— Я вчера произвел учет наших запасов пергамента. Отсутствуют три кожи. — Он внимательно посмотрел на меня. — Я слышал, что ты напечатал партию грамматик в Гутенбергхофе на прошлой неделе.
— Пергамент, который мы собирались использовать, промок. После просушки он начал бы крошиться, как печенье. Я обещал, что книги будут поставлены вовремя, поэтому позаимствовал несколько кож из запасов в Хумбрехтхофе. Верну их, когда мы получим новую партию.
Его глаза сверкнули.
— Ты помнишь мои слова? Все, что приобретается для нашего предприятия, в нем и остается. Ты не можешь что-то заимствовать, как работник на винограднике, набивающий живот виноградом хозяина. На сей раз я закрою на это глаза, но чтобы больше такого не повторялось.
Он ушел, оставив меня на набережной. Течение крутило колеса плавучих мельниц. Мне вдруг пришло в голову, что моя мать, наверное, стояла здесь несколько десятилетий назад, глядя, как ее младший сын отплывает в Кельн с одной только чистой рубашкой на смену. Плакала ли она? Думала ли, что вот ее жизнь отрывается от нее: сначала муж, потом сын? Предполагала ли она, что может случиться дальше?
На лицо мне упали капли дождя, смешиваясь со слезами.
LXXIII
Рейн
Ник стоял на носу парома. Брызги окропляли его щеки, но это было приятнее, чем сидеть в невыносимой, пропитанной табачищем атмосфере внутри. У него возникло ощущение, будто он плывет в сказку. Не в современную, с остроумными животными и песнями, написанными так, чтобы их можно было использовать в качестве рингтонов, а в старомодные запутанные истории, вплетенные в местный колорит, в темные леса и скалистые горы. Рейн здесь нес свои воды по покатым равнинам, засыпанным снегом, под высокими утесами, куда когда-то сирены заманивали несчастных моряков. На вершине каждого холма возвышался строгий замок, наблюдающий за судами, плывущими вниз по реке. Некоторые являли собой руины, другие выглядели так, словно заиграй сейчас труба, и на стенах появятся его защитники, готовые к бою.
— Хорошо, что мы сели на паром. — Эмили показала рукой в перчатке в сторону берега. Единственная дорога петляла параллельно реке, прижимаясь к склону. Она была почти не видна под снегом. — Ни одной машины. Наверное, дорогу закрыли.
— Это хорошо, — сказал Ник. — Тем труднее им нас достать. Если только не будет еще одного парома.
— Бармен сказал, что на сегодня это последний. А завтра тоже, наверное, не будет, если ледовая обстановка не улучшится.
— Хорошо, — повторил Ник, стараясь убедить себя.
Ему было страшно. Нет, он не испытывал того внезапного притока адреналина, который чувствует в своих жилах преследуемый, — к этому он уже привык за последние дни. Это был какой-то более глубокий страх, холодные пальцы, медленно душившие его, по мере того как он сползал в пропасть. Ощущение, что пути назад нет.
Эмили вытащила помятую бумажную салфетку и, не снимая перчаток, принялась разрывать ее на мелкие кусочки и бросать обрывки в воду.
— Как ты думаешь, мы найдем то, что ищем?
— Ты хочешь сказать — того, кого ищем?
— Извини. — Она проводила взглядом клочок салфетки. Река тут же забрала его.
Ник ничего не ответил, он качнулся вбок и прижался к ней, а она склонила голову ему на плечо.
— Не могу понять, при чем тут молитва Манассии, — сказала она.
— Что ты имеешь в виду?
— Мы идем по следу Джиллиан. А вот по какому следу шла она? Она отправилась в Обервинтер после своей находки в архиве Майнца. А это не имеет никакого отношения к молитве Манассии и к медведю, роющемуся в земле.
— Может быть, мы шли по неверному следу с этими рисунками, — предположил Ник. — «Записи царей Израилевых» считаются потерянной книгой Библии. Может быть, автор таким образом хотел сказать, что книга отправилась в то место, куда отправляются пропавшие книги. В Библиотеку дьявола.
— Но медведь… Ты думаешь, это совпадение, что рисунок с карты оказался именно в молитве Манассии?
«Ключ — медведь».
— Ты сама говорила, что средневековые художники все время копировали друг друга.
— Ощущение такое, будто мы идем по следу, который кто-то оставил нам пять столетий назад. Надписи, сделанные твердым пером, спрятанные книги, повторяющиеся образы… Но я не уверена, что это указывает на Обервинтер.
— А Джиллиан была в этом уверена.
Ник чуть отодвинулся, ровно настолько, чтобы засунуть руку в карман — хоть чуть-чуть отогреть. Он коснулся тонкого корпуса своего сотового, ощущая покалывание от притока крови к пальцам.
Нет, понял он, это была не кровь — телефон у него в кармане вибрировал. Он к тому же и звонил, но за ревом двигателя и шипением воды Ник не слышал звонка. Видимо, он забыл выключить телефон, после того как использовал его для подсветки в архиве.
Он вытащил трубку, посмотрел на нее, как на артефакт какой-то неземной цивилизации. А потом, от усталости и непроизвольной реакции на звонок, нажал «ответить».
— Ник? Это Саймон.
Ник чуть не выронил трубку. Эмили посмотрела на него, округлив рот: «Кто?»
— Ательдин, — прошептал Ник. Потом в трубку: — Откуда у вас этот номер?
