Она глубоко вздохнула и посмотрела перед собой, на книгу в потертом кожаном переплете – книгу, которая будет хранить секреты и, возможно, однажды поможет восстановить чьи-то жизни.
– Понимаю, – ответила она наконец. – И думаю, что, возможно, я сейчас нахожусь именно там, где и должна быть.
Глава 15
Май 2005
«Я нахожусь именно там, где и должна быть». Я сказала эти слова отцу Клеману больше шестидесяти лет назад, и с тех пор они преследуют меня, неожиданно звучат на моем родном языке в те самые моменты, когда, казалось бы, я уже могла отпустить прошлое.
Шестьдесят три года назад в разгар войны я сделала свой выбор, осталась в Ориньоне, и этот шаг навсегда изменил мою жизнь. И вот я сижу в международном аэропорту Орландо в ожидании посадки в самолет, предчувствуя, что мой мир скоро снова неотвратимым образом изменится. Наша жизнь зависит от решений, которые мы принимаем; в считаные мгновения все может преобразиться.
На этот раз у меня еще было время передумать. Я могла развернуться и поехать домой. Освободиться от прошлого, не будить спящих призраков, позвонить Бену и сказать ему, что не полечу в Берлин. Так было бы проще всего, но одному Богу известно, как часто я выбирала эти самые простые пути, после того как покинула Францию.
Когда я решила связать свою жизнь с Луисом, улететь в Америку, избавиться от французского акцента, ассимилироваться, мне казалось, что распрощаться с прошлым будет довольно просто. Ведь разве я не превратилась к тому времени в мастера по перевоплощениям? Впоследствии, когда от Ориньона меня отделял океан, я считала сначала месяцы, затем – годы и десятилетия со смерти Реми. Каждый день должен был приносить облегчение, а потом и вовсе все бы покрылось, как водится, мхом забвения.
Только ничего не забылось. И вот теперь пришло время вернуть себе хотя бы частичку утраченного.
Я вытерла внезапно навернувшиеся на глаза слезы, мой взгляд упал на маленького мальчика, он лежал на полу, возле ног женщины, сидевшей неподалеку от меня, и рисовал что-то в раскраске. На вид – годика три-четыре, с кудрявыми рыжевато-каштановыми волосами, как у маленького Бена в его возрасте. Когда ребенок поднял голову и улыбнулся мне, сердце у меня замерло – в это мгновение все прошедшие годы стерлись, и я увидела своего сына таким, каким он был когда-то. Вероятно, из-за того, что я смотрела на него слишком долго, глаза у мальчика удивленно округлились, и в ту же секунду его личико сморщилось и он заплакал.
Его мать подняла глаза от журнала.
– Джей, малыш, что такое?
– Та леди. – Он указал на меня. – Почему она на меня смотрит?
Я в ужасе взглянула на мать:
– Простите. Я не хотела…
– Нет, нет, он просто расстроился, потому что я не купила ему шоколадку в самолет, – быстро возразила его мать. – Джей, солнышко, надо быть вежливым. – Она виновато улыбнулась, и я заметила, как она измотана. Я вспомнила, что чувствовала себя так же в первые годы, когда родился Бен, меня тогда мучил вопрос, смогу ли я снова стать собой. Но прошли десятилетия, и я до сих пор не знаю, что значит быть собой. Кто я вообще такая? Студентка? Аферистка? Верная жена без прошлого? Усталая старая библиотекарша, до которой наконец дошло, что ей давно пора на пенсию? Возможно, я не была никем из этих людей, а может быть, всеми ими одновременно.
Я прогнала прочь вопросы, на которые не было ответов, и заставила себя улыбнуться.
– Он напомнил мне моего сына. – Женщина удивленно сморщила лоб, и я пояснила: – Сейчас моему Бену пятьдесят два, но когда-то давным-давно он был очень похож на вашего мальчика.
– А. – Женщина, кивнув, взъерошила волосы сына. Тот снова сосредоточился на своей картинке и принялся раскрашивать красным и бирюзовым карандашами корову, напомнившую мне одного из персонажей детской книжки «Бе-бе, и-го-го, му-му», которую я последние пять лет рекомендовала посетителям библиотеки. Есть нечто волшебное в том, как загораются глаза ребенка, когда ты даешь ему книжку, способную заинтересовать его. Мне всегда казалось, что именно таких детей, которые считают книги волшебством, ждет самая интересная жизнь.
