Когда мы вошли в пещеру, я посмотрела в дальний угол, где когда-то закопала тринадцать свитков и чашу для заклинаний, и даже сейчас те сокровища были мертвы для меня, похоронены на дне кедрового сундука. Но Иисус был здесь, и я была здесь, и не было печали.
Мы присели у входа, и я попросила:
— Расскажи мне все, как и обещал.
Он посмотрел мне прямо в глаза:
— Выслушай до конца, прежде чем судить.
— Обещаю.
Я знала это наверняка: его слова изменят все.
— После того как я провел два месяца у Иоанна, однажды утром он пришел ко мне с известием: я посланец Господень, я тоже избран. Иоанн сказал, что убежден в этом. Вскоре я начал крестить и проповедовать наравне с ним. Со временем он перебрался к северу от Енона, откуда можно было легко ускользнуть от Антипы в Декаполис. Но Иоанн хотел распространить учение по всей стране, поэтому попросил меня остаться на юге и проповедовать покаяние. Ко мне примкнули несколько учеников: Симон, Андрей, Филипп, Нафанаил и Иуда. К нам приходили многие — ты и вообразить не можешь, какие собирались толпы. Люди начали говорить, что мы с Иоанном — два мессии. — Иисус глубоко вздохнул, и я почувствовала его теплое дыхание на щеке.
Я догадывалась, к чему он ведет, но сомневалась, что хочу это знать. Он привел меня туда, где все началось. Гораздо позже я поняла, что начало и конец — суть одно: как змея кусает свой хвост, так всякое начало приходит к концу, вновь становясь началом.
— Движение ширилось, — продолжал Иисус. — Теперь, когда Иоанн в тюрьме, его судьба под угрозой. Я не могу позволить нашему делу погибнуть.
— Ты хочешь возглавить движение? — спросила я. — Оно станет твоим?
— Я пойду собственным путем. Наши с Иоанном взгляды разнятся. Его задача — расчистить путь, чтобы Господь помог нам сбросить римское ярмо и установил свое правление на земле. Я тоже на это надеюсь, но моя цель — установить царство Божье в сердцах. Тысячи приходят к Иоанну, но я сам пойду к людям. Я не буду крестить их, но буду есть и пить вместе с ними. Я возвышу униженных и отверженных. Я буду проповедовать близость Господа. Я буду проповедовать любовь.
В этой пещере он впервые рассказал мне, как представляет себе царство Господне: как торжество сострадания, пир, на котором всякому рады.
— Господь действительно избрал тебя. — Я в этом не сомневалась.
Муж прижался ко мне лбом и замер. Я до сих вспоминаю тот момент, когда мы соприкасались лбами, образуя единый шатер из наших жизней. Потом Иисус поднялся с земли и прошелся по пещере. Я смотрела на него и видела клинок, летящий в цель, и это зрелище ошеломило меня. Пути назад не было.
— После свадьбы Саломеи в Кане я расскажу о себе в синагоге Назарета, а потом вместе с Иудой отправлюсь в Капернаум. Симон, Андрей, Филипп и Нафанаил ждут меня там, и я знаю, что к нам готовы присоединиться и другие: сыновья Зеведеевы, мытарь Матфей.
Я тоже встала:
— Я пойду с тобой. Куда ты, туда и я. — Я не кривила душой, но даже мои уши уловили странную обреченность, которую мне не удалось объяснить.
— Ана, ты можешь пойти со мной. У меня нет предубеждения против женщин. Я рад всем. Но будет трудно: придется скитаться по деревням, ночевать под открытым небом. У нас нет покровителей и нет денег, чтобы прокормиться и одеться. К тому же путь опасен. Мои проповеди настроят священников и фарисеев против меня. Уже слышны голоса, называющие меня новым Иоанном, подстрекающим сопротивляться Риму. Шпионы Антипы не пропустят такое мимо ушей. Тетрарх разглядит во мне мессию, бунтовщика, второго Иоанна.
— И арестует тебя. — Я была в ужасе.
Его губы тронула кривая улыбка. Момент для шуток был неподходящий, но муж почувствовал мой страх и, желая разрушить его, сказал:
— Подумай о полевых лилиях. Они не заботятся о завтрашнем дне, и все же Господь заботится о них. Он позаботится о тебе куда лучше меня.
XXXI
Несколько дней после возвращения Иисуса я готовилась к путешествию. Мы с Йолтой перестирали весь ее скудный запас одежды и развесили сушиться на колышках в кладовой. Я выбила ее тюфяк и пришила к нему кожаный ремешок, чтобы она могла нести его на спине. Наполнила бурдюки, завернула соленую рыбу, сыр и сушеный инжир в полоски чистого льна и набила ими мешок.
Я подшила наши сандалии, вложив внутрь дополнительные куски кожи. Иисус вырезал из оливы новые посохи. Он настоял на том, чтобы мы брали не более одной чистой туники. Я взяла две. Также я запаковала небольшой запас целебных трав. Потом присела ненадолго, рассматривая те, что принимала против зачатия. Представится ли нам возможность лечь друг с другом после ухода из дома? Но все же я запихнула в мешок все снадобья, которые туда влезли.
Я помогала Марии по дому, чтобы побыть с ней рядом. Едва ли не половина семьи — Саломея, Иисус, я, Йолта — покидала ее, и хотя свекровь притворялась веселой, при виде Иисуса, вырезающего посохи, печаль прорывалась наружу, заставляя дрожать подбородок, чего Мария старалась не допускать. Ей приходилось смаргивать слезы, когда она обнимала Саломею. Она пекла нам медовые лепешки. Она трепала меня по щеке, приговаривая: «Ах, Ана, милая Ана».
