-голубое здание восстанавливаемой колокольни, я понял: так и есть! Колокольный центр, осенью 1999-го отметивший свое четырехлетие, возник в эпицентре знаменитейшей и шумнейшей «гудковой симфонии» 1923 года. В полуразрушенной колокольне, где десятилетиями размещался трансформаторный цех МОГЭС, угнездился Колокольный центр. Никто пока не слышит звонов обучающихся тут звонарей, колокола и била надежно укрыты толстыми сводами и стенами. Но росток на пне уже пророс. Бело-голубая колокольня все ближе к небу. А от пилы шумов охраняет замкнувшая вновь перспективу громада храма Христа Спасителя и золотой звон его куполов.
Кстати, о взгляде свысока, о перспективе и прочих визуальных феноменах, не имеющих, казалось бы, никакого отношения к проблеме звона и звука вообще. На самом деле видимые линии звона, «маршруты» его возвращения в современный городской быт объясняют многое. Так же, как многое в чуде тишины объясняли поваленные ураганом деревья.
Я уже рассказывал о стелющемся понизу звоне придверного колокола ближайшей к моему дому церкви. Его «поземка» заметна лишь по воскресеньям, когда машин поутру немного, как, впрочем, и людей на улицах. Этот звон – домашний, уютный, он никуда не взлетает, а просто зовет: войдите в храм Божий! Куда вам сегодня спешить? А еще это звон одинокого, уже разбитого, хоть и недавно отлитого колокола ненавязчиво будит заспавшихся. Зимой его почти не слышно (форточки закрыты), летом – наоборот. Но всегда сохраняет он свойский, полудружеский-полусемейный оттенок добродушной непритязательности. Таков этот скромный, первоначальный для еще реставрируемого храма благовест.[210]
Вернее сказать: таким он был. Потому что пока я писал и переписывал эту главу, его не стало.
Двухтысячелетие Рождества Христова храм наш, вероятно, встретит уже полнозвучным, вознесенным над землею звоном вновь выстроенной колокольни. Для истории, по-моему, обязательно надо заметить эту реальную скорость возвращения звона, фиксируя не только торжественно-праздничные события, но и ничем особо не примечательные этапы, доступные бытовому наблюдению.
Во всяком случае молодой регент нашего храма, выпускник Новосибирской консерватории, уже успел окончить курсы звонарей Колокольного центра и готов к звонному служению.
Немногим отличается от «придверного» и благовест недавно восстановленной и оживленной богослужениями надвратной церкви Зачатьевского монастыря. Здесь выпадала редкая возможность слышать колокол так, как слышим мы собеседника. С земли он кажется висящим в вышине. Но стоит подняться по крутому крыльцу (церковь-то надвратная), как вы окажетесь с колоколом «лицом к лицу», и его «уши» будут находиться примерно на одном уровне с вашими ушами. Однажды я видел трогательную картину. Было раннее, холодное, промозглое позднеосеннее утро. Поднявшись на галерею, ведущую к дверям храма, я вдруг увидел, что колокол завернут в одеяло! Как ребенок, озябший странник, как кто-то живой, свой, родной. Может, такой вот уровень возвращения звона из культурного небытия – самый естественный и простой? Может быть… Но для подобной тихой нежности во времена ЧР слишком мало места.
Слишком короток оказался период, когда можно было расслышать этот трогательный благовест с улицы! Слишком лакомым кусочком для новых хозяев жизни и Москвы оказался этот заповедник тишины на Остоженке. И уже скрыт от глаз и ушей прохожих тихий монастырь с ласковым звоном, шелестевшим в мягких иглах старых лиственниц. На месте сквера, за редкими громадами старинных деревьев которого маячил монастырь и домик, в котором когда-то жил Федор Иванович Шаляпин, – громоздится ныне громада, почему-то называемая «Опера-хаус» (хотя «Школа оперного искусства» Г. Вишневской занимает лишь малую часть этого доходного дома). Никаких звуков, напоминающих об опере, о музыке, здесь пока не раздается – только шум, многократно усиливаемый холодными серыми стенами. Тихо разрушается навеки скрытый от глаз любопытных домик Шаляпина, и только для верных звонит укутываемый одеялом колокол…
Еще один сюжет обозначившейся проблемы открыла для меня короткая история колокола Колейчука.
Складной колокол (струнно-колокольный смычково-ударный инструмент – «колоколей», как предлагал я его назвать) был изобретен в середине 1980-х годов известным московским скульптором Вячеславом Колейчуком. Обдумывая очередную свою конструкцию, он открыл оригинальный способ крепежа, соединения металлических труб металлической струной. Оказалось, что можно создавать звенящие самонапряженные конструкции практически любой конфигурации, настраиваемые на любой звукоряд и к тому же звучащие как от удара (собственно звон), так и от касания струн-стяжек (нежный отзвук, «тень звона»). «Колоколей» использовался в основном самим автором в экспериментальных акциях «альтернативной музыки». По сути же этот портативный, недорогой, чрезвычайно удобный в транспортировке колокол имеет много перспектив в театре – и все шансы для того, чтобы внедриться в домашний быт: в качестве детской игрушки, звучащей люстры, настольного украшения с «живым» звуком и пр. Впрочем, здесь у него уже достаточно много конкурентов. Обилие на сувенирном рынке разнообразных колокольчиков (литых и точеных металлических, керамических, стеклянных, предметов с бубенцами, модификаций звенящих трубчатых подвесок и т. п.) – свидетельствует о стремлении горожан преодолеть некий дефицит звонности в современном быту, образовавшийся с исчезновением часов с боем, заменой дверных колокольчиков зуммером, телефонных «звонков» – писком, треском и пр.
