— Не знаю. — Эмили прислонилась к стене. — Я не очень внимательно читала. Но думаю, что скорее речь идет о тексте вроде Апокалипсиса или Книги Иова. Хотя как это может помочь нам найти Джиллиан…
— Вероятно, Джиллиан искала что-то, когда уехала из Парижа, — сказал Ник. — Но не карту и не книгу, ведь и то и другое у нее уже было. Наверное, она искала что-то еще.
Эмили снова обратилась к книге на столе, принялась разглядывать иллюстрации.
— Эта книга сама по себе бесценна. Бестиарий, который почти наверняка сделан Мастером игральных карт, практически подписан им самим. Такое открытие могло бы высоко поднять профессиональную репутацию Джиллиан на всю жизнь. Что же побудило ее пренебречь этим и пуститься на поиски чего-то другого?
Они завернули книгу в газету, извинились и откланялись. Несмотря на всю свою враждебность, Жером, казалось, не хотел, чтобы они уходили. Он проводил их до машины и стоял на мостовой в своем халате, пока они не скрылись из виду. Ник пожалел, что они открыто говорили о своих догадках в его присутствии. И только когда они остались вдвоем, задал очевидный вопрос.
— И куда теперь?
— В Страсбург, — уверенно ответила Эмили.
Они все еще ехали по окраинам: серые прямоугольные дома, квадратная планировка кварталов. Обогреватель проигрывал борьбу с холодным воздухом, задувавшим сквозь разбитое стекло, но, даже несмотря на это, глаза у Ника смыкались. Все его тело словно онемело, веки отяжелели.
— Потому что там был изготовлен бестиарий?
— И потому что туда, скорее всего, и направилась Джиллиан.
— Вы этого не знаете. Она, вероятно, намного опередила нас. Если она сообразила, что такое «Записи царей Израилевых», то могла отправиться куда угодно.
— Верно. Но мы знаем только о единственном месте, куда она могла поехать. И это Страсбург. Для начала предлагаю найти какое-нибудь другое средство передвижения. Ехать в машине, которую мы угнали у банды киллеров, — это гарантированный способ закончить поездку раньше, чем нам нужно.
— Мы не можем взять и заявиться в «Авис»,[30] — удрученно сказал Ник. — Полиция уже все обо мне знает. А теперь еще и эта кровавая баня в хранилище… Ательдин, вероятно, все им рассказал. Очень скоро мы станем самыми разыскиваемыми персонами в Европе. Мы…
— Бога ради — осторожно!
Эмили ухватила Ника за руку, и он распахнул глаза. Он даже не почувствовал, как они закрылись. Адреналин бросился ему в кровь, когда он увидел, что наполовину выскочил на встречную полосу и вот-вот столкнется с идущим навстречу «фольксвагеном». Ник вывернул рулевое колесо и попытался ударить по тормозам. Но его нога попала не на тормоз, а на педаль газа. Огромная машина устремилась вперед и направо, едва не задев увернувшийся «фольксваген». Ник выкрутил рулевое колесо назад. Машина резко свернула, но, потеряв сцепление с подмерзшей дорогой, продолжила вращение. Эмили вскрикнула. Автомобиль затрясся, когда включилась антиблокировочная система, но не остановился.
Все закончилось через мгновение. Машину развернуло на сто восемьдесят градусов, вынесло на противоположную сторону дороги и ударило о бордюрный камень. Ник и Эмили, ошарашенные, несколько секунд просидели молча. Из-за ограды сада, рядом с которым они оказались, на них удивленно смотрела маленькая девочка в шерстяной шапочке.
— Пожалуй, нам нужно пересесть на поезд, — сказала Эмили.
XLVIII
Штрасбург
Андреас Дритцен хотел добиться моего расположения. Он разложил на столе дичь, каплунов, заливное, сладости. Андреас похвалил мой новый плащ, хотя я купил его из вторых рук, и смеялся, если ему мерещилось, что я шучу. Он угощал меня вином, разливая его лично, хотя тут было немало слуг, которые могли бы это сделать. Я хотел выглядеть любезным. Он собирался ссудить мне немалые деньги.
Я испытывал его терпение. Часто наполнял свою тарелку и бокал. Болтал о погоде, урожае, продвижении строительства собора, Париже. Я был приятным гостем. Каспар, сидевший по другую сторону стола, говорил мало. Его настроение было подобно свече, которая могла погаснуть в одно мгновение. Если мое внимание хоть на миг отвлекалось от него, он мрачнел и погружался в себя.
Наконец тарелки опустели, слуги были отпущены, женщины отправились в свои покои. Дритцен подбросил еще одно полено в очаг и подсел поближе.
— Расскажите мне о ваших зеркалах.
Подобно многим идеям, эта родилась из необходимости. В данном случае необходимость явилась в обличье двух людей, которые однажды днем заявились в мой дом в Сент-Арбогасте. Я работал в кузне, а потому не видел, как они пришли, и вообще ничего не заметил, пока один из них не заявил о себе, стукнув меня по плечу дубинкой. Удар был вовсе не дружеского свойства — тяжелый, от него моя рука онемела. Я с криком выронил черпак. Кипящий металл пролился в огонь, оттуда стал подниматься зловонный пар, от которого у меня защипало в глазах. Я чуть не опрокинул весь тигель себе на ноги. Кашляя, со слезящимися глазами, я повернулся к своим визитерам.
