В то же время в переписке Сара упоминает о неких юридических документах, что свидетельствует о тревоге и подозрительности, лежащих в основе ее общения с Танн. «Мы так и не получили никаких юридических документов, подтверждающих факт удочерения, – может, они все-таки важны? Если да, то должны ли мы предпринять какие-либо дополнительные шаги?»
Следующее письмо содержит в себе отголоски реалий военного времени наряду с желанием матери как можно больше узнать о ребенке, которого она усыновила. Как всегда, оно начинается со слов благодарности за «нашего замечательного ребенка. Она такая милая и добрая. Нам, конечно, очень повезло». Затем Сара переходит к пересказу последних новостей: вызванный к малышке врач попросил предоставить информацию обо всех анализах и осмотрах, проведенных при рождении.
«Я была бы вам очень признательна, если бы вы направили нам всю необходимую информацию. Кроме того, не могли бы вы прислать какое-нибудь подтверждение ее рождения или любые документы, касающиеся ее, чтобы я смогла получить продовольственную книжку. В местном муниципалитете ее не выдают без свидетельства о рождении, больничной выписки или любого другого документа, который бы доказывал, что она моя дочь. Мне нужно получить красные купоны на сгущенное молоко и синие – на овощи».
Танн направляет Саре всю необходимую информацию, и та быстро пишет в ответ: «Я уже получила ее продовольственные книжки». Когда Танн получит это письмо, она нацарапает внизу страницы, обращаясь к неизвестному социальному работнику: «Пожалуйста, поблагодарите за письмо и скажите, что я уехала из города в отпуск, но пусть обязательно держат нас в курсе событий».
Заверения о воспитании ребенка в еврейских традициях, о которых Сара писала Танн в другом письме, не оправдались. Пара не отличается особой религиозностью, в семье празднуют как христианские, так и еврейские праздники, и в конце концов Бесс становится католичкой.
Однако Танн беспокоят более серьезные проблемы. В декабре 1944 года она связывается с Киплингами и сообщает о грядущих изменениях в законах Теннесси об усыновлении. «Мы считаем, что было бы целесообразно завершить все юридические процедуры как можно раньше», – пишет она.
Впрочем, уточняет Танн, все это будет сделано только в том случае, если «ребенок, который на данный момент проживает в вашем доме, полностью соответствует всем требованиям и желаниям». Процедура по удочерению может быть завершена социальным работником ОДДТ, который специально для этого приедет в Нью-Йорк, пишет Танн – по ее словам, суд штата Теннесси с пониманием относится к «чрезвычайному военному положению и трудностям, связанным с путешествиями с детьми». Затем Танн просит выписать на ее имя чек на сумму в 160,68 долларов (или две тысячи триста долларов в переводе на современные деньги) с пометкой «На транспортные и судебные расходы». Киплинги, во всем доверяющие Танн, не поедут ни в Теннесси, ни в суд в Нью-Йорке.
Бесс было всего пять или шесть лет, когда она впервые спросила мать, не удочерили ли ее. «Я была любознательным ребенком. И заметила, что у всех моих двоюродных братьев и сестер черные волосы», – объясняет она.
«Нет», – ответила ей Сара.
Однако девочка упорствует, недоумевая, почему она не похожа ни на кого в их семье.
Тогда ее мать делает вид, что капитулирует: «Да, мы тебя удочерили».
Бесс жутко расстраивается, и Сара идет на попятную, пытаясь обратить все в шутку.
Этот разговор наглядно иллюстрирует, какая путаница царила в воспитании Бесс. Ее жизнь была полна материальных благ, но не меньше в ней было вопросов без ответов. Частично правду она узнает, когда ей будет уже за тридцать. Именно в этом возрасте она столкнется с другими удивительными фактами своей жизни. «Я не могла, – говорит Бесс, – отделаться от ощущения, что что-то было… я даже не знаю, как это выразить…» Ее голос на другом конце провода затихает.
До шести лет Бесс вместе с родителями жила в Нью-Йорке, а затем семья переехала в свой второй дом – на ферму площадью 35 гектаров, расположенную неподалеку от города Уайт-Плейнс. В этом красивом месте маленькая девочка чувствовала себя полностью изолированной от мира. «У нас было озеро, и у меня были лошади, – рассказывает она. – Я была счастлива, но при этом – совсем одна». И тогда Бесс нашла выход. «Я сажала перед собой двух кукол, мальчика и девочку, и притворялась, что они мои брат и сестра».
Хотя Бесс не догадывается, что ее удочерили, она уже знает, что родилась в Мемфисе. Ее удивление растет.
«Почему я родилась в Теннесси?» – спрашивает она.
«Мы просто проезжали мимо», – отвечает Сара.
И ни слова больше до тех самых пор, пока Бесс не исполнится тридцать восемь лет. Тогда в семье разыгрывается настоящая драма. «Я получила письмо из Департамента статистики актов гражданского состояния о моем удочерении», – говорит она. Об удочерении, в котором ее мать когда-то отказалась признаться. К тому времени ее приемные родители уже давно развелись, отец женился во второй раз. Бесс рассказывает, что кто-то из старших членов семьи без ее согласия написал запрос в штат Теннесси и, назвавшись ее именем, попросил предоставить соответствующую информацию. Так появилось нежелательное письмо. «Когда я получила его, это был такой шок. Оказалось, я жила во лжи. Я была не той, кем себя считала».