Вторая же стезя «колоколея», занимающая вот уже несколько лет мое воображение, связана с проблемой времени.
А проще говоря – с часами, с тайной «башни со звоном», о которой так проникновенно писал в одной из своих притч Мартин Хайдеггер. Об этом я пытался недавно порассуждать в статье «Время, звени!», посвященной завершению реставрации курантов Большого Кремлевского дворца.[211] Здесь же расскажу об одном неосуществленном проекте, связанном с «колоколеем» и той грандиозной программой распространения башенных часов с курантами (со звоном), которую намеревались предложить правительству Москвы фирма «Импала» и НИИчаспром.
…В самом начале 1990-х годов я вдруг почувствовал, что на Тургеневской площади явно не хватает чего-то очень важного и прекрасного. Источником этого ощущения ущербной недостаточности столь долго обустраиваемого места в центре столицы было уже не застарелое сожаление по поводу бессмысленного сноса здания Тургеневской библиотеки, на месте которой ныне вечно ревет и чадит безобразное стадо сбившихся в «пробку» автомобилей. Что-то больно резало глаз сразу по выходе из вестибюля метро. И это «что-то» было связано с квадратным столбом стеклянной башни, ныне занимаемой компанией «Лукойл». Тогда под самой
крышей здания зияла громадная ниша, прикрытая сверху козырьком. Чем больше утыкался я в эту дыру взглядом, тем яснее понимал: вот идеальное место для большого «колоколея»! Если бы там висела переливающаяся в огнях подсветки гроздь издающих какой-нибудь многозвучный аккорд труб, звучащих каждый час или хотя бы в полдень! Как необходимо здесь такое заставляющее остановиться, оглянуться, посмотреть в небо, заглянуть в глубины сердца явление звукозвона! И башня, нелепым пнем торчащая в углу, с заполнением своего зияющего «дупла» обрела бы свойство стержня, блеском и звоном скрепляющего разбегающееся ныне в шумной суете место…
К сожалению, тогдашние хозяева башни недолго засиделись в ней, дальше предварительных разговоров дело не пошло. Может, просто было рано. «Время всякой вещи под небесем», – учил Екклесиаст. «Да не обольщает нас горделивое усердие, побуждая прежде времени искать того, что придет в свое время», – разъяснял Иоанн Лествичник (Лествица, 26:87). И вот зазвенели куранты Большого Кремлевского дворца (слышали ль вы?). И в Новочебоксарске рассматривают проект строительства башни со звоном. Может, сподвигнется на установку «колоколея» и «Лукойл»? Время, звени!..
Пока же, на мой взгляд и слух, звон в Москве и в целом по России находится на пороге, только-только вступает в быт и сознание «бесколокольных» поколений. Мы только начинаем вспоминать глубинные смыслы Звона, как постепенно возвращаемся к православному ощущению истории, времени жить и времени умирать. «Небесный благовест прияв сквозь звоны руха…» – ко многим ли сегодня приложимы эти слова? Кто повторит сегодня вслед за Фаустом: «Вы мне вернули жизнь, колокола…»? Пока же мы возвращаем жизнь колоколам и колокольням. И это пороговое положение звона в зашумленной звуковой среде олицетворял для меня отчаянный перезвон колоколов другой ближайшей к дому церкви – храма Воздвижения честнаго и животворящего креста Господня, что на Чистом вражке.
…По плоской крыше храма, где когда-то венчался А. П. Чехов, а потом располагался фурнитурный цех швейной фабрики «Малютка», грохочет сапогами звонарь – совсем как Арсений Авраамов, влезший на крышу дома для управления своей «гудковой». Здесь и сейчас на крыше возрожденного храма стоял навес под пластиком с перекладинами, на которых подвешены были три небольших колокола. (Стоял до последнего, 1999-го; теперь над церковью вздымается глава, и крест над куполом, и скоро подвесят на подобающее место колокола, – но я рассказываю, что было здесь все 90-е годы.)
Но и этих трех малых колоколов достаточно звонарю в гремящих по железу кровли сапогах, чтобы взвихрить атмосферу нашего прибрежного местечка буйным, веселым трезвоном, «Трезвон – один из канонических звонов Русской Православной Церкви, – пишет сотрудник Колокольного центра, замечательный композитор и звонарь старообрядческого собора в Рогожской Павел Маркелов. – Он наиболее сложен по сравнению с другими каноническими звонами, но и является наиболее ярким в музыкальном отношении выражением колокольного звона, так как по своей форме не ограничен церковными уставами… До середины XIX века трезвон назывался „тризвоном“ и подразумевал звон во все колокола трижды с небольшими перерывами… в три приема… В наше время трезвоном стали называть не только звон во все колокола трижды, но и вообще звон во все колокола. При этом сигнальная основа звона нивелируется и постепенно переходит в художественную форму со всем жанровым богатством, присущим музыкальному искусству».