оторым я стряпаю на стол к обеду и на стол к ужину, и я кормлю собак, и готовлю скатерть для Далилы и скатерть для ее дочери Зейнаб». А ты скажи ему: «Пойдем поедим кебаба и выпьем бузы», – и приходи с ним в казарму и напои его, а затем спроси его, что он стряпает, из скольких блюд, и спроси про еду для собак, и про ключ от кухни, и про ключ от погреба, и он тебе расскажет – пьяный ведь расскажет обо всем, что он скрывает в трезвом состоянии: и потом одурмань его банджем, надень его одежду, заткни за пояс ножи, возьми корзину для зелени, пойди на рынок и купи мяса и зелени. Потом войди на кухню и в погреб и состряпай варево, а затем разлей его; возьми кушанье и пойди с ним к Далиле в хан и положи в кушанье банджа, чтобы одурманить собак, и рабов, и Далилу, и ее дочь Зейнаб; а после того войди в дом и принеси оттуда все одежды. А если хочешь жениться на Зейнаб, принеси с собой сорок птиц, которые носят письма».
И Али вышел, и увидел раба-повара, и поздоровался с ним, и сказал: «Давно мы не встречались с тобой за бузой». И повар ответил: «Я занят стряпней для рабов и для собак». И Али взял его, и напоил, и спросил про кушанье – из скольких оно блюд. И повар ответил: «Каждый день пять блюд на обед и пять блюд на ужин, а вчера они потребовали от меня шестое блюдо – рис с медом, и седьмое блюдо – варево из гранатных зернышек». – «А что это за трапеза, которую ты готовишь?» – спросил Али. И повар сказал: «Я ношу трапезу Зейнаб, а потом ношу трапезу Далиле и кормлю ужином рабов, а затем я даю вечерний корм собакам, и каждой из них я даю мяса вдоволь, а самое меньшее, что им нужно, – ритль».
И судьба заставила Али забыть спросить про ключи, и он снял с раба одежду, и надел ее сам и, взяв корзину, пошел на рынок, и забрал мяса и зелени…»
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
Когда же настала семьсот тринадцатая ночь, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что Али-Зейбак каирский, одурманив банджем раба-повара, взял ножи и засунул их за пояс, а потом он захватил корзину для зелени, и пошел на рынок, и купил мяса и зелени; и затем он вернулся, и вошел в ворота хана, и увидел Далилу, которая сидела, всматриваясь во входящего и в выходящего, и увидал, что сорок рабов вооружены. И Али укрепил свое сердце; и когда Далила увидела его, она его узнала и воскликнула: «Ступай обратно, о начальник воров! Или ты будешь устраивать со мной штуки в хане?»
И Али каирский, в образе негра, обернулся к Далиле и сказал ей: «Что ты говоришь, о привратница?» И Далила воскликнула: «Что ты сотворил с рабом-поваром и что ты с ним сделал? Ты его убил или одурманил банджем?» – «Какой раб-повар? Разве здесь есть раб-повар, кроме меня?» – спросил Али. «Ты лжешь, ты – Али-Зейбак каирский!» – воскликнула старуха. И Али сказал ей на языке рабов: «О привратница, каирцы – белые или черные? Я больше не буду служить». «Что с тобой, о сын нашего дяди?» – спросили его рабы. И Далила сказала: «Это не сын нашего дяди, это Али-Зейбак каирский, и похоже, что он одурманил сына вашего дяди и убил его». – «Это сын нашего дяди, Сад-Аллах, повар», – сказали рабы. И Далила воскликнула: «Это не сын вашего дяди, это Али каирский, и он выкрасил себе кожу!» – «Кто такой Али? Я Сад-Аллах», – сказал Али. «У меня есть мазь для испытания!» – воскликнула Далила; и она принесла какую-то мазь, и намазала ею руки Али, и стала тереть, но чернота не сошла. И рабы сказали: «Позволь ему пойти готовить нам обед!» – «Если это сын вашего дяди, он будет знать, чего вы требовали от него вчера вечером и сколько он стряпает блюд каждый день», – сказала Далила. И его спросили про блюда и про то, чего требовали вчера вечером, и Али сказал: «Чечевица, рис, суп, тушеное мясо и питье из розовой воды, и шестое блюдо – рис с медом, и седьмое блюдо – гранатные зернышки, а на ужин то же самое». – «Он сказал правду!» – воскликнули рабы. И Далила молвила: «Войдите с ним, и если он узнает кухню и погреб – он сын вашего дяди, а если нет – убейте его».
А повар воспитал кошку, и всякий раз, как он подходил, кошка становилась у дверей кухни, а потом, когда повар входил, вскакивала ему на плечо. И когда Али вошел и кошка увидела его, она вскочила ему на плечо, и Али сбросил ее, и она побежала перед ним в кухню, и Али заметил, что она остановилась перед дверью кухни. И Али взял ключи и увидел один ключ, на котором были остатки перьев, и узнал, что это ключ от кухни, – и тогда он отпер кухню, и положил зелень, и вышел. И кошка побежала перед ним и направилась к дверям погреба. И Али догадался, что это погреб, и взял ключи, он увидел один ключ, на котором были следы жира, и понял, что это ключ от погреба, и отпер его.
«О Далила, – сказали рабы, – если бы это был чужой, он бы не знал, где кухня и где погреб, и не знал бы ключей. Это сын нашего дяди Сад-Аллах». – «Он узнал помещение из-за кошки и отличил ключи один от другого по внешности, но это дело со мной не пройдет!» – воскликнула Далила. А Али вошел на кухню, и состряпал кушанья, и отнес трапезу Зейнаб, и увидал свои одежды у нее в комнате.
А потом он поставил трапезу Далиле, и дал пообедать рабам, и накормил собак, и во время ужина он сделал то же.
А ворота отпирались и запирались только по солнцу: утром и вечером. И Али вышел и закричал: «О жильцы, рабы не спят и сторожат, и мы спустили собак, и всякий, кто войдет, пусть бранит одного себя!»
И Али задержал вечерний корм собак и положил в него яду и потом дал его им; и когда собаки съели его, они околели. И Али одурманил банджем всех рабов, и Далилу, и ее дочь Зейнаб, а потом он поднялся, забрал одежду и почтовых голубей, и отпер хан, и вышел, и пришел в казарму.
И Хасан-Шуман увидел его и спросил: «Что ты сделал?» И Али рассказал ему обо всем, что было: и Шуман похвалил его. А потом Али снял с себя одежду, и Шуман вскипятил одну траву и вымыл ею Али – и он стал белым, как был.
И Али пошел к рабу и одел его в его одежду и разбудил его после банджа, и раб поднялся, и пошел к зеленщику, и забрал зелень, и вернулся в хан.
Вот что было с Али-Зейбаком каирским. Что же касается Далилы-хитрицы, то у нее поселился один купец в числе жильцов, и он вышел из своей комнаты, когда заблистала заря, и увидел, что ворота хана открыты, рабы одурманены, а собаки мертвые. И он вошел к Далиле и увидел, что она тоже одурманена, и на шее у нее бумажка, а возле ее головы он нашел губку с противоядием от банджа. И тогда он приложил губку к ноздрям Далилы, и та очнулась и, очнувшись, сказала: «Где я?» И купец сказал: «Я вышел и увидел, что ворота хана отперты, и увидел, что ты одурманена, и рабы тоже, а что до собак, то я увидел их мертвыми».
И Далила взяла бумажку и увидела на ней надпись: «Сделал это дело не кто иной, как Али каирский», – и дала рабам и Зейнаб, своей дочери, понюхать противоядие от банджа и воскликнула: «Не говорила ли я вам, что это Али каирский?» А потом она сказала рабам: «Скрывайте это дело!» И сказала своей дочери: «Сколько раз я тебе говорила, что Али не оставит мести, и он сделал это дело за то, что ты с ним устроила! Он бы мог сделать с тобой и еще кое-что, кроме этого, но ограничился этим, чтобы сохранить милость халифа и желая любви между вами».
И потом Далила сняла одежду молодцов и надела одежду женщин и, повязав платок себе на шею, отправилась в казарму Ахмеда ад-Данафа. И когда Али пришел в казарму с одеждами и почтовыми голубями, Шуман поднялся и дал надсмотрщику цену сорока голубей, и тот купил их, и сварил, и разделил между людьми.
