Мадам Нуаро прижала руку к груди.
– Ох, отец Клеман, почему вы ведете себя так, словно я в первый раз делаю нечто подобное? – Она подмигнула Еве: – Не волнуйтесь. Я прекрасно знаю, как играть роль старого спятившего книжного червя. Это самое лучшее прикрытие.
Ева улыбнулась ей, и, когда они с отцом Клеманом уже повернули в выходу, мадам Нуаро снова обратилась к ней:
– Подождите. Ева?
– Да?
– Спасибо вам. Спасибо, что вы здесь. Вы спасете много жизней.
Ева улыбнулась, пробормотав в ответ: «Merci». Однако, выходя из магазина вместе с отцом Клеманом, она не могла отделаться от чувства, будто она самозванка. В конце концов, Ева не собиралась играть роль спасительницы, она просто задержится здесь немного и поможет Реми справиться с авралом. Потом она отвезет мать в Швейцарию, где они будут ждать возвращения отца.
– Отец Клеман, – начала она, пока они быстрым шагом возвращались к церкви, – можно вас кое о чем спросить?
– Конечно, Ева, – сказал отец Клеман после того, как ненадолго отвлекся, чтобы кивнуть усатому мяснику – тот закрывал свой магазин – и махнуть рукой полной цветочнице, с которой поздоровалась Ева, когда в первый раз шла в церковь.
– Где вы берете деньги, чтобы платить за материалы?
Он улыбнулся:
– У нас есть поддержка. Подполье не только снабжает нас необходимым, но и помогает с финансами. Кстати, если вы решите остаться у нас на некоторое время, мы выделим вам небольшое жалованье. Вы будете выполнять работу и получать за нее плату.
– Вам не стоит…
– Это позволит вам оплатить жилье, купить еду. – Он подмигнул ей. – Между прочим, у меня есть несколько продовольственных карточек для вас и вашей матери.
Ева с трудом подавила чувство вины. Теперь ей будет намного сложнее уехать.
– Я могу спросить вас еще кое о чем? Вы сказали, что у тех детей, чьи документы мне предстоит подделать, нет родителей. – Она глубоко вздохнула. – Кто будет уточнять их настоящие имена?
Он пришел в замешательство:
– Их настоящие имена?
– Чтобы они могли найти своих родителей после войны.
– Ох, Ева, вы должны понять, что их родители могут не дожить до конца войны.
– Я знаю. – Она прогнала мысли об отце, когда в ее ушах вновь зазвучали слова матери: «Кто нас вспомнит? Кому будет до нас дело?» – Но, отец Клеман, должен же быть какой-то способ. Что, если после окончания войны самые юные из них не смогут даже вспомнить, откуда они?
– Ева, слишком опасно отправлять их через границу с тем, что позволит их опознать. – Его взгляд был полон сострадания. – Мне очень жаль.
– Но вы могли бы… хотя бы выяснить их настоящие имена ради меня?
– Ева, зачем вам это? – мягко спросил отец Клеман.
– Я буду знать, кто они, – тихо ответила Ева. – Пожалуйста. Мне… очень важно, чтобы они не были забыты.
Некоторое время он молча смотрел на нее.
– Я подумаю, что можно сделать. И вот еще, Ева.
– Да, отец Клеман?
– Спасибо. Мне кажется, мадам Нуаро была права, когда подумала, что вас послал нам Бог.
Тем вечером, когда за витражными окнами над книжными полками померк свет и Ева закончила ставить печати на пачке документов, в библиотеку пришел Реми. Ева так долго сидела сгорбившись за столом, что у нее затекли плечи, а пальцы болели, после того как она скрупулезно вырисовывала все детали печатей, заполняла бланки и ставила на них подписи. У нее щипало глаза и пересохло в горле. С тех самых пор, как утром они с отцом Клеманом вернулись в церковь, она не отрывалась от работы даже для того, чтобы выпить стакан воды.
Еве понадобился час, чтобы изучить и опробовать в деле примитивное устройство, которым она никогда прежде не пользовалась, и еще час, чтобы нанести на него первую печать, необходимую для ее работы. Как только филигранный рисунок печати был полностью исполнен на гелевой основе, она быстро смогла поставить поддельную печать на двадцати одном бланке свидетельств о рождении. Вторая печать заняла меньше времени, после чего ей осталось только вписать новые имена детей и даты их рождения, а также поставить на документах неразборчивую подпись. Во время работы она размышляла о судьбах родителей этих детей и о своем отце. Сколько из них уже обречены? Ей не раз приходилось прерываться и вытирать слезы, чтобы они не размазали чернила на новых документах.
– Ну что? – спросил Реми, входя в библиотеку с маленьким свертком, от которого исходил приятный запах. – Я купил немного сыра и картошки. У вас уже есть готовые документы? – Он положил сверток на стол, и в животе у Евы заурчало.
Ева с трудом сдерживала улыбку:
– О да, несколько.
– И сколько именно?
Ева взяла в руки пачку документов.
– Пока двадцать один.
Реми посмотрел сначала на нее, затем – на бумаги в ее руках.
– За один день? Но это невозможно.
– Посмотрите сами. – Она протянула ему пачку и с жадностью принялась за еду, застонав от удовольствия, когда откусила от картофелины, все еще горячей, словно ее только что вытащили из печки.
