Анна огляделась по сторонам, а потом подошла к «живому конвейеру» и поинтересовалась, где можно найти кого-то из руководства. Прогнав ее вдоль половины цепочки, Анне наконец ответили.
В кабинете, куда ее направили, находились двое, мужчина и женщина, и разговор между ними почему-то показался Анне личным, что одновременно и смутило ее, и возмутило. Прислонившись спиной к стене, она принялась ждать, незаметно изучая знакомое лицо, — именно этот человек призывал всех идти на строительство укреплений, и на его лбу до сих пор красовалась лиловая шишка, полученная во время агитационной стычки. Женщина вроде тоже промелькнула в той толпе, но за это Анна не поручилась бы.
— Почему вы отстранили меня от строительных работ? Меня послали, и довольно грубо. Не то чтобы мне впервой выслушивать всякое хамство — это, так сказать, профессиональный риск журналиста, но от вас я подобного не ожидала, — выговаривала Рудольфу Эльвира, незаметно потирая уставшую от переноса тяжестей спину.
— Отдохните, — отвлекаясь от схемы второго этажа, ответил Рудольф. — Для вас есть дело поважнее и как раз по специальности.
— Быть курьером? — хмыкнула она. — Что ж, я согласна, но где ваши распоряжения? Знаете, мне как-то неловко бить баклуши, когда все кругом, в том числе и ваша жена… если она действительно вам жена… надрываются на работе.
— У вас есть дело. Я уже говорил: вы должны составить отчет… Или как там у вас это называется? Ага, хронику событий. Возможно, в настоящий момент вы единственный журналист на весь город, а все, что здесь происходит, должно быть сохранено для истории.
— Это вы только что придумали? — Эльвира достала сигарету, помяла ее и сунула обратно. У нее болела голова, и курение могло только ухудшить состояние.
— Ничуть. Если бы здесь не было вас, я нашел бы другого человека, хоть немного владеющего пером. Понятно? Может быть, это окажется самым важным из всех заданий, что мне приходилось раздавать в своей жизни. Хроника должна быть составлена. Обязана! Может, для будущего, а может, для настоящего. Вы не должны пропустить ничего. Задавайте мне любые вопросы, расспрашивай кого угодно. Пусть в хронику войдет все — от попавших к нам в руки документов до просто воспоминаний и человеческих судеб… Нам нужен ваш талант, Эльвира.
— У меня его нет, — задумчиво отозвалась она. — У меня была популярность, но, как я сейчас понимаю, популярность дешевая, которую создали искусственно. Быть может, как раз за то, что я никогда не претендовала на составление глобальных исторических хроник и чаще позволяла зарубить материал, чем пыталась его отстоять. Если уж речь идет о профессионализме, — она опустила голову, — то поручать это дело мне просто аморально. Я не заслужила такого доверия.
Она говорила искренне — углубившиеся морщинки у глаз подтверждали, что за последние несколько часов Эльвира немало думала о себе и своей истинной роли в жизни. Не укрылось это и от Рудольфа.
Секунду поколебавшись, он встал с места и обнял женщину за плечи, как обычно обнимал, утешая, Альбину. Панцирь уверенности в себе, так раздражавший его поначалу, исчез, перед ним была обычная измученная самокопанием и вообще целым рядом нервных потрясений женщина, такая же слабая и нуждающаяся в защите, как и большинство представительниц прекрасной половины.
— Вот что, Эля, — Рудольф осознанно позволил себе эту фамильярность, — все мы не без греха, и буквально у каждого из нас найдется, в чем упрекать себя до конца жизни. Вы правы, вместе с катастрофой приходит и момент истинны. Но именно поэтому сейчас не время травить душу из-за мелочей. Надо делать то, что можно сделать, вот и все! Если хочешь загладить прежние ошибки, исправить их настоящим делом… Ведь именно сейчас мы становимся собой, и о нас будут судить по тому, как мы повели себя в трудный момент. Вы не из тех, кто легко сдается, так что считайте, что я не слышал этих слов… Если хотите — поплачьте, но берите блокнот и начинайте работать. Ведь, надо полагать, такой материал вы никому не позволите «зарубить»?
Он пальцем приподнял ее подбородок. Эльвира грустно и устало взглянула ему в глаза и вдруг усмехнулась.
«И это его я планировала соблазнять, морочить ему голову… Да, быстро меняются люди! Несколько часов — и он уже не тот, и я не та, да и мир наш совсем не похож на прежний… Кто бы мог такое предположить?»
— Хорошо, — твердо сказала она, выскальзывая из его рук, — у меня действительно мало времени. И еще… — Неожиданно она запнулась и замолчала.
— Ну, продолжайте, — подбодрил ее Рудольф.
— Да нет, ничего, — передернула она плечами, — просто мне вдруг захотелось сказать вам спасибо. И не стоит продолжать разговор на эту тему.
Он ободряюще кивнул, собираясь сесть на место, и только сейчас заметил стоящую у стены женщину.
Прислушиваясь к чужому разговору, Анна чуть не забыла, для чего сюда пришла, — адресованные Эльвире слова показались ей важными и для нее лично.
— Добрый день. Вы по какому вопросу? — привычно спросил Рудольф.
