Возмутившись, я выбранил скверных моих сыновей за то, что они подхватывают крамольные слухи и заражаются дурномыслием вместо того, чтобы изучать заповеди Господа, переданные нам праотцом Моисеем. Меня охватила тревога, ведь если о таких вещах болтает улица, если о них толкуют даже недоросли, значит, дело вполне может обернуться тем, что правдоискатели поплатятся головой, когда сильные мира сего чувствуют опасность, они обрушивают свой гнев в первую очередь на праведников.
Назавтра я отправился к назначенному часу во дворец, меня проводили к царю, с ним уже был дееписатель Иосафат, а также все остальные члены комиссии, за исключением Ваней. Поднимаясь с колен, я не удержался и взглянул на царя, чтобы проверить, действительно ли он дрожит и трясется, как утверждали Сим и Селеф.
Царь, постукивавший пяткой по подножию трона и поглаживавший правого херувима, тут же спросил:
— Чего так смотришь на меня? Неужели я похож на безумного Саула, который пригласил к себе лекарем Давида?
Низко поклонившись, я сказал, что ослеплен блеском от лика царя, на котором почиет благодать Божия.
— Вот как? — мрачно проговорил Соломон. — А мне казалось, что я плохо выгляжу сегодня, так как всю ночь не сомкнул глаз, обдумывал убранство Храма. По-моему, внутри нужно обложить его золотом, на стенах пустить резьбу по дереву — херувимов, пальмовые листья, пышные цветы, а в давире сделаем двух херувимов из масличного дерева, вышиною в десять локтей; крылья херувимов будут распростерты, и будет касаться крыло одного одной стены, а крыло второго херувима будет касаться второй стены; другие же крылья их сойдутся среди храма — крыло с крылом.
Соломон пристально посмотрел на меня, будто чего-то ожидал, и я поспешил заверить, что его замысел грандиозен, Храм, несомненно, станет новым чудом света.
— Ефан, — сказал он, — ты для меня прозрачнее озерков Есевонских, что у ворот Батраббима; я тебя насквозь вижу, как сквозь их воды видны черви, что копошатся глубоко на дне. На самом деле ты думаешь: не печется ли царь Соломон больше о своей славе, нежели о славе Господа, строя Храм? Не хочет ли он, чтобы отовсюду сходились люди и говорили — поглядите на великолепие храма Соломонова! Уверяю тебя, для простолюдина роскошь царских одежд важнее собственных штанов, которыми он прикрывает срам свой, а золотой храм ему важней медяка в собственном кармане; так уж устроил Господь человека.
Он перестал теребить херувима, его ногти впились в ладонь. Человеческая натура обрисована им с изумительной проницательностью, сказал я, поэтому наивно надеяться, что можно скрыть от царя свои мысли.
— Далее, ты недоумеваешь, — продолжил Соломон, — зачем это царь всем занимается сам, не настолько же он глуп, чтобы совать нос в каждый горшок? Однако говорю тебе: если вождь желает сохранить голову на плечах, ему надо заниматься не только войной и миром, не только блюсти заповеди Господни, но и вникать в то, каким цветком украсить какую стену или какими словами должно запечатлеть то или иное событие. Власть неделима: достаточно выпасть одному камню, может рухнуть все здание..
Он поднялся с трона, шагнул в сторону, будто кого-то искал, затем снова уставился на меня. Я тут же заверил, что если здание поддерживается Господом, то оно устоит и при самом сильном землетрясении.
— А как поживает твоя наложница Лилит? — вдруг спросил Соломон. — Похоже, я возьму-таки в жены дочь фараона; придется построить ей дворец, дать прислугу, ведь негоже ей жить с другими моими женщинами.
Я сказал, что весь Израиль будет осчастливлен брачным союзом с Египтом, однако множество дев от Дана до Вирсавии куда милее, а главное, пригоднее для услужения дочери фараона, чем моя наложница.
Царь ткнул меня пальцем в грудь.
— Но я желаю почтить именно тебя, Ефан. Иосафат, Нафан и Ванея в один голос хвалят твое усердие, поэтому…
У дверей раздался шум, послышался голос Ваней, забряцало оружие.
Царь быстро обернулся и поспешил навстречу Ванее.
— Все исполнил? — спросил Соломон.
— Исполнил.
— Ты поразил его?
— И он мертв?
— Мертв.
— Слава Богу!
— Аминь, — сказал Ванея.
Меня охватил страх, ибо я догадался, чье имя вычеркнуто из списка, переданного царем Давидом на смертном ложе своему сыну; зато царь Соломон воспринял эту весть с явным облегчением, он тут же вернулся к трону и уселся на него..
— Итак, — проговорил он, — раз уж вся комиссия по составлению Единственно истинной и авторитетной, исторически достоверной и официально одобренной Книги об удивительной судьбе и т.д. в сборе, включая и нашего редактора Ефана, то давайте начнем заседание.
Иосафат предложил мне вкратце пересказать трогательную и прекрасную историю любви царя Давида и госпожи Вирсавии в том виде, в котором мне удалось ее восстановить. Я сделал это, опустив ряд подробностей, касающихся известных человеческих слабостей; свой рассказ я закончил словами: «И утешил Давид свою жену Вирсавию, и вошел к ней, и спал с ней, и родила она сына, которого нарекли Соломоном». Затем добавил: «И Господь возлюбил Соломона».