– Он любит книги? – спросила я вдруг. – Ваш сын? – Мне почему-то очень хотелось, чтобы он их любил.
Женщина снова подняла на меня глаза, но теперь ее взгляд был настороженным.
– Обычно я читаю ему по вечерам, – медленно ответила она. И добавила: – Он еще маленький и не умеет читать. – Как будто я не способна догадаться, что дошколенок вряд ли будет читать книги самостоятельно.
– Ну конечно. Понимаете, я – библиотекарь, – объяснила я, и выражение ее лица немного смягчилось. – Я только хотела сказать: это прекрасно, когда дети любят книги. Мне кажется, книги способны менять мир.
Женщина кивнула и вернулась к чтению журнала, тем самым закончив нашу беседу. Я взглянула на часы – до посадки оставалось пять минут, потом посмотрела через окно на взлетную полосу, где в лучах солнца блестел наш толстобрюхий самолет. Я потопталась на месте и расправила плечи, пытаясь избавиться от охватившего меня волнения. Я чувствовала себя словно выброшенная на берег рыба или, точнее, рыба, которая понятия не имеет, как доплыть до нужного ей места.
Мой взгляд снова упал на мальчика Джея. Когда Бен был маленьким, я совершила множество ошибок, сейчас их уже невозможно исправить, а ведь они сформировали самую суть его личности. Я надеялась, что Джея ждет лучшее будущее, но беда в том, что родители всегда совершают ошибки, так как в воспитании детей ориентируются на свою жизнь, которую прожили до их появления.
Меня охватило чувство вины. Я не могла улететь, не предупредив сына, даже если он никогда не знал, кем я была на самом деле. В этом виновата я, а не он. Достав из сумочки мобильный, я набрала его номер. И ждала, глубоко вздыхая, пока его телефон прозвонил два раза, потом раздался щелчок и включилась запись его голоса. Я нахмурилась. Бен прислал мне голосовое сообщение.
После секундного колебания я отключилась. Так даже лучше. А если бы он ответил? И стал настаивать на том, чтобы я вернулась домой? Как бы я поступила? Неужели опять отказалась бы от своего прошлого, проигнорировала бы вой сирены в Ориньоне? Возможно. А потом до конца жизни жалела бы об этом.
Резкий голос объявил по громкой связи: «Начинается посадка на рейс 2634 авиакомпании “Дельта” до Нью-Йорка. Пройдите к выходу 76». Я встала, мое сердце громко стучало в груди. Пассажиры вокруг меня выстраивались в очередь, каждый норовил оказаться поближе к началу, но я медлила. Вот и все. Если я сяду в самолет, обратной дороги не будет. Пересадка в Нью-Йорке короткая, придется торопиться, чтобы успеть на самолет до Берлина, и у меня уже не останется времени передумать.
– Мэм, вам не нужна помощь при посадке? – Позади меня возникла заботливая сотрудница «Дельты», глядя на меня широко открытыми глазами, какими смотрят на мир совсем юные девушки. – Принести коляску, чтобы вы могли подняться по трапу?
– Нет, спасибо, я сама в силах о себе позаботиться, – ответила я фальшиво-приторным голосом, хотя понимала, что мое раздражение направлено не на нее конкретно, а скорее на Бена и всех молодых людей. – Я еще пока не стою одной ногой в могиле.
Пожав плечами, она ушла, но тут завибрировал мой телефон. Я поискала его в сумочке и увидела, что на экране высветилось имя Бена. Я замерла в нерешительности, с пальцем, занесенным над экраном. Затем, не успев опомниться, я сбросила вызов и отключила телефон.
Я больше не могла отворачиваться от прошлого. Поэтому потихоньку начала переставлять ноги и заняла очередь, которая, извиваясь змейкой, вела к самолету. Время пришло.
Глава 16
Ноябрь 1942
Когда с деревьев облетели последние листья и наступил ноябрь, немцы и итальянцы вторглись в свободную зону, и вся Франция оказалась оккупированной войсками гитлеровской коалиции. Беженцы из Парижа больше не могли найти на юге надежного убежища, а значит, тем, кто приезжал в Ориньон, необходимо было как можно скорее пересечь швейцарскую границу. Число таких желающих стремительