Когда ливень превратился в морось, я согрела для Лави молока. Из мастерской донесся голос. Я узнала Йолту.
— Когда Иуда был здесь, — начала она, — он рассказал, что после смерти Матфея мой брат, который живет в Александрии, собирался отправить человека в Сепфорис, чтобы продать дом. Что тебе об этом известно?
Я остановилась как вкопанная, расплескав молоко. К чему такая таинственность? Мне стало тревожно.
— Перед тем как покинуть Тивериаду, — заговорил Лави, — я узнал, что человек по имени Апион выехал из Александрии, чтобы наблюдать за продажей дома. Скорее всего, он уже в Сепфорисе.
Йолта не просто так интересуется: она хочет вернуться в Александрию с посланником Харана. Тетя отправляется на поиски Хаи.
Выходит, это не я оставлю ее, а она меня.
Когда я подошла к ним, Йолта отвела взгляд, но я догадалась обо всем по выражению ее лица. Я протянула Лави молоко. Небо нависало над нашими головами, все вокруг утратило цвет.
— Когда ты собиралась рассказать мне, что хочешь вернуться в Египет? — спросила я тетку.
Ее вздох разнесся по холодной тишине двора.
— Я могла бы открыться уже давно, но было еще не время говорить об этом.
— А теперь? Время пришло?
Лави почувствовал напряжение, возникшее между нами, и затаился у двери мастерской.
— Ана, годы уходят. Хая продолжает являться ко мне во снах. Она хочет, чтобы ее нашли, я чувствую это. Если я не воспользуюсь случаем, другого уже не будет.
— Ты задумала уйти и ничего мне не сказала.
— Зачем мне делить с тобой груз несбыточных мечтаний, пока я не могу их исполнить? Прошлой осенью, когда ты узнала, что Харан пришлет своего человека, я подумала, что смогу отправиться в Александрию с ним, но до сегодняшнего дня не надеялась, что такая возможность действительно представится. — В ее глазах была боль. — Дитя, разве ты сама не жаждешь покинуть Назарет? Каждый день ты ждешь возвращения Иисуса. Остаться здесь без тебя я не смогу. Одну дочь я уже потеряла, теперь теряю вторую.
Мне стало стыдно, и я обхватила ее лицо ладонями; кожа на ощупь была мягкая, обвисшая, восковая.
— Я не виню тебя за желание найти дочь. Мне грустно, что наши дороги разойдутся, но если Хая взывает к тебе, разумеется, ты должна идти.
Солнце потихоньку вставало, выбираясь из облаков. Мы молча наблюдали за ним. Я повернулась к тетке:
— Мы с Лави отправимся в Сепфорис и найдем этого человека, Апиона. Я представлюсь племянницей Харана и попробую уговорить его взять тебя в Александрию.
— А если Иисус вернется в твое отсутствие?
— Попросишь его подождать. Я достаточно его ждала.
Тетя только хмыкнула в ответ.
XXVIII
Иаков и Симон считали, что в отсутствие брата его обязанности направлять и останавливать меня перешли к ним, поэтому запретили мне покидать Назарет. Однако они ошибались, если решили, будто я стану их слушать. Я собрала мешок, с которым обычно путешествовала, и повязала красную накидку.
Лави ждал у ворот, пока я целовала на прощание Марию и Саломею. На лицах обеих застыл ужас, но я притворилась, что ничего не замечаю.
— Я не пропаду, со мной идет Лави. — Я улыбнулась Саломее и добавила: — Ты и сама когда-то ходила через долину вместе с Иисусом, чтобы продавать пряжу в Сепфорисе.
— Иакову это не понравится, — пробормотала Саломея, и я поняла, что родственниц беспокоит не моя безопасность, а проявленное непослушание.
Я собиралась отправиться в путь без их благословения, но на пути к воротам ветер распростер свои объятия, а оливковое дерево уронило несколько листьев мне на голову.
Когда Лави постучал в дверь моего старого дома в Сепфорисе, нам никто не ответил. Тогда он перелез через заднюю стену и открыл ворота. Войдя во двор, я застыла на месте: камни заросли травой, доходившей мне до пояса; лестница, по которой я выбиралась на крышу, валялась на земле, а ее поломанные ступени напоминали выбитые зубы. Я почуяла зловоние. Оно доносилось со стороны ступеней, которые вели вниз, в микву, и мне стало ясно, что трубы засорились. Повсюду валялись куски известняка и птичий помет. Дом пустовал чуть больше шести месяцев и уже пришел в запустение.
Лави жестом подозвал меня к кладовой. Дверь в помещение для слуг оказалась не заперта. Мы поднялись в комнату для гостей, смахивая по дороге паутину. В зале ничего не изменилось: скамьи с подушками, на которых мы возлежали за трапезой, четыре стола со спиральными ножками — все было на своих местах.
Мы поднялись по лестнице и прошли мимо спален на крытую террасу. Заглянув в свою комнату, я подумала о девочке, которая училась, читала, просила нанимать ей учителей, делала чернила и возводила целые башни из слов, о той, которая видела свое лицо на крошечном солнечном диске. В детстве я слышала, как старый раввин Шимон бар-Йохай говорил, что в каждой душе сокрыт сад со змеем, нашептывающим соблазны. Та девочка, которую я помнила, навсегда останется для меня змеем, искушающим попробовать запретный плод.
