ности моей матери за шесть тысяч драхм, что равно одному таланту. Сумма получилась неожиданно большой. Серебряные монеты были такими крупными, что Лави пришлось купить для них большую кожаную сумку. Он также заплатил за комнату для меня на постоялом дворе, но сам решил провести ночь на улице. Я спала совсем немного. Мне снилось, как Иисус вернулся в Назарет на плюющемся верблюде.
Если Лави и поразило, что я украла драгоценности, он хорошо это скрыл. Не удивился слуга и после того, как я призналась, что не ношу ребенка. Он даже улыбнулся. Ухищрения, на которые он шел, чтобы шпионить во дворце для Иуды, научили его ценить хитрость.
— Я бы предложил тебе еды или вина, но их у меня нет, — сказал Апион, открывая дверь. — Равно как и времени.
Я снова села на отсыревшие подушки.
— Я не задержу тебя. Сестра Харана Йолта много лет жила со мной. Она знала твоего отца и помнит тебя еще мальчишкой. Она помогала тебе учить греческий алфавит.
Апион смотрел на меня настороженно, и я подумала, что он может знать о моей тетке много вещей, и не самых приятных. Должно быть, до него доходили слухи о том, будто она убила своего мужа. Если так, он знает, что Харан изгнал сестру сначала к терапевтам, а потом в Галилею. Я уже была не так уверена в успехе.
— Она стара, но крепка здоровьем, — продолжила я. — И мечтает оказаться на родине. Она хочет вернуться домой и служить своему брату Харану. Я пришла просить, чтобы ты взял ее с собой в Александрию.
Казначей молчал.
— Йолта будет приятным и спокойным попутчиком, — заверила я. — Она не причинит неудобств. — Эта ложь была лишней, но все же.
Он нетерпеливо глянул на дверь.
— То, о чем ты просишь, невозможно без разрешения Харана.
— Но ведь он его уже дал, — возразила я. — Я написала ему письмо с просьбой, однако оно дошло только после твоего отбытия. В ответном письме дядя выражает желание, чтобы ты сопроводил мою тетку в Александрию.
Апион все еще сомневался: времени на такую переписку почти не было.
— Покажи мне письмо Харана, и этого будет достаточно.
Я повернулась к моему спутнику, который стоял в нескольких шагах позади меня:
— Дай мне письмо дяди.
Лави уставился на меня в замешательстве.
— Ты ведь захватил его, как я приказала?
Однако уже через несколько мгновений он пришел мне на помощь:
— Письмо, конечно же. Простите, боюсь, я не взял его с собой.
Я изобразила гнев.
— Слуга подвел меня, — пожаловалась я Апиону. — Но стоит ли нарушать волю моего дяди из-за этого? Разумеется, я заплачу. Пяти сотен драхм будет достаточно?
Сразу стало понятно, что деньги казначей любит не меньше, чем я — слова. Брови удивленно взметнулись, и я увидела алчность, мелькнувшую в глазах.
— Мне нужно не меньше тысячи. И Харан об этом узнать не должен.
Я сделала вид, что обдумываю условия, а потом согласилась:
— Хорошо, будь по-твоему. Но ты должен относиться к моей тете с уважением и добротой, или я об этом узнаю и все расскажу Харану.
— Я буду обращаться с ней как с родной, — пообещал Апион.
— Когда ты собираешься возвращаться в Александрию?
— Я думал, что потребуются недели, но готов уже сейчас закончить все дела. Я уезжаю в Кесарию через пять дней, чтобы успеть на следующий корабль. — Он покосился на сумку, которую держал Лави. — Как мы поступим?
— Я вернусь рано утром через пять дней вместе с теткой. Тогда и получишь деньги, ни минутой раньше.
Он поджал губы, но кивнул.
— Значит, через пять дней.
XXX
Подходя к дому, мы с Лави учуяли запах жареного барашка.
— Иисус вернулся! — воскликнула я.
— Откуда ты знаешь?
— Принюхайся, Лави. Откормленный барашек!
Чтобы Мария купила барашка, должно было случиться нечто совершенно из ряда вон выходящее — например, возвращение сына.
— Откуда тебе знать, что пахнет не из чужого двора? — возразил Лави.
Я ускорила шаг.
— Я знаю. Просто знаю.
Добравшись до ворот, я запыхалась и раскраснелась. Йолта сидела у очага. Мария, Саломея, Юдифь и Береника хлопотали вокруг барашка на вертеле. Я подошла к тетке, опустилась на колени и обняла ее.
— Твой муж вернулся, — сказала она. — Объявился вчера вечером. Про твоего отца я ему ничего не говорила, но объяснила твое отсутствие прежде, чем Иаков успел изложить свою версию.
— Я пойду к Иисусу, — сказала я. — Где он?
— Все утро провел в мастерской. Но сначала скажи: ты убедила Апиона?
— Его убедила не я, а тысяча драхм.
— Тысяча… откуда такие богатства?
— Это долгая история, и не для посторонних ушей. Она подождет.
Женщины поздоровались со мной сквозь зубы, но когда я побежала к мастерской, меня окликнула Юдифь:
— Если бы ты подчинилась завету Иакова и осталась, то смогла бы сама поприветствовать мужа. Язык ее был подобен чуме.
— Завету? Иаков получил его на каменных скрижалях? Или Господь явил ему истину, превратившись в пылающий куст?
Юдифь фыркнула, и я заметила, как Саломея сдерживает смешок.