Она вызывает родителей на откровенный разговор. Отец просит прощения, мать подавлена.
«Она так и не смогла смириться с тем фактом, что не она родила меня». Бесс рассказали, что ее приемный отец после перенесенной болезни не мог иметь собственных детей. Молодая женщина очень близка со своей тетей, сестрой матери, но та тоже хранила все в секрете. Теперь тетя Бесс говорит Саре: «Я же просила тебя все ей рассказать».
Бесс не держит зла на тетю, но сам факт обмана все равно причиняет ей боль. «Первые пару месяцев это уничтожало меня эмоционально. Мне было грустно. Я задавала массу вопросов. Мои тети и дяди все знали».
Возмущена ли она до сих пор их коллективным молчанием? «О нет, нет и нет». Она пошла к психотерапевту и проработала это. «И я не сердилась на свою мать. Это уже не имело значения. Все встало на свои места. Но я просто безумно зла на Джорджию Танн…»
Однако новостью о рождении Бесс секреты не исчерпываются. «Я знала, что родилась в Теннесси, и мое сердце всегда было там. Я всегда думала о Теннесси… Я всегда считала себя южанкой. Это было чем-то странным и необъяснимым – моя тяга к Теннесси», – признается она.
Саре она объясняет: «Я не ищу свою биологическую мать. Я ищу свою сестру». Однако поиски изматывают и разочаровывают ее. Оказалось, что ее родная мать использовала разные имена в документах об усыновлении. В запутанных семейных архивах она иногда возникает под именем Валерии, но каждый раз – с новой фамилией.
Родного отца Бесс звали Томас, ему было сорок четыре года, от предыдущего брака у него осталось двое сыновей. Вместе с Элси Кларой они жили в маленьком городке на западе Теннесси. «Они остались жить там, – рассказывает Бесс. – Поженились после того, как отдали своих детей». Или после того, как продали их?
Бесс начинает искать свою семью, когда законы об усыновлении в Теннесси еще оставались прежними. Все архивы были засекречены. Бесс пишет в штат Теннесси и, наконец, находит судью, который будет вести ее дело. В газетах она обнаруживает имена родных брата и сестры. Затем она регистрируется на сайте некоммерческой организации под названием ALMA Society, которая помогает людям установить связь со своими родными семьями. Бесс записывает каждый свой шаг и собирает огромную папку писем. «Я обыскала округ за округом, – говорит она. – Я знала, что они были где-то там, потому что так было указано в бумагах».
В один из дней она совершает открытие: у нее есть старший брат по имени Джим!
«Я закричала на всю улицу: «Я нашла своего брата!» – вспоминает Бесс. – Он жил в Аризоне, я позвонила ему в день его рождения. Простуженный, он сидел дома. Он был ошеломлен… и очень счастлив».
Однако прежде чем они встречаются с Джимом, Бесс разыскивает еще и свою сестру Сьюзен. Та живет в Нашвилле, Бесс позвонила ее приемной матери. «Она сказала: «Я не могу поверить! Она всегда хотела иметь сестру». Приемная мать Сьюзен сразу же называет Бесс своей второй дочерью. И Бесс снова в восторге выбегает на улицу. «Когда я нашла ее, то не могла удержаться, чтобы не закричать: «Я нашла свою сестру!»
Бесс становится активисткой движения за открытие доступа к архивам ОДДТ. Она пишет письмо редактору местной газеты и связывается с офисом губернатора. «Я наконец-то смогла найти свою биологическую семью, – говорит она. – Слава богу, это было не в Нью-Йорке, потому что там я точно не получила бы никакой информации». Ее речь во время интервью начинают звучать все быстрее: «Я хотела, чтобы жители штата знали: нет ничего плохого в том, чтобы получить доступ к архивным записям. Когда вы достигаете определенного возраста, то имеете полное право знать правду».
Три дочери Бесс оплачивают поездку до Теннесси, чтобы она смогла встретиться со Сьюзен.
«Мы сели в самолет и полетели в Нашвилл, – вспоминает ее дочь Эмили. – Мы живем довольно скромно, но когда речь идет о таких важных вещах, деньги найти можно».
Первая встреча в аэропорту Нашвилла полна эмоций и драматизма и напоминает сцену из фильма. Бесс, которой на тот момент исполнилось тридцать восемь лет, одета в футболку с надписью: «Я нашла свою сестру». На Сьюзен, которой сорок два, – другая футболка. На ней написано: «А вот и я». «Это было так, будто мы шли навстречу друг другу в замедленной съемке и вокруг больше не было никого, – говорит Бесс. – Мы бросились в объятия друг друга. Я только услышала, как она прошептала мне: «Я тебя люблю». Мы с ней похожи как две капли воды».
Через некоторое время они совместными усилиями находят свою биологическую мать. В этом им помогает сводная сестра, живущая в Теннесси. «Она была не слишком приветлива», – признается Бесс.