— Пускай приведут жен, оставленных вашим отцом, царем Давидом, чтобы вы утвердились вместо него пред народом Израиля.
— А стоит ли? — засомневался Авессалом. — Устал я от долгого перехода, от многочисленных приветствий, да и задницу я на муле отсидел.
— Взявшему царских жен принадлежит и трон, — сказал я, — вы же знаете обычай. Привели жен.
— Боже мой! — воскликнул Авессалом, увидев их, ибо царь оставил своему взбунтовавшемуся сынку лишь тех, кто постарше и не особенно хорош собой, а самых красивых и пригожих, разумеется, увез. И все же Авессалом исполнил свой долг, то есть отправился с царскими женами на крышу дворца, где неподалеку оттого места, с которого Давид увидел купающуюся Вирсавию, был поставлен на виду у всех шатер.
И пред глазами всего Израиля Авессалом вошел к женам своего отца. В толпе воцарилось молчание, которое тянулось довольно долго, зато когда Авессалом выглянул из шатра и показался народу, все закричали:
— Господу слава! Да не иссякнет сила сердца, как сила чресел.
Авессалом же пал ниц пред Господом и возблагодарил Его.
КОВЧЕГ ЗАВЕТА ВОЗВРАЩАЕТСЯ
Неожиданно в Иерусалиме объявляются бежавшие с царем Авиафар и Садок, а также архитянин Хусий, и все наперебой восхваляют Авессалома.
Он ликовал:
— Видишь, они вернули ковчег Божий, который забрал отец. А где ковчег, Там и Бог, это вдохновит народ. Пускай Садок и Авиафар вопросят Господа через урим и тумим, когда и в каком направлении нанести удар.
— Мои урим и тумим у меня в голове, — сказал я, — и до сих пор они всегда давали вам добрый совет.
— Да, ты мудр, как Ангел Божий, — согласился он.
— Кроме того, — сказал я, — спрашивается, зачем сюда вернулись оба священника да еще архитянин Хусий, если сначала они бежали с вашим отцом? Может, царь подослал их своими лазутчиками, чтобы они посылали отсюда донесения о ваших замыслах и намерениях? И не велел ли он им давать неправильные советы, которые приведут вас к погибели?
— Ладно, я поговорю с Хусием, — пообещал Авессалом.
Придя к Авессалому, Хусий сказал:
— Да здравствует царь Авессалом.
— Ты был известен как друг царя, — удивился Авессалом, — таково-то усердие твое к твоему другу! Отчего ты не пошел с другом твоим?
Ответ Хусия прозвучал довольно искренне:
— Верность моя неизменна. Кого избрал Господь, этот народ и весь Израиль, тому я и верен.
Я заметил, что Авессалом колеблется, а Хусий добавил:
— Кому же мне еще служить, если не сыну моего друга? Как служил я отцу твоему, так буду служить и тебе.
Это убедило Авессалома. Люди и впрямь тянулись к нему, поэтому он уверовал, что никто не мо-жет устоять перед его очарованием,
УПУЩЕННАЯ ПОБЕДА
— Помоги себе сам, тогда и Господь поможет, — сказал я Авессалому. — А кто сидит сложа руки, обречен на погибель.
— Ты напрасно беспокоишься, — возразил он. — Отец скитается по пустыне с горсткой царедворцев, от народа он отрезан; сейчас весь Израиль возглашает: «Авессалом — вождь наш! Авессалом— царь наш!»
— Волк остается волком, хоть и воет далеко, — сказал я. — Мы теряем драгоценное время, сидя в Иерусалиме. Неужели мы хотим потерять и победу? Давайте я отберу двенадцать тысяч воинов и пойду этой ночью в погоню за Давидом. Я нападу, когда он будет утомлен, и приведу его в страх; все люди, которые с ним, разбегутся, и я убью только царя, а его людей обращу к тебе. Когда не будет Давида, установится мир.
Меня поддержали старейшины племен, примкнувшие к Авессалому, они боялись Давида и желали поскорее избавиться от него. Но Авессалом вкусил сладость власти, он боялся, что останется в Иерусалиме без достаточной защиты, если я пущусь в погоню за Давидом с двенадцатью тысячами отборных воинов.
Не зная, на что решиться, он велел:
— Позовите Хусия; послушаем, что он скажет. Пришел Хусий. Авессалом изложил ему мой план, потом сказал:
— Сделать ли по его словам? А если нет, то говори ты. Хусий погладил бороду.
— Совет, данный Ахитофелом, хорош, но не ко времени. Вы знаете отца и людей его: они храбры и сильно раздражены, как медведица в поле, у которой отняли детей. Отец ваш — человек воинственный. Кстати, ночует он, наверняка, отдельно, скрывается в какой-нибудь пещере или другом месте.
Авессалом задумался, а его приближенные закивали головами.
— Если у нас будут потери при первом нападении, — продолжил Хусий, — то пойдет слух: «Было поражение людей, последовавших за Авессаломом». Тогда и самый храбрый, у кого сердце львиное, упадет духом; ибо всему Израилю известно, как отважен отец ваш и мужественны те, кто с ним.
Авессалом закусил губу, его приближенные нахмурились.