— Вы же звонили мне со своего телефона из Нью-Йорка. Я вам названиваю вот уже двадцать четыре часа. Вы не получали моих посланий?
— Где вы?
— В Майнце. Это на Рейне. Неподалеку от Франкфурта. Не прозвучали ли его слова слишком уж непринужденно?
Слишком самоуверенно, слишком шапкозакидательски? Или Ник впадает в паранойю?
— И как Майнц? — спросил он, стараясь говорить спокойно.
— Тут есть великолепный собор в романском стиле. И магазин, где продаются шоколадные бюстики Гутенберга. — Сарказм прозвучал вполне уместно. — Но я сюда не за ними приехал. Я позвонил в наш парижский офис, и оказалось, что на следующий день после нашего отъезда мне пришел пакет. Из Майнца. Моя секретарша узнала почерк Джиллиан.
— И что там?
— Вы должны сами это увидеть. Вы можете приехать в Майнц?
— Не сейчас. Вы мне не можете сказать, что там она пишет?
— Это будет проще показать.
В висках у Ника застучало.
— Бога ради, Ательдин, мы пытаемся найти Джиллиан. Сейчас не время для игр.
— Абсолютно с вами согласен. Почему вы мне не говорите, где вы?
Ник молчал. Ательдин раздраженно вздохнул.
— Вы слышали про дилемму заключенных? Два человека в камере. Если они доверятся друг другу, то обретут свободу. Если нет, то оба будут повешены. Мы с вами именно в таком положении.
Ник по-прежнему молчал. Он был в ступоре, заморожен неопределенностями, от которых у него мутился разум.
— Джилл точно была в Майнце две недели назад. Я заходил в архивы: они там ее помнят. Мы почти у цели, Ник.
— Что было в посылке от Джиллиан?
Ательдин помолчал. Потом заговорил:
— Хорошо. Вы хотите баш на баш — ладно. Это была первая страница из бестиария, с которым вы убежали из Брюсселя. Кто-то ее вырвал, а Джиллиан, я думаю, нашла. Я сделал фотографию страницы на телефон и посылаю вам сейчас. Принимайте.
Ник ждал. Не было ли это еще одной ловушкой? Каждую секунду пребывания в Сети волнение Ника возрастало.
Электронная трель возвестила о том, что сообщение получено.
— Ну… так где вы?
Может быть, дело было в усталости. Может быть, в голосе Ательдина: каким бы покровительственным и высокомерным он ни казался, послышалась редкая нотка чего-то знакомого. Может быть, в его просьбе крылось какое-то отчаяние. Если мы не доверимся друг другу, то оба будем повешены.
— Мы направляемся в одно местечко на Рейне. Оно называется Обервинтер. Я позвоню, когда доберемся, и мы что-нибудь придумаем.
— Может, и мне удастся туда добраться. Дороги сейчас хуже некуда. — Он откашлялся. — Слушайте, мне жаль, что мы расстались в Брюсселе. Мы должны держаться вместе. Ради Джилл.
— Мне пора…
— Постойте. Тут есть…
Голос Ательдина прервался, его слова были заглушены прерывистыми помехами. Несколько секунд спустя он вернулся.
— …что она.
— Что вы сказали?
Ник оглянулся. Они огибали излучину — река между двух гор оказывалась словно в ловушке. Сигнал сюда не приходил.
— Я вас теряю.
Снова помехи. Потом тишина.
Ник отключился. Он в волнении чуть не вырубил питание. Но мигающая иконка на экране напомнила ему о послании, полученном от Ательдина.
— Я думаю, если сигнал сюда не доходит, то и отследить местонахождение телефона они не смогут.
Он открыл картинку и передал трубку Эмили. На маленьком экране трудно было что-то разглядеть. Она нажала несколько кнопок, увеличивая изображение.
— Это стандартное начало бестиария. «Лев храбрейший из всех зверей и не боится ничего…» Вот картинка.
Лев, выгнув спину, рычал так громко, что все соседние слова, казалось, трепетали.
Ник взял телефон и прокрутил картинку. Руки у него так занемели, что он чуть не уронил мобильник в воду.
— Что это?
Отметина на полях у самого низа страницы, слишком слабая, чтобы быть частью иллюминации.
— Может, клякса?
Ник увеличил изображение. Пиксели стали расплываться, потом сами по себе обрели резкость. Это была полная бессмыслица — другого слова и не подобрать, — примитивный набросок прямоугольного здания с тремя дверями и большим крестом рядом.
— Крест, видимо, означает, что это церковь или, может быть, монастырь. Это резонно. Если Библиотека дьявола и в самом деле существует, то монастырь — самое безопасное для нее место.
Ник еще несколько секунд смотрел на картинку, потом отключил телефон.
— Надеюсь, я поступил правильно, сказав Ательдину, куда мы направляемся.
Эмили взяла его за руку, сжала пальцы.
— Теперь уже все равно ничего не поделаешь.
Он смотрел в воду. Чуть впереди под водой прятались черные скалы, словно акулы, кружащие вокруг жертвы.
«Если мы не доверимся друг другу, то оба будем повешены».
LXXIV
Майнц
Все зиму мы работали не покладая рук. Октябрьские дожди заливали поля и превращали дороги в топь, а мы завязли в нашем собственном болоте из чернил и свинца. Я смотрел, как напрягаются грузчики, пытаясь протащить свои тележки по грязи, и чувствовал родство с ними.