Царь улыбнулся.
Интересно, мелькнуло у меня в голове, как бы повел себя я, если бы мне прилюдно рассказали, что мой отец велел убить мужа моей матери, и сам я плод преступления даже более страшного, чем просто супружеская измена.
Царь продолжал улыбаться.
Наконец Иосафат выступил вперед и сказал, обращаясь к нему:
— Моему господину известно отношение членов комиссии к вопросу о включении нежелательных фактов в историческое повествование: мы считаем, что их следует сохранить, изложить, однако с должной сдержанностью и таким образом, чтобы это было угодно Господу Богу нашему, даровавшему людям мудрость. В данном же случае все, за исключением Ваней, сына Иодаи, считают, что как эту историю ни излагай, она бросает тень и на избранника Божьего, и на царицу-мать госпожу Вирсавию. Слишком уж мал выбор возможностей подачи столь важного события, как рождение мудрейшего из царей Соломона, тем более, что речь здесь идет о законности престолонаследия: либо мы вовсе не будем касаться этого вопроса (тогда зачем вообще нужна сама Книга царя Давида?), либо давайте придумаем новую, слегка исправленную версию трогательной и прекрасной истории любви, где укажем, что Урия скончался, допустим, от несварения желудка или от заражения крови, а Давид увидел Вирсавию с крыши своего дома уже после того, как она овдовела. Но, к сожалению, эти события довольно свежи, еще живы тысячи свидетелей, то есть и умолчание, и вымысел могут вызвать недовольство. Поэтому мы просим мудрейшего из царей Соломона принять столь же замечательное решение, каким было решение по знаменитому делу двух блудниц, судившихся из-за ребенка. Царь повернулся к Ванее:
— Стало быть, ты придерживаешься иного мнения?
— Господа члены комиссии преувеличивают значимость словес. — Ванея ехидно крякнул. — Если царю угодно оказаться сыном, допустим, непорочной девы и слетевшего с небес голубка, то я разошлю по городу шесть сотен моих хелефеев и фелефеев, а завтра весь Иерусалим начнет божиться, что так оно и есть.
Выразив свое одобрение, царь подпер голову рукой и спросил меня, каковы мои соображения на этот счет.
По моему разумению, сказал я, такой человек, как мудрейший из царей Соломон, столь щедро наделен множеством талантов и столь высоко чтим народом Израиля за свое миротворчество, что он сам по себе служит наилучшим свидетельством того, как любил Господь его родителей и как благоволил им.
— Поразительно! — воскликнул царь. — В сущности, то же самое всегда говорила мне мать. Соломон, сын мой, говорила она, отец твой согрешил пред Господом, позвав к себе бедную, беззащитную жену солдата, переспав с ней и убив ее мужа. Но никому не дано судить о путях Господних, который недаром ввел твоего отца в искушение, ибо я была тогда не такой старой и уродливой, а стройной и прелестной, кожа моя была нежнее лепестков розы шаронской; он увидел меня в лучах заходящего солнца, когда я мылась. И Господь покарал твоего отца, забрав несчастного младенца, твоего старшего брата, хотя был он еще ни в чем не повинен, ему исполнилось всего шесть недель. Но ты, Соломон, сын мой, родился уже после того, как отец твой искупил свою вину и был прощен, ибо сказано: око за око, зуб за зуб, жизнь за жизнь; поэтому ты не дитя смерти, а дитя жизни; и имя твое означает мир; ты благословен Господом и возлюблен им.2
Царь запнулся: видно, его разволновали слова матери и мысль о том, как ему повезло, что он родился вторым.
Потом он приказал:
— Почему бы вам не написать все сообразно с мудростью моей мамы? Или вы считаете себя умнее старой израильтянки, которая сделала сына царем?
Так все и осталось в Книге царя Давида, история любви Давида и Вирсавии в ней сохранена.
После заседания царь выказал нам свое расположение, пригласив всю комиссию, включая меня, разделить его трапезу. Тщеславные члены комиссии обрадовались, лишь Ванея попросил разрешения удалиться по неотложному делу, требовавшему его присутствия в отряде хелефеев и фелефеев.
Остальные обменялись многозначительными взглядами и направились в царскую обеденную залу, стены которой украшали изображения виноградных гроздьев, гранатов и всяческих изысканных яств. Царь усадил меня рядом, оторвал кусок курдючного сала и собственноручно сунул его мне в рот. Прожевав, я поблагодарил царя за милость и сказал:
— Гнев царя — как рев льва, а благоволение его — как роса на траву.
— Ого, недурно! — воскликнул Соломон; обернувшись к писцам Елихорефу и Ахии, он приказал: — Запишите-ка это изречение, да поточнее, ибо я задумал собрание наиболее примечательных свидетельств моей выдающейся мудрости.
Я сказал, что весьма польщен и, если мне еще придут в голову подобные изречения, обязательно сообщу их царю.
Соломона явно обрадовала возможность получить нечто задаром, поэтому он любезно поинтересовался ходом работы над Книгой царя Давида и спросил, какой темой мы займемся в ближайшее время.