Совсем рядом визжа упал на линолеум и завертелся волчком бритый юнец, его крик подхватили другие, и среди слитного ора затерялся один вопль, вспыхнувший на миг тогда, когда пальцы пустовзглядого вошли в худенькое тело, прорывая кожу. Тем более не слышен был тихий хруст, а то, что девочка вдруг обмякла в руках партнера, что голова ее откинулась назад, что замерли, мутнея, вылезшие из орбит глаза, что кровь заструилась по талии, — кто это заметит?
Кому это нужно?
Блестящие от темно-красной жидкости пальцы ослабили хватку, тело сухо свалилось под танцующие ноги — ноги-пружины огромного веселого механизма-организма по имени дискотека.
И больше ничего не надо!
Неужели никто не обратит внимания хотя бы на странно замедленные движения нового посетителя?
Никто.
Для «профессионалов» — центр площадки. Там — акробатика, там — мастерство, там — восторженные взгляды зрителей. Но началось все на «периферии». Здесь с ума сходили кто как может, кто во что горазд.
Тело под ногами? Мало ли их валяется… Что, каждому пульс щупать? Где тут разглядишь, как липкие от крови пальцы уже мягко ощупывают вихляющие бока новой жертвы… Сжатие, хруст, вопль…
Визжит веселая толпа!
А голосок-то у певца — звоночек! Разве поверится, что под его светлое звучание могут приближаться к центру площадки неторопливые шаги убийцы?
Шелковая кисть волос танцора-солиста скрылась под склонившейся над ним спиной, затянутые в трикотаж глянцевые ноги задергались, забыв о ритме, и вдруг замерли, подогнувшись.
Некоторое время пустовзглядый еще мял мертвое тело. Девушка с «чулком» на голове с профессиональной резвостью отползла на четвереньках в сторону и забралась в случайно открывшуюся нишу посреди замерших вдруг ног. Затем тело маньяка начало разгибаться — блеснуло солнце на футболке, повеяло холодом от открывшегося нечеловеческого взгляда…
— Что же вы, ребята? — продребезжал издалека металлический голос диск-жокея. — Танцуем все!
И вновь дискотеку заполнило общее движение, больше похожее на конвульсию огромного многоголового и многоногого существа, старающегося выскочить из ставшей тесной раковины-ограды. С криком затолпились, давя друг друга, подростки у входа, по особо медлительным спинам застучали кулаки… И снова сомкнулись на неудачливой жертве грязные руки, снова крик захлебнулся в кровавой пене, хлынувшей изо рта.
С коротким треском обрушилась на кусты поддерживающая навес колонна, волоча за собой потухающий софит, а через зашатавшуюся ограду прыгали люди, окончательно втаптывая в землю сломанные ветки.
Дискотека пустела. Ее сборный механизм-организм таял, превращаясь в отдельных напуганных людишек.
Еще одно тело забилось на полу в агонии. Заляпанные до локтей влажные руки со скрюченными пальцами зависли в воздухе, шарил по азотному дыму медленный взгляд: неужто закончена на сей раз работа? А чье это лицо кривляется от страха среди громад аппаратуры?
Микрофон прыгал в дрожащей руке диск-жокея, и динамику еще удалось разнести по набережной последний, усиленный металлом вопль.
— Мы упадем… — заткнулась запись, и все стихло, так что плеск реки сделался удивительно громким и стало хорошо слышно, как неторопливо и тяжело переступает через похожие в азотной дымке на айсберги тела медлительный пустовзглядый убийца…
Пожалуй, с той злополучной дискотеки Альбине следовало уйти еще раньше — хоть ей и посчастливилось избежать страшной участи, придя в шесть утра на дежурство, она страдала от немилосердной сонливости.
— Чего мы такие невеселые? — встретил ее вопросом вечно сидящий на столе «братишка» — угловатый белобрысый семнадцатилетний паренек, подрабатывающий тут, чтобы оплатить учебу в медицинском колледже.
— А тебе не все равно? — проверив, правильно ли застегнуты пуговицы халата, нехотя отозвалась Альбина и опустилась на свой рабочий стул. — Между прочим, мне вчера предложили руку и сердце… И я, кажется, дала согласие.
— Прискорбно, — хмыкнул «братишка», сползая с журнала.
Альбина поморщилась, подыскивая в уме эпитет, достойный этого хаменыша, взяла освободившийся журнал в руки и в конце концов решила промолчать.
Не о пустяках ей следовало сейчас думать — о своей жизни со всеми грядущими в ней переменами. Вот если бы еще так сильно не хотелось спать…
Удостоверившись, что продолжения не будет, «братишка» спрыгнул со стола и поплелся за половой тряпкой. Альбина проводила его сонным взглядом, затем ее глаза закрылись сами по себе и все — журнал, больница, все, что ее окружало, — начало отдаляться. То, что надо было делать сегодня, то, что тревожило ее вчера, — все это теряло смысл. Спать, спать…
«Стоп! — Каким-то чудом она успела остановить это несвоевременное сползание в сон. — Сперва журнал…»
Она вздохнула, разлепила тяжелые веки, уставилась на неровные каракули сменщицы и поняла, что хочет кофе. Много. Крепкого…
Встав так резко, что перед глазами вспыхнула на миг серая пелена, Альбина зашагала к сестринской. По дороге она лишь чудом не споткнулась об брошенную посреди коридора швабру: «братишка» уже восседал на подоконнике, плюща кончик носа об стекло.