— Поэтому советую так! — проговорил с нажимом Хусий. — Пускай соберется сюда весь Израиль от Дана до Вирсавии, многочисленный, как песок при море, и вы поведете его. Тогда мы пойдем против Давида, в каком бы месте он ни находился, и нападем на него, как падает роса на землю, и не останется у него ни одного человека из всех, кто с ним. А если он войдет в какой-нибудь город, то весь Израиль принесет к тому городу веревки, и мы стащим его в реку, так что не останется ни одного камешка. На это Авессалом сказал:
— Аминь, да сделает Господь Бог, чтобы было по сему.
Его приближенные облегченно вздохнули.
Тщетно пытался я растолковать, что понадобятся месяцы, чтобы собрать столько народу; за это время Давид упрочит свое положение, найдет подкрепление и подготовит ответный удар.
Авессалом решил:
— Совет Хусия лучше совета Ахитофелова. Больше мне нечего было возразить, ибо Авессалом сказал свое слово.
ТАКОВА ВОЛЯ БОЖЬЯ
Я сделал последнюю попытку.
Нескольким смышленым молодцам, которые умели не привлекать к себе внимания и пользовались моим доверием, было приказано неотступно следить за архитянином Хусием.
Вскоре один из них вернулся и доложил:
— Хусий побывал в тайном месте, где беседовал со священниками Авиафаром и Садоком; потом из этого дома вышла служанка; она миновала городские ворота и направилась к источнику Рогель. У источника Рогель служанка встретилась с Ионафаном, сыном Авиафара, и Ахимаасом, сыном Садока, после чего те двинулись к Иордану, мы — за ними.
— Хвалю за службу, — сказал я. — Служанка взята?
— Взята.
Привели служанку. Выглядела она испуганной и потрепанной, так как обращались с ней весьма сурово.
— Так что же ты передала Ионафану и Ахимаасу, сыновьям священников, при встрече у источника Рогель? — спросил я.
Она бросилась мне в ноги и заголосила:
— Раба ваша поклялась пред Богом священникам Авиафару и Садоку, что будет молчать.
Переубедить ее не удалось ни добрым словом, ни угрозами; пришлось кликнуть несколько дюжих мужчин и велеть, чтобы они развязали ей язык. Всю ночь провозились они со служанкой, но она упорствовала, а под утро ее крики стихли, она умерла, так ничего и не выдав.
К полудню прибежал другой из моих молодцов и доложил:
— Мы выследили священнических сынков до Бахурима, что на границе Иуды. В Бахуриме они зашли в один дом. Окружив его, мы ворвались туда, все обыскали, но ни Ионафана, ни Ахимааса не нашли; хозяйка уверяла, что они ушли за реку. Уже стемнело, поэтому мы дождались утра, чтобы найти их следы, однако утром никаких следов не обнаружилось; люди бранили нас, мол, слуги Давидовы их притесняли, а разбойники Авессаломовы грабят, поэтому мы поспешили вернуться и рассказать о случившемся.
Позднее было установлено, что Ионафан и Ахимаас спрятались в колодце на дворе того бахуримского дома; хозяйка растянула сверху покрывало, на которое насыпала крупы. Донесение Хусия попало через Иордан в Маханаим, где засел Давид; благодаря этому донесению Давид сумел сделать необходимые приготовления; у меня же не оказалось в руках никаких доказательств для Авессалома против Хусия, а также священников Авиафара и Садока.
Оставалось лишь следить за тем, как неспешно собирается войско Авессалома, как идут ссоры из-за нехватки припасов, как солдаты нападают на окрестные деревни и грабят крестьян, а потом пьянствуют, распутничают; многие разошлись по своим домам и кочевым шатрам. Если же кто и начинал говорить о деле Божьем, того высмеивали, называли дураком, ослиной башкой.
Этих примет было достаточно, чтобы понять, какова воля Божья; мой добрый совет отвергнут, значит. Господь обрек Авессалома на погибель. Когда Авессалом решил наконец переправляться через Иордан во главе своего разношерстного воинства, я оседлал моего осла и отправился домой, в Гило.
Там я собирался сделать кое-какие записи, привести в порядок некоторые дела и отдать последние распоряжения, прежде чем подобрать себе веревку покрепче.
Я отложил последнюю табличку; у меня было такое чувство, будто я пережил все те дни рядом с Ахитофелом.
— Гляжу, ты закончил, — сказал Иоглия. — Ну как? Хочешь купить?
Еще бы не хотеть! Записки проясняли многое из того, что раньше казалось темным. Но денег у меня было с собой маловато, а на них предстояло еще жить некоторое время. Кроме того, как перевезти столь опасный, секретный груз при моем-то опальном положении?
— Возьму недорого, — сказал Иоглия. —
Всего двести пятьдесят шекелей.
Я рассеянно улыбнулся.
Он заколебался.
— Ладно. Двести двадцать пять. Я взглянул на потолок.
— Это грабеж! Двести.
— Слушай, Иоглия, — сказал я, — можешь сохранить мне эти таблички за скромный задаток?
— Что значит «скромный»?
— Двадцать шекелей.
— Двадцать? Мой отец Ахитофел, да упокоит Господь его душу, из могилы встанет. Двадцать! Он начнет приходить ко мне не только в новолуние, а еженощно, за исключением субботы, чтобы…
Он запнулся.
— Что там такое? — вскрикнула Лилит.
— Конница, — проговорил я. — Отряд всадников.
Губы Лилит зашептали неслышную молитву.
— Хорошо, давай двадцать, — поспешно согласился Иоглия. Всадники приближались.