— Скорее, — поторопил меня Лави.
Я последовала за ним в комнату Иуды. Мой провожатый показал мне полупустой бурдюк, смятую постель, свечи, которые кто-то жег, и накидку из хорошего льняного полотна, брошенную на скамью. На столе рядом с постелью лежали два развернутых свитка, которые удерживались на месте катушками. Видимо, посланец Харана уже прибыл и разместился в нашем доме. Нет, не в нашем, напомнила я себе: теперь дом со всем содержимым принадлежит Харану.
Я подошла к столу и посмотрела на свитки. Один содержал список имен чиновников и землевладельцев и различные денежные суммы. В другом было опись имущества — комната за комнатой.
— Он может вернуться в любой момент. Нам лучше уйти и вернуться позже, когда он будет дома, — заметил Лави. Осторожный, предусмотрительный Лави.
Он был прав, и все же, когда мы пробирались мимо комнаты родителей, я остановилась. Мне в голову пришла мысль. Озарение настигло меня, словно взмах чешуйчатого хвоста.
— Жди на балконе и дай знать, если кого-нибудь услышишь, — распорядилась я.
Лави хотел было возразить, но повиновался.
Я заглянула в комнату родителей. Вид материнской кровати вызвал резкое ощущение потери. Ее дубовый сундук был покрыт слоем пыли. Я откинула крышку и вспомнила, как мы с Тавифой, совсем юные, рылись в его содержимом, собираясь исполнить наш танец.
Деревянная шкатулка с украшениями нашлась под аккуратно сложенными туниками и накидками. Ее вес убедил меня в том, что она не пуста. Я посмотрела внутрь: четыре золотых браслета, два из слоновой кости, шесть серебряных. Восемь ожерелий — из янтаря, аметистов, лазурита, сердолика, изумрудов и листового золота. Семь пар жемчужных серег. Дюжина головных уборов из серебра с драгоценными каменьями. Золотые кольца. Так много. Слишком много.
Лави продаст украшения на рынке.
«Не укради». Чувство вины заставило меня остановиться. Стану ли я воровкой? Я прошлась по комнате, боясь представить, что сказал бы Иисус. Тора также предписывает возлюбить ближнего, возразила я себе, и разве не беру я драгоценности из любви к Йолте? Вряд ли мне удастся отправить тетю в Александрию без существенной мзды. Кроме того, однажды я уже украла — пластину слоновой кости у Антипы.
— Это твой прощальный подарок, мама, — сказала я.
Вернувшись на балкон, я поспешила к лестнице мимо Лави:
— Пора уходить.
Когда мы добрались до первого этажа, до нас донесся шум со стороны двери. Мы попытались улизнуть в коридор, но успели сделать лишь несколько шагов, как в дом вошел человек. Он потянулся к ножу, висящему на поясе, и спросил:
— Кто вы?
Лави заслонил меня собой. Мне показалось, что у меня в груди бьется перепуганный воробей, который хочет вырваться наружу. Я обошла Лави, надеясь, что незнакомец не заметит моего страха.
— Я Ана, племянница Харана Александрийского и дочь Матфея, при жизни исполнявшего обязанности советника Ирода Антипы. Это мой слуга, Лави. Могу я узнать, кто ты такой?
Мужчина опустил руку.
— Твой дядя прислал меня из Александрии, чтобы я избавил его от дома, который теперь по праву принадлежит Харану. Я Апион, его казначей.
Перед нами стоял молодой гигант, чертами лица более походивший на женщину: подведенные глаза, полные губы, брови правильной формы и черные вьющиеся волосы.
Из сумки, которая висела у меня через плечо, подозрительно выпирали углы. Я передвинула мешок себе за спину, улыбнулась и вежливо кивнула:
— Тогда Господь благословил меня, ведь именно тебя я и пришла увидеть. Харан отправил мне известие о том, что ты в Галилее, и я немедленно явилась сюда с позволения мужа, чтобы просить тебя об услуге. — Ложь свободно скатывалась с моих губ, словно вода с камня.
Апион неуверенно переводил взгляд с меня на Лави.
— Как вы попали в дом?
— Вход со двора был не заперт. Не думаю, что ты отказал бы мне в крыше над головой. — Я положила руку на живот, стараясь как можно дальше выпятить его. — Я беременна и почувствовала усталость.
Обман, на который я пошла, был так ужасен, что мне оставалось лишь удивляться себе.
Казначей указал рукой на диван:
— Прошу, отдохни.
Я упала на подушку и сморщила нос, учуяв запах сырости, который она источала.
— Изложи свое дело, — сказал Апион.
Я быстро собралась с мыслями. Он легко поверил в мою ложь и выглядел добрым — нужно ли его подкупать? Стоит ли забегать вперед, пока я не продала драгоценности? Я посмотрела на него. Его кудри были умащены дорогим нардовым маслом. На пальце сверкало кольцо с золотым скарабеем — Харанова печатка, без всякого сомнения.
— Могу ли я вернуться завтра? — спросила я. — Я слишком устала.
Что он мог ответить? Беременные женщины — загадочные существа. Апион кивнул:
— Приходи в шестом часу к главному входу. Задняя калитка будет закрыта.
XXIX
На следующий день мы вернулись к указанному часу. Я чувствовала уверенность. Лави продал драгоцен