Не обращая внимания на Еву, Реми принялся перебирать бумаги, первые несколько листов он изучал придирчиво, остальные – просмотрел лишь мельком.
– Но… – Он поднял глаза, и его голос дрогнул: – Они выглядят просто идеально. Как вам удалось сделать их так быстро?
Ева уже заворачивала остатки сыра и половинку своей картофелины, чтобы отнести матери.
– Сама не знаю. Но, согласитесь, у меня слишком высокая квалификация, чтобы быть просто вашей скромной помощницей?
На этот раз она не стала прятать улыбки и, встав и взяв кофту, направилась к двери. Она уже прошла половину пути через темную церковь и вдруг услышала за спиной шаги. Реми появился сбоку и взял ее за руку.
– Постойте, – сказал он.
Она повернулась к нему.
– Я… простите меня за то, что я говорил. Похоже, у вас все отлично получается, даже несмотря на отсутствие практики.
– Но вы ведь проделали весь тот путь до Парижа ради меня, не так ли? Будем считать, что мы с вами в расчете.
– Вы покажете, как это делаете? – Он понизил голос: – Если мы сможем работать вместе…
– Конечно. – Она сделала паузу. – Но при одном условии.
– Договорились…
– Я хочу сохранить список детей, для которых мы подделываем документы. Ведь у всех у них есть семьи.
– Отец Клеман, разумеется, объяснил вам, как это опасно – хранить сведения с их настоящими именами?
– Тогда помогите мне сделать так, чтобы это не было опасно. – Она посмотрела ему в глаза. – Мы должны поступить так ради них. Ради их родителей. Пожалуйста.
– Почему для вас это так важно?
Ева отвернулась, снова вспомнив отчаяние матери. «Они стирают нас из жизни, а мы им в этом помогаем».
– Потому что кто-то должен помнить. Иначе как они смогут найти дорогу домой?
Реми открыл рот, а потом закрыл его.
– Я ничего не могу обещать. Но я подумаю об этом.
– Спасибо, – улыбнулась ему Ева. – И спасибо за еду. Вы передадите документы месье Клеману? – Уходя, она чувствовала, как он провожал ее взглядом, пока она не исчезла в тихих сумерках.
– Где ты была?
Когда Ева перешагнула порог, мамуся ходила по комнате с раскрасневшимся лицом. Она была в пальто, а собранный чемодан стоял около двери.
– Мамуся, что это значит? – Ева остановилась в дверях, удивленно глядя на мать.
– Я решила – мы возвращаемся в Париж, – твердо ответила мамуся. – Теперь нам, разумеется, придется отложить отъезд до завтра. Но мы и так сильно задержались.
Ева перевела взгляд с матери на чемодан, а затем снова посмотрела на мать. И тихо закрыла за собой дверь.
– Мамуся, мы не можем ехать в Париж.
– Конечно, можем! – обиженно возразила мать. – Я уже давно и тщательно все обдумала. Мы должны находиться там, когда вернется отец. Как иначе он нас найдет? Если мы будем в Швейцарии, он не сможет этого сделать. Нет, Париж – это единственный путь.
– Но, мамуся, – мягко сказала Ева, – татуш не вернется.
– Как ты смеешь такое говорить? – Голос мамуси сорвался на визг. – Разумеется, он вернется. Его депортировали по ошибке, и как только это выяснится…
– Мамуся, – повторила Ева, на этот раз более твердым тоном, – это не было ошибкой.
– Отец найдет способ, как…
– Нет, – перебила ее Ева. – Не найдет. С ним все кончено.
– Ты же не хочешь сказать, что он умер? – хриплым голосом закричала мать.
– Нет, – быстро ответила Ева, хотя в глубине души понимала, что, возможно, ее «нет» – ложь. Эта мысль, засев глубоко в ее сознании, не отпускала весь день, как будто чей-то голос шептал ей страшную правду на ухо, пока она старательно вписывала имена и даты рождения в надежде спасти хотя бы несколько жизней. – Нет, я не говорила этого, мамуся. Но в ближайшее время он не вернется домой.
– Откуда ты знаешь? Нет, Ева, мы едем в Париж, и точка!
– Мамуся, Париж уже не тот город, из которого мы уехали. Мы даже не сможем вернуться в нашу квартиру.
– Ты говоришь чушь. Почему это мы не сможем? Она ведь наша!
Ева глухо вздохнула. Она еще не рассказала матери про бывших соседей, желая избавить ее от лишней боли. Но теперь уже было все равно.
– Потому что в нее переехали Фонтены.
Мамуся с непониманием уставилась на нее:
– Не говори ерунды. У Фонтенов есть своя квартира рядом с нашей.
– Но наша больше и лучше. Я не сомневаюсь, что мадам Фонтен положила на нее глаз еще в самом начале войны. Как по-твоему, что будет, когда мы приедем и попытаемся вернуть ее? Ты правда не думаешь, что она сразу вызовет полицию и нас арестуют?
– Она живет в нашей квартире? – Лицо мамуси изменилось. – И мы позволим этой ужасной женщине присвоить ее себе? После того, как мы столько лет усердно работали и честно платили за нее? А теперь нас можно вышвырнуть на улицу, как собак, которыми она нас считает?
– Мне это не нравится так же, как и тебе, но у нас нет выбора.
Мамуся так крепко сжала от гнева губы, что кожа вокруг них побелела.