— Спасибо… — повторила вдруг Анна слова Эльвиры и неожиданно для себя разрыдалась.
Все же днем Альбине удалось выспаться, хотя чем дольше она работала, тем больше втягивалась и долгое время усталости вообще не ощущала. Видно, сказалась привычка к круглосуточным дежурствам. Теперь она выглядела намного бодрее, чем время от времени появляющиеся на пороге импровизированного медпункта люди. Некоторым Ала даже улыбалась. Это вовсе не означало, что ее настроение улучшилось, — эта улыбка тоже была профессиональной, имеющей отношение скорее к вежливости, чем к истинным эмоциям. В клинике, где Альбина начинала свой трудовой путь, натаскивали низший медицинский персонал до тех пор, пока улыбка не приклеивалась к губам с неуничтожимой прочностью. Пока есть работа — должна быть и улыбка, это стало уже рефлексом. Так или иначе, но у тех, кто заглядывал в медпункт, сразу становилось немножко светлее на душе.
— О, я рад за вас, — услышала она вдруг ставший уже знакомым голос, подняла голову и увидела растянутый до ушей рот. — Вы прекрасно выглядите!
— Я? — Альбина растерялась и заморгала.
— Вам очень идет улыбка. — Тихий оперся о косяк. — Просто удивительно идет.
— Улыбка? Но разве я улыбалась?
— Все ясно — вы просто работали… Не так ли? Не то что я, бездельник, трачу время на пустую болтовню… Вот, пожалуйста. — Он бросил девушке под ноги веревочный тюк. — Может пригодиться… Кого-нибудь связать.
— Но кого? — переспросила Альбина.
— А хоть бы и меня… Ну ладно, мысленно целую, иначе не смею, и вообще мне пора… Дела-дела-дела…
— Хорошо, — пробормотала Альбина, рассматривая веревки. Толщиной в палец, они выглядели прочными и негибкими, и их предназначение, по всей видимости, было чисто техническим.
Уйти Тихий не успел — на его пути возникла Эльвира.
— О, и вы здесь! Можно вас на минутку?
— Если речь идет об интервью, то нет. — Тон Тихого стал неприязненным и резким.
— Жаль, — бросила Эльвира и тут же рассердилась на себя. Этому человеку однажды уже пришлось заплатить за «невинное» интервью слишком высокую цену. — Нет, речь идет не об интервью… Да постойте же вы! Я пытаюсь составлять хронику этой катастрофы. С самого начала, еще с вашего предупреждения, и дальше — все подряд, с того момента, как на улицах города появились первые констрикторы. И уж поверьте, на этот раз я доведу дело до конца, чего бы это ни стоило! — Она говорила жестко, с напором, и Тихий незаметно для себя, словно передразнивая, начал кивать в такт ее словам. — Мне хотелось бы услышать рассказы самых разных людей о том, в какой момент застало их известие об эпидемии, какое впечатление это произвело, а уж тем более на вас, поскольку вы, что бы там ни говорили, предсказывали его заранее. Ну и все остальное, до прибытия в район укрепления… И — до самого финала. — При этих словах Эльвира ощутила легкий холодок.
Финал драмы на сегодня был непредсказуем: от атомной бомбы, сброшенной на город в целях дезинфекции (раз где-то эта фраза проскользнула, значит, такой вариант рассматривался, а стало быть, к нем могут вернуться в любой момент), до полного «хеппи энда» с прибытием спасателей и благополучной эвакуацией всех здесь собравшихся живыми и здоровыми.
«…И здоровыми», — повторила Эльвира про себя и снова чуть не вздрогнула. Никто не мог поручиться, что среди людей, строящих укрепление, нет инфицированных. Никто! И Тихий, и Альбина, и Рудольф, да и она сама — все могли в любой момент превратиться в медлительных, тупых душителей.
Живые мертвецы… люди, в которых умерла личность…
— …Что касается меня, то я никак на это не отреагировал. Услышал крики, увидел, как эти ребята ловко расправляются с санитарами, и решил воспользоваться данным обстоятельством в личных целях. — Тихий хмыкнул. — Короче, слинять. Хотя до недавнего времени я надеялся, что примерным поведением заслужил право на досрочное освобождение. Во всяком случае, из отделения для буйных со всеми его «прелестями» меня перевели к тихим хроникам. А когда все началось, я думал только о том, что могу хоть ненадолго вырваться на свободу. Пусть это глупо и нелогично, но я полжизни… да нет, весь ее остаток… отдал бы за то, чтобы получить возможность пусть несколько часов, но просто послоняться по улицам, самому выбирая путь, любуясь на дома, на беззаботные, нормальные человеческие лица… Конечно, меня поймали бы, так я рассуждал, но что-то в памяти я бы унес и жил этими воспоминаниями годы. Вот так… Когда я увидел, что путь свободен, то ринулся к окну, вскочил на карниз, прошел до следующего окна и увидел «веселую» картину… Думаю, уточнять не стоит. Я повисел немного на лестнице, обдумывая, что стряслось (ведь я все же не провидец, чтобы вы там ни говорили), ну и пустился в обход, пока не наткнулся на Алу. Дальше расспрашивайте ее. Закончилось дело тем, что мы отправились к ней домой… Вот уж чего я не ожидал, так это того, что моя свобода окажется столь мрачной…