Один из них был тот самый человек, который ударил меня. Если когда-либо характер человека был написан на его лице, то передо мной был именно такой тип. Правый глаз, левая ушная раковина и левая рука у него отсутствовали, хотя, судя по нанесенному мне удару, в правой его руке хватало силы на две. Нос у него был переломан столько раз, что напоминал мешок с камнями, растянутые в ухмылке губы были в кровоподтеках, которые, казалось, никогда не проходили.
Второй человек вышел из-за мощной спины первого. Это был Штольц, ростовщик.
— Мы должны были встретиться вчера, чтобы обсудить твой долг. Ты не пришел.
— Я забыл.
Однорукий сделал еще одно движение. Я все еще не успел толком проморгаться от паров и боли, а потому не увидел этого толком. Лишь почувствовал еще один мучительный взрыв боли — на этот раз в колене — и упал на пол.
Штольц встал надо мной.
— Ты удивишься, какими забывчивыми становятся люди, с которыми мне приходится иметь дело. Словно стоит дать в долг человеку золото, как у него тут же слабеют мозги. К счастью, моя память не страдает такими провалами.
Он засунул руку в мешок на поясе и вытащил маленькую записную книжку. Я вспомнил клерка на монетном дворе в Майнце и его громадный гроссбух — эту всезнающую книгу, мимо которой не прошла моя кража.
— Три месяца назад я дал тебе в долг пятьдесят гульденов.
Последовал еще один удар — на сей раз по руке. Я свалился на бок. Штольц встал надо мной.
— Некоторым людям кажется, что деньги — это некая странная абстракция. Они переходят от человека к человеку или из страны в страну и не знают границ. За один день они могут побывать в руках короля и в руках нищего, а потом вернуться к первому владельцу. Но на самом деле деньги — очень простая вещь. Это инструмент, так же как кузнечные меха или плуг. И этот инструмент обладает определенным свойством. Мы называем его ценностью.
Пинок под ребра. Я закрыл лицо руками. Ничто не губит репутацию так легко, как синяки на физиономии.
— Если я даю тебе в долг плуг, то его ценность состоит в том, что он может улучшить твою пашню, сделать ее более плодородной. За это ты платишь мне. По той же причине, если я даю тебе в долг пятьдесят гульденов, ты платишь мне за пользование ими. За использование этих денег ты должен был платить мне пять шиллингов в месяц.
Два удара дубинкой, и я скорчился от боли в спине.
— Ты уже просрочил платеж за прошлый месяц. Теперь я узнаю, что гарантии, которые ты представил мне под кредит — приданое девицы Эннелин, — обесценены. Ты разорвал свою помолвку с ней.
— Ее мать обманула меня, — попытался я оправдаться.
— Тем больший ты глупец. Я не позволю тебе оставить меня с носом. Разорвав помолвку, ты лишился обеспечения кредита. По условиям нашего соглашения я должен немедленно востребовать весь долг.
— Я не могу вернуть сейчас.
Те деньги и дня не пробыли в моих руках — часть ушла Дюнне и другим поставщикам, но большая часть пошла на оплату других долгов.
— Тогда я уничтожу тебя. — Штольц кивнул своему костолому, который нанес удар снизу мне по подошве. — Когда Карл разберется с тобой, я подам на тебя в суд.
— Пожалуйста, пожалуйста, ради бога. — Я пополз прочь от дубинки этого громилы.
Он отпустил меня, как укротитель медведя, приспускающий поводок.
Отчаяние развязало мне язык.
— Я вложил эти деньги в великое предприятие. Которое, да будет на то воля Божья, позволит мне разбогатеть. Если ты уничтожишь меня теперь, то не получишь ничего. Жалкие гроши за свои гульдены. А если подождешь, я заплачу за все.
Штольц ничего не сказал. Но Карл не двинулся с места. Я воспринял это как приглашение продолжать.
— Я работаю над новым изобретением, которое обогатит меня.
— И что же это такое?
— Ты говорил о плугах и пашнях. Представь себе, что это такой плуг, который позволит увеличить урожай десятикратно.
— Объясни. — У Штольца не было времени на загадки.
Карл приблизился и ударил меня по ребрам концом своей дубинки.
Но я не мог рассказать ему всего. Даже в моей ситуации — истекающий кровью, избитый и в ожидании худшего — не мог. Это было моей тайной, хотя я сам еще не до конца владел ею. Если она станет известна каждому, то у меня не будет преимущества. Я должен скрывать ее.
Я уставился на худое, бескровное лицо, склонившееся надо мной. Лучик света, мелькнувший из-за его спины, привлек мое внимание — зеркало паломника, подаренное мне Энеем на Рейне. Я уставился на него, молясь о спасении.
Штольц смахнул склянку со стола, она разбилась, упав на пол, что заставило меня снова перевести взгляд на него.
— Не отвлекайся.
Он сердито смотрел на меня. Карл постукивал себя дубинкой по ноге и облизывал пухлые губы. И тут меня осенило.
— Зеркала, — прохрипел я.
— Что?
Я показал. Он отошел в сторону, опасаясь подвоха, посмотрел на зеркало на стене. Отраженный зеркалом луч осветил его лицо.