— Скотина… — чуть слышно прошептала девушка.
— Чего? — отдернулся от стола «братишка».
— Ничего… разбросал тут! — Альбина с трудом сдержалась, чтобы не выругаться покрепче.
«Да, видел бы меня сейчас Руди! Вот она, вся моя „интеллектуальность“! Цена ей — одна недоспанная ночка да грязная швабра…» От этих мыслей Альбине стало совсем горько, но раздражение развеялось, прихватив с собой часть сонливости.
Она поторопилась дать согласие. Альбине не хотелось в этом сознаваться, но это было так. Кто просил ее говорить «да» человеку, с которым ей всегда придется следить за собой, как разведчику в чужой стране, чтобы не оттолкнуть, не разочаровать? Да, в каком-то смысле о таком женихе, как Рудольф, она могла только мечтать. Нет, даже мечтать о нем для заурядной медсестры платного терапевтического отделения было слишком большой дерзостью. Сколько бы ни говорилось о демократии и всеобщем равенстве, люди богатые или приближенные к власти во все века и времена были особой кастой, крайне неохотно допускающей в свой круг «посторонних». Хорошая фигурка и смазливая мордашка для девушки из числа простых смертных могла стать пропуском в их замкнутый мирок — но обычно временным и не дающим никаких прав, да и выписывали их чаще всего старые или особо некрасивые женатики. А чтобы молодой, свободный, неглупый и внешне выше среднего захотел с такой, как она, серьезных отношений — это уже нечто из области фантастики. Проще найти старинный клад в новостройке. За такой уникальный шанс не то что руками и ногами — зубами цепляться надо, а не морочить себе голову глупыми вопросами вроде «А действительно ли я его люблю?». Но… Альбина была такой, какой была.
— Сейчас уберу, — глупо хихикнул «братишка». — Понимаешь, там такой прикол: пациент из «дурки» сдернул… Вон ловят!
В самом деле возле подъезда виднелось столпотворение медицинских халатов и шапочек. Между ними мелькала традиционная синяя пижама (по правилам лечебницы пациентов каждого отделения наряжали в одежду особого цвета), на этот раз подкрашенная красноватыми пятнами неясного происхождения. Самым примечательным в ЧП было то, что санитары медлили наваливаться на «синего» всем скопом, держались осторонь, вроде как уступая ему дорогу, но в то же время сохраняя вокруг него кольцо, предотвращая полное и безостановочное бегство.
— Ну и что?
Альбина отвернулась от стекла: за пару секунд зрелище успело ей наскучить, кроме того, ее ждали не сваренный еще кофе и больные, которые вот-вот должны были начать просыпаться.
— Да так, — снова сплющился, прижимаясь к окну, острый нос «братишки». — Люблю приколы…
— Ну-ну.
Альбина оттолкнула ногой рукоятку швабры и пошла дальше.
С кофе следовало поспешить — среди пациентов случались и «жаворонки», готовые в срочном порядке написать жалобу главному врачу, если медсестры не было на месте хотя бы несколько минут.
Тем временем события во дворе продолжали развиваться. В какой-то момент «синяя пижама» выхватил из круга санитара и подмял беднягу под себя. Он передвигался неторопливо, будто страдал от редкостной лени, и неясно было, почему никто из санитаров не воспользовался удобным моментом и не прыгнул на него сзади. Когда среди младшей медицинской братии нашелся такой смельчак, «синяя пижама» уже разгибался.
Два цветных пятна смешались на миг, потом синее попятилось, и под его ногами осталось нечто бесформенное и пестрое, кажущееся издали скорее розовым, чем красно-белым.
«Братишка» на подоконнике только ахнул от неожиданности и от чувства, близкого к странному восторгу, — ему не приходилось раньше быть свидетелем настоящего убийства.
Побуревшая от крови синяя пижама двинулась обратно, к выходу, и вновь за ней потянулось белое человеческое кольцо, водоворотом огибая поалевшие тела коллег.
— Ни х… себе фильмá!.. — просипел наверху паренек.
— Что случилось? — замерла у порога сестринской Альбина, и в тот же миг что-то гулко ударило в металлическую дверь примыкающей к лифту служебной лестницы.
— Там… там… — нелепо затряс головой «братишка», показывая жестами за окно. Хоть и с опозданием, ужас произошедшего дошел-таки и до него.
— Что?
Новый удар по металлу получился еще сильнее. Из ближайших палат начали доноситься возмущенные голоса:
— Никакого покоя, а еще больница!
— В такую рань… Ну и порядки!
— Что это за шум?
— Прекратите безобразие — люди спят!
«Началось», — разочарованно отметила Альбина. О кофе теперь следовало забыть.
— Сейча-ас! — протяжно отозвалась она, и разочарования поубавилось: произошел редкий случай, когда голос Альбины прозвучал на удивление чисто, как у профессиональной певицы. — Иду-у!
Дверь палаты распахнулась, выпуская наружу мужчину с седым ежиком на голове. Это был человек из тех, одно только присутствие которых способно испортить другим настроение как минимум на день. Эта его особенность была заметна уже по тому, с каким высокомерием он смотрел на девушку: оно было уместно на лице большого начальника или миллионера, но уж никак не пациента, хоть и платного отделения, но все же обычной государственной лечебницы.