руки отвалятся.
— Да, она девчушка крепкая.
Бубенчик соскочил у Агнес с запястья и упал на снег, звякнув в унисон большим колоколам. Киврин подобрала его. Узел затянулся до микроскопических размеров, а растрепанные концы ленты превратились в тонкую бахрому, но как только Киврин взяла бубенец в руки, узел разошелся. Она завязала его бантиком на руке Агнес.
— Я всегда рад выручить даму из беды, — ответил Гэвин.
Они оказались на лугу вдвоем. Остальные уже подходили к воротам поместья. Мажордом поднял фонарь повыше, освещая дорогу леди Ивольде и леди Имейн. На погосте еще толпились люди, кто-то развел костер у дороги, и сельчане собрались вокруг, грея руки и передавая друг другу деревянную плошку непонятно с чем. Но здесь, посреди луга, кроме них с Гэвином не было никого. Вот он, удобный случай, на который Киврин уже перестала надеяться.
— Я хотела поблагодарить вас за то, что искали моих обидчиков, и за то, что спасли меня в лесу и привезли сюда. А далеко отсюда то место? Можете меня туда проводить?
Он остановился в недоумении.
— Вам разве не сказали? Я перевез все ваши сундуки и повозку в поместье. Разбойники похитили все добро, и мне ничего не удалось отыскать, сколько я ни скакал по их следам.
— Я знаю, что вы привезли мои пожитки, спасибо. Я не за этим хочу попасть на то место, — затараторила Киврин, боясь, что не успеет изложить просьбу, до того как они нагонят остальных.
Леди Имейн обернулась, замедлив шаг у ворот. Нужно поторопиться, пока старуха не послала мажордома выяснять, что их задержало.
— Я лишилась памяти, когда на меня напали. И я подумала — вдруг то место пробудит какие-нибудь воспоминания.
Гэвин, снова остановившись, смотрел на дорогу, ведущую к церкви с холма. Там, быстро приближаясь, плясали какие-то огни. Запоздавшие прихожане?
— Кроме вас никто не знает, где находится это место, — продолжала уговаривать Киврин. — Я совсем не хочу вас утруждать. Если бы вы объяснили мне хотя бы на словах, я попыталась бы сама…
— Там ничего нет, — бросил рыцарь рассеянно, глядя на цепочку огней. — Повозку и сундуки я перевез в поместье.
— Да, я знаю и очень вам признательна, только…
— Они в амбаре. — Гэвин обернулся на конский топот. Огни оказались фонарями в руках у всадников. Проскакав мимо церкви, затем через всю деревню, с полдюжины верховых осадили коней у ворот, где стояли Эливис и остальные.
«Ее муж», — решила Киврин, но не успела она додумать, как Гэвин сунул Агнес ей в руки и помчался к дому, вытаскивая на бегу меч.
«Ох, нет». Киврин тоже побежала, спотыкаясь под тяжестью спящей девочки. Это не муж. Это их гонители, те, от кого они здесь скрывались, те, из-за кого Эливис так негодовала на Имейн, раскрывшую Блуэту их местопребывание.
Всадники с факелами спешились. Эливис подошла к одному из трех оставшихся в седле и как подкошенная рухнула на колени.
«Нет, нет, нет», — задыхаясь, твердила про себя Киврин. Бубенец Агнес жалобно позвякивал.
Гэвин подбежал, сверкая мечом в свете фонарей, и тоже бухнулся на колени. Эливис поднялась и шагнула к всадникам, простирая руку в приветственном жесте.
Киврин замерла, пытаясь отдышаться. Сэр Блуэт вышел вперед, припал на колено и встал. Всадники откинули капюшоны. Под ними оказались какие-то шапочки, похожие на короны. Гэвин, не поднимаясь с колен, сунул меч в ножны. Один из всадников поднял руку, в ней что-то блеснуло.