Иисус отложил пилу, которую только что наточил. Я не видела его больше пяти месяцев. Он выглядел незнакомцем: волосы спускались ниже плеч, кожа потемнела от ветра Иудейской пустыни, лицо посуровело. Он выглядел гораздо старше своих тридцати лет.
— Тебя не было слишком долго, — сказала я, положив руки ему на грудь: мне не терпелось прикоснуться к нему. — И ты слишком исхудал. Поэтому Мария закатывает пир?
Он поцеловал меня в лоб, ни словом не обмолвившись о красной накидке.
— Мне тебя не хватало, мой маленький гром, — вот все, что он сказал.
Мы уселись на скамью.
— Йолта говорила, ты была в Сепфорисе. Что я пропустил?
Я рассказала о неожиданном появлении Лави.
— Он принес мне весть, — пояснила я. — Мой отец умер.
— Мне жаль, Ана. Я знаю, что это такое — потерять отца.
— Наши отцы совершенно не похожи, — возразила я. — Когда все в Назарете кричали, что ты мамзер, твой отец тебя защищал. Мой же пытался сделать меня наложницей тетрарха.
— И у тебя не найдется для Матфея доброго слова?
Безграничность милосердия Иисуса поражала меня. Не знаю, смогла бы я забыть причиненное отцом зло, воспоминания о котором таскала за собой, точно оссуарий с бесценными древними костями. Иисус же говорил так, будто зло можно просто стряхнуть с себя.
— Только одно, — ответила я. — Единственное. Иногда отец нанимал мне учителей, снабжал папирусом и чернилами. Неохотно, но все же поощрял мою страсть к письму. Именно она сделала меня той, кто я есть.
Мне было давно это известно, но только когда мысль обрела форму, облеченная в слова, я осознала ее неожиданную силу. Я почувствовала, как на глаза наворачиваются слезы. Наконец-то я плакала по отцу. Иисус обнял меня, я зарылась лицом в его тунику и учуяла новый запах: под кожей мужа текли воды Иордана.
Я сняла накидку, распустила волосы, вытерла лицо и продолжила свой рассказ. Мне хотелось, чтобы Иисус узнал обо всем. Я поведала ему о визите в Сепфорис, о том, как снова оказалась дома, об Апионе, который согласился сопроводить Йолту в Александрию. Кое-что я опустила: кражу драгоценностей, деньги, ложь. Рассказывая о новостях, принесенных Лави из дворца, я умолчала о записке и кухонном слуге.
Но не все, однако, можно было утаить.
— Иродиада требует ареста Иоанна, — сказала я после некоторого колебания.
— Иоанна уже схватили. Солдаты Ирода Антипы пришли за ним две недели назад, когда он крестил в Еноне, что у Салима. Крестителя отвели в крепость Махерона и бросили в тюрьму. Не думаю, что Антипа его отпустит.
Я прикрыла рот рукой:
— А ученики? Их тоже возьмут под стражу? — Иисус часто напоминал мне о полевых лилиях, которые не заботятся о завтрашнем дне, поскольку Господь сам заботился о них, но мне не хотелось слышать это еще раз. — И не говори, что мне не о чем волноваться. Я боюсь за тебя.
— Ученики Иоанна разбежались, Ана. Не думаю, что нас ищут. Когда Иоанна схватили, я скрылся в Иудейской пустыне вместе с рыбаками Симоном и Андреем и еще двумя друзьями, Филиппом и Нафанаилом. Мы прятались неделю. В Назарет я шел через Самарию, чтобы миновать Енон. Я осторожен.
— А Иуда? Лави говорил, что он тоже примкнул к Иоанну. Что тебе известно о моем брате?
— Он присоединился к нам осенью. После ареста Иоанна он отправился в Тивериаду за новостями и обещал вернуться сюда при первой возможности.
— Сюда?
— Я попросил его встретиться со мной здесь. Нам надо кое-что обсудить… насчет нашего движения.
О чем это он? Последователи Иоанна в смятении. Все кончено. Иисус снова дома. Мы вернемся к прежней жизни. Я схватила его за руку, предчувствуя ужасное.
— И что же вы собираетесь обсуждать?
В дверях раздался визг, и в мастерскую ворвались трое детей — две дочери Юдифи и младший сын Береники. Иисус поднял мальчика на руки и закружил. Потом по очереди подхватил девочек. Когда последний ребенок опустился на землю, муж продолжил:
— Ана, я все тебе расскажу, но давай найдем место потише.
Он провел меня через двор, за ворота и через всю деревню в долину, благоухающую лимоном, что означало приход весны. По пути Иисус что-то напевал вполголоса.
— Куда мы идем? — спросила я.
— Зачем тебе знать наперед? — Глаза у мужа сияли. Недавняя возня с детьми наполнила его радостью.
— Если только ты не ведешь меня в поля думать о лилиях, я пойду с удовольствием.
Его смех был подобен колокольчику, и я почувствовала, что месяцы нашей разлуки остались в прошлом. Когда мы свернули на дорогу, ведущую к восточным воротам Сепфориса, я поняла, что мы направляемся в пещеру, но ничего не сказала, решив не портить сюрприз: мне хотелось, чтобы наше беззаботное счастье длилось вечно.
Мы прошли через бальзамическую рощу, пропитанную густым смолистым духом, и выбрались к скале. Сердце у меня забилось чаще. Вот то самое место. Десять лет спустя.