И вдруг Далила постучала в ворота, и Ахмед ад-Данаф сказал: «Это стук Далилы; открой ей, о надсмотрщик!» И надсмотрщик открыл Далиле, и она вошла…»
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
Когда же настала семьсот четырнадцатая ночь, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что когда надсмотрщик открыл Далиле ворота казармы, она вошла, и Шуман спросил ее: «Что привело тебя сюда, о злосчастная старуха? Ты заодно с твоим братом, Зурейком-рыбником!» – «О начальник, – сказала старуха, – право против меня, и вот моя шея перед тобою. Но тот молодец, который устроил со мной эту штуку, кто он из вас?» – «Это первый из моих молодцов», – сказал Ахмед ад-Данаф. И Далила молвила: «Ты – ходатай Аллаха перед ним, чтобы он принес мне голубей для писем и все другое, и считай это милостью мне». – «Аллах да встретит тебя воздаянием, о Али! Зачем ты сварил этих голубей?» – воскликнул Шуман. И Али ответил: «Я не знал, что это голуби для писем». – «О надсмотрщик, – сказал Ахмед, – подай их нам!» И надсмотрщик подал голубей, и Далила взяла кусочек голубя, и пожевала, и сказала: «Это не мясо птиц для писем. Я кормлю их зернышками мускуса, и их мясо делается как мускус». – «Если ты хочешь получить почтовых голубей, исполни желание Али каирского», – сказал Шуман. «А какое у него желание?» – спросила Далила. И Шуман сказал: «Чтобы ты женила его на твоей дочери Зейнаб». – «Я властна над нею только добром», – сказала Далила. И Хасан сказал Али каирскому: «Отдай ей голубей!» И тот отдал их Далиле.
И Далила взяла их и обрадовалась, и Шуман сказал ей: «Ты непременно должна нам дать ответ удовлетворительный». – «Если он хочет на ней жениться, – сказала Далила, – то та штука, которую он устроил, еще не ловкость. Ловкость лишь в том, чтобы он посватался к ней у ее дяди, начальника Зурейка. Это ее опекун, и он кричит: «Эй, вот ритль рыбы за пару джедидов!» Он повесил у себя в лавке кошель и положил в него золота на две тысячи».
И когда люди услышали, что Далила говорит это, они вскочили и сказали: «Что это за слово, о распутница! Ты просто хочешь лишить нас нашего брата Али каирского!»
Далила ушла от них в хан и сказала своей дочери Зейнаб: «Тебя сватает у меня Али каирский». И Зейнаб обрадовалась, так как она полюбила его за то, что он от нее воздержался, и спросила свою мать, что произошло; и та сказала ей: «Я поставила ему условие, чтобы он посватался за тебя у твоего дяди, и ввергла его в погибель».
Что же касается Али каирского, то он обратился к своим товарищам и спросил: «Что это за Зурейк и кто он такой будет?» И ему сказали: «Он начальник молодцов земли иракской и может чуть что просверлить гору, схватить звезду и снять сурьму с глаз, и нет ему в таких делах равного. Но он раскаялся в этом, и открыл лавку рыбника, и скопил рыбной торговлей две тысячи динаров, и положил их в кошель, к которому привязал шелковый шнурок, а на шнурок он навешал мелких колокольчиков и погремушек и привязал шнурок к колышку за дверью лавки, так что соединил его с мешком. И всякий раз, как Зурейк открывает лавку, он вешает кошель и кричит: «Эй, где вы, ловкачи Каира, молодцы Ирака и искусники стран персидских! Зурейк-рыбак повесил кошель на своей лавке, и если тот, кто притязает на хитрость, возьмет кошель, он ему достанется!» И приходят молодцы, люди жадные, и хотят взять кошель, но не могут, так как Зурейк кладет себе под ноги свинцовые лепешки, когда жарит и зажигает огонь, и если приходит жадный, чтобы его отвлечь и взять кошель, он бросает в него свинцовой лепешкой и губит его или убивает. И если ты пойдешь против него, о Али, ты будешь как тот, что бьет себя по щекам на похоронах, а сам не знает, кто умер. Нет у тебя силы бороться с ним, и он тебе страшен. Не нужно тебе жениться на Зейнаб – кто что-нибудь оставит, и без этого проживет».