ноги, и никого не уговоришь взять на себя их труд, поэтому люди умирают «без причащения Святых Тайн».
Киврин читала, видя перед собой вместо свежих черных строк выцветшие коричневые, которые разбирала в Бодлеинке. Тогда это послание показалось ей напыщенным и глупым. «Люди мрут как мухи, — возмущенно делилась она с мистером Дануорти, — а епископа волнует только соблюдение канона!» Однако теперь, зачитывая свиток измученному гонцу и отцу Рошу, она понимала, что каждая строчка продиктована такой же бесконечной усталостью. И отчаянием.
— «Буде кто при смерти и не окажись поблизости священника, да исповедуются друг другу. Сим письмом и именем Христовым заклинаем вас — поступайте так».
Ни мальчик, ни Рош ничего не сказали, когда она добралась до конца. Возможно, гонец все-таки знал, о чем говорится в послании. Скатав свиток, Киврин отдала его обратно.
— Я три дня в пути, — проговорил мальчик, устало ссутулившись в седле. — Неужто не пустите передохнуть?
— Здесь опасно, — ответила Киврин, борясь с жалостью. — Мы дадим еды в дорогу для тебя и коня.
Рош направился в кухню, а Киврин вдруг вспомнила про Агнес.
— Ты не видел поблизости маленькую девочку? Пятилетнюю, в красной накидке с капюшоном?
— Нет, — покачал головой гонец. — А на дорогах людно нынче. Все бегут от мора.
Рош вынес дерюжный мешок. Киврин хотела сходить за овсом для коня, и тут к ним, путаясь в длинной юбке, подбежала растрепанная Эливис.
— Не надо!.. — крикнула Киврин, но хозяйка уже повисла на поводьях коня и схватила гонца за рукав.
— Откуда ты? Не встречался ли тебе где Гэвин Фицрой?
Мальчик испуганно отшатнулся.
— Я из Бата, с посланием от епископа, — натягивая поводья, ответил он. Конь заржал и мотнул головой.
— Что за послание? — истерически вскрикнула Эливис. — От Гэвина?
— Мне такой человек неведом.
— Леди Эливис… — Киврин шагнула к ней.
— Гэвин — рыцарь, ездит на черном скакуне, сбруя с серебряной чеканкой, — не выпуская поводья, тараторила Эливис. — Он отправился в Бат за моим супругом, который свидетельствует на слушании в Ассизах.
— Кто же нынче едет в Бат? — опешил мальчик. — Все, кто может, бегут оттуда.
Эливис, пошатнувшись, припала к шее коня.
— Там нет ни суда, ни закона, — продолжал гонец. — Мертвые лежат по улицам, и каждый, кто хотя бы взглянет на них, умирает тоже. Говорят, близится конец света.
Эливис выпустила поводья и, отступив на шаг, с надеждой обернулась к Рошу и Киврин.
— Значит, они вскоре будут дома? Ты точно не встречал их по дороге? Он ездит на черном скакуне.
— Там много скакунов было. — Гонец понукнул коня к Рошу, но Эливис преграждала ему путь.
Рош с мешком провизии шагнул вперед сам. Мальчик взял мешок, перегнувшись с седла, и развернул коня, чуть не затоптав Эливис. Она даже не попыталась уклониться.
Киврин ухватила поводья.
— Не езди к епископу.
Мальчик дернул повод, испугавшись, кажется, еще больше, чем прежде испугался Эливис. Но Киврин держала крепко.
— Скачи на север. Там пока нет чумы.
Гонец пришпорил коня и галопом умчался со двора.
— Держись подальше от больших дорог! — крикнула Киврин ему вслед. — Ни с кем не разговаривай.
Эливис не трогалась с места.
— Пойдемте, — позвала ее Киврин. — Нужно отыскать Агнес.
— Мой супруг с Гэвином наверняка сперва завернули в Курси, упредить сэра Блуэта, — сказала Эливис и покорно пошла вместе с Киврин обратно в дом.
Киврин посмотрела в амбаре. Агнес там не было, зато она обнаружила свой плащ, забытый в канун Рождества. Завернувшись в него, она поднялась на чердак. Потом заглянула на пивоварню, а Рош поискал в других постройках, но девочка будто в воду канула. Пока они разговаривали с гонцом, поднялся холодный ветер, в воздухе запахло снегом.
— Быть может, она в доме, — предположил Рош. — Ты смотрела за господским креслом?
Киврин снова поискала в доме, заглянула за тронное кресло и под кровать в светлице. Мейзри лежала, хныча, на прежнем месте, и Киврин с трудом поборола желание ее пнуть. Вместо этого она спросила про Агнес отвернувшуюся к стене коленопреклоненную Имейн.
Старуха не ответила, беззвучно шевеля губами и перебирая звенья цепочки.
Киврин потормошила ее за плечо.
— Вы не видели, она не выходила из дома?
Имейн яростно сверкнула глазами.
— Она во всем виновата!
— Агнес? — возмутилась Киврин. — В чем она может быть виновата?!
Имейн мотнула головой и устремила взгляд на Мейзри.
— Господь карает нас за растяпу служанку.
— Агнес пропала, а на дворе темнеет. Мы должны найти ее. Вы не видели, куда она пошла?
— Ее вина, — прошептала старуха, отворачиваясь к стене.
Смеркалось. В сенях завывал ветер. Киврин выбежала по тропинке между постройками на луг.
Все как в тот день, когда она впервые вышла из дома на поиски переброски. На заснеженном выпасе ни единой души, ветер рвет полы одежды. Где-то далеко-далеко на северо-востоке вызванивал колокол — тягучим погребальным звоном.
Агнес всегда манила колокольня. Киврин заглянула туда, покричала, хотя лестница просматривалась до самого колокола. Потом вышла и остановилась, окидывая взглядом лачуги и размышляя, куда могла податься девочка.
В чей-нибудь дом вряд ли, разве что очень замерзла. Щенок. Она хотела проведать могилу щенка. Киврин не успела сказать, что закопала его в лесу. Агнес просила похоронить его на погосте. Киврин и так видела, что там никого нет, но все-таки вошла в калитку.
Агнес сюда заходила. Следы маленьких ножек вели от могилы к могиле, а потом сворачивали к северной стене церкви. Киврин посмотрела вдаль, на кромку леса за холмом. «Неужели она пошла в лес? Там ее вовек не отыскать».
Она кинулась за угол церкви. Следы заворачивали обратно ко входу. Киврин открыла церковную дверь. Внутри царила почти кромешная тьма и ледяная стужа — холоднее, чем на погосте.
— Агнес! — крикнула она.
Никто не ответил, но у алтаря послышался какой-то шорох, будто мышь заскреблась в углу.
— Агнес? — вглядываясь в темноту за могилой рыцаря и в боковые проходы, повторила Киврин. — Ты здесь?
— Киврин? — пискнул дрожащий голосок.
— Агнес! — Киврин бросилась на звук. — Ты где?
Она сидела у статуи святой Катерины, сжавшись в комок между свечами в своей красной накидке с капюшоном. Широко распахнув испуганные глаза, она прижималась к грубой каменной юбке статуи. Щеки у девочки были красные и зареванные.
— Киврин! — воскликнула она, кидаясь ей на руки.
— Ты что здесь делаешь, Агнес? — вздохнув от облегчения, напустилась на нее Киврин, крепко прижимая к себе. — Мы тебя повсюду ищем.
Девочка спрятала мокрое лицо у Киврин на груди.
— Прячусь. Я водила Повозку посмотреть на моего песика и упала. — Она вытерла нос ладонью. — Я тебя звала-звала, а ты не приходила.
— Я не знала, где ты, солнышко, — объяснила Киврин, гладя ее по голове. — Почему ты забралась в церковь?
— Пряталась от разбойника.
— Какого разбойника? — нахмурилась Киврин.
Тяжелая входная дверь открылась, и Агнес обхватила Киврин за шею, чуть не задушив.
— Разбойник! — истерически зашептала она.
— Отец Рош! — позвала Киврин. — Я ее нашла, мы тут.
Дверь закрылась, в темноте раздались гулкие шаги.
— Это отец Рош, — успокоила она Агнес. — Он тебя тоже искал. Мы не знали, куда ты подевалась.
Девочка слегка ослабила хватку.
— Мейзри сказала, что придет злодей-лиходей и заберет меня.
К ним подбежал запыхавшийся Рош, и Агнес снова уткнулась лбом в шею Киврин.
— Она захворала? — в тревоге спросил Рош.
— Вроде нет. Но продрогла вся. Закутайте ее в мой плащ.
Священник неуклюже снял накидку с плеч Киврин и укрыл ею Агнес.
— Я пряталась от разбойника, — изворачиваясь у Киврин на руках, сообщила девочка.
— Какого разбойника?
— Который напугал тебя в церкви. Мейзри говорит, он приходит, хватает всех и насылает синюю хворь.
— Нет никакого разбойника, — успокоила ее Киврин, думая про себя: «Вот доберусь до этой Мейзри, я из нее душу вытрясу». Она встала, и Агнес ухватилась за ее шею покрепче.
Рош ощупью добрался до боковой двери. Голубоватый свет заструился внутрь.
— Мейзри сказала, что разбойник забрал моего песика, — дрожа, пролепетала Агнес. — Но меня он не нашел. Я спряталась.
Киврин вспомнила обмякшее в ее руках черное тельце щенка со струйкой крови из уголка пасти. «Нет». Обмирая, она заторопилась к дому по снежной пустоши. «Агнес дрожит, потому что промерзла в холодной церкви». Щека, уткнувшаяся в ее шею, была как лед. «Это от слез», — сказала себе Киврин и спросила Агнес, не болит ли у нее голова.
Девочка молча не то кивнула, не то мотнула волосами, уткнувшись лбом Киврин в плечо. «Нет», — похолодела Киврин и ускорила шаг. Мимо мажордомовой лачуги, во двор. Рош торопился следом.
— Я ведь не ходила в лес, — произнесла Агнес в сенях. — Это непослушная девочка ходила, не я.
— Да. Но все кончилось хорошо. Отец нашел ее и забрал домой. И они жили долго и счастливо, — усадив Агнес на скамью у очага, она расстегнула красную накидку.
— И больше она никогда не ходила в лес, — подсказала девочка.
— Больше никогда. — Киврин стянула с нее мокрые башмаки и чулки. — Ложись, — велела она, расстилая свой плащ рядом с очагом. — Я принесу тебе горячего супу. — Агнес послушно улеглась, и Киврин укутала ее полами плаща.
От супа Агнес отказалась и почти тотчас же заснула.
— Она простудилась, — не допускающим возражений тоном сообщила Киврин Рошу и Эливис. — Полдня на улице. Конечно, простыла.
Но когда Рош пошел служить вечерню, она раскутала Агнес и начала ощупывать под мышками и в паху. Даже перевернула и посмотрела на всякий случай, нет ли нарывов между лопаток, как у цинготного мальчонки.
Рош не звонил в колокол. Он вернулся с потрепанным одеялом, снятым, видимо, с собственной постели, и, сбив его в тюфяк, переложил Агнес.