— Позаботься о Далиле, — попросила я. — И пусть Юдифь держится от нее подальше.
— Я сама буду ухаживать за козой.
Лави попросил разрешения отправиться с нами, и я не стала ему отказывать.
— Теперь ты свободный человек, — объявила я. — Если пойдешь с нами, то как последователь Иисуса, а не слуга.
Он кивнул, возможно не до конца понимая, о каком следовании за Иисусом идет речь. Сумку с монетами Лави не снимал с себя даже во сне. Когда в пещере Иисус говорил о необходимости добыть деньги для движения, я решила стать его покровителем. Драхмы, оставшиеся после подкупа Апиона, смогут поддерживать мужа много месяцев, а то и год. Я не могла сказать ему, откуда взялись деньги, иначе он отказался бы их принять. Ложь сковывала меня, будто силками. И я знала: придется лгать раз за разом, чтобы сохранить свое покровительство в тайне.
За день до возвращения в Сепфорис и встречи с Апионом, я проснулась оттого, что внутри у меня все бурило. Есть я не могла.
— Я боюсь, что никогда больше тебя не увижу, — сказала я Йолте.
Мы стояли в кладовой у стены, где был нарисован углем календарь. Я увидела, что тетя отметила завтрашний день, шестой день месяца нисана, своим именем и словом «закончено». Не по-гречески, а на иврите. Она перехватила мой взгляд.
— Закончено не для нас с тобой, дитя. Речь только о моей жизни в Назарете.
Мысль о расставании с Йолтой, Марией и Саломеей ужасной болью отдавалась в груди.
— Мы снова найдем друг друга, — уверенно сказала тетя.
— Как я узнаю, где ты? Как смогу получить весточку?
За письма надо платить: их отправляют с гонцами, которые садятся на корабли, а потом добираются до места пешком, но скоро я уйду странствовать с Иисусом. Разве письмо когда-нибудь отыщет меня?
— Мы найдем друг друга, — повторила тетка загадочно.
Безутешная, я вернулась к работе.
Днем мы с Йолтой срезали стебли ячменя под оливковым деревом. Я подняла глаза и увидела у ворот Иуду. Я взмахнула обеими руками в знак приветствия, а Иисус размашистым шагом прошел через двор, чтобы поздороваться.
Они подошли к нам с Йолтой, по-братски обнимая друг друга за плечи, но что-то в лице Иуды вдруг насторожило меня: натянутая улыбка, затаенный ужас в глазах, его глубокий вздох, прежде чем он нагнулся ко мне.
Брат расцеловал сначала Йолту, затем меня.
Мы присели в тени.
— Почему ты всегда приносишь дурные вести? — спросила я.
— Хотел бы я, чтобы было иначе, — понурился Иуда, поняв, что я его раскусила и можно больше не притворяться.
Он отвернулся, собираясь с духом. Мы молча ждали. Наконец брат посмотрел на меня.
— Ана, Антипа отдал приказ схватить тебя, — сказал он, глядя мне в глаза.
Иисус тоже посмотрел на меня. Лицо у него окаменело, и я, еще не осознав слов Иуды и не поверив им, улыбнулась мужу. Потом меня осенило: слуга и пластина слоновой кости. Антипа узнал о моем пособничестве. Мне стало страшно, кровь стучала в ушах, я дрожала. Не может быть.
Иисус придвинулся ко мне, и я прильнула к нему, чтобы почувствовать опору, его плечо рядом с моим.
— Зачем Антипе ее арестовывать? — спросил мой муж спокойно.
— Ее обвиняют в измене, которая привела к бегству Фазелис, — ответил Иуда. — Слуга, который передал послание Аны, раскрыл его содержание.
— Ты в этом уверен? — спросила Йолта Иуду. — Твой источник надежен?
Иуда нахмурился.
— Я бы не стал тревожить вас, не будь я полностью уверен. В Тивериаде до сих пор судачат о Фазелис. Говорят, солдат, сопровождавших ее в Махерон, казнили вместе с двумя ее слугами. Всех их обвинили в заговоре. И много толков ходит о письме, которое Фазелис получила на подносе с едой. Я знаю, что это было послание от Аны.
— Но это же сплетни. Ты считаешь, ее арестуют на основании сплетен? — настаивала Йолта. Я видела, что новости настолько потрясли ее, что она отказывалась им верить.
— Боюсь, это еще не все, — сказал Иуда, и в голосе его послышалось отчаяние. — Мне рассказали о старой женщине по имени Иоанна, которая служила Фазелис.
— Я ее знаю, — сказала я. — Она была замужем за домоправителем Антипы, Чузой.
Мне вспомнилось, как она вилась вокруг нас, когда я впервые увидела Фазелис. Как же молода я была — четырнадцать лет. Помолвлена с Нафанаилом. «Ни ты, ни я не агнец», — сказала мне Фазелис. Я посмотрела на Иисуса. Вспоминал ли он Чузу и тот день, когда домоправитель подстрекал толпу закидать меня камнями? Я часто задумывалась о том, были бы мы женаты, если бы не этот страшный человек.
— Чуза давно мертв, — продолжил Иуда. — Но Иоанна живет во дворце с прислугой, почти слепая и слишком старая, чтобы приносить пользу, хоть и входит в штат прислужниц Иродиады. Ей удалось спастись, принеся клятву верности новой жене тетрарха и отрекшись от Фазелис. Когда я нашел Иоанну на скамье перед дворцом, она предала обеих, сообщив, что знала о плане Фазелис и сбежала бы с ней, если бы хватило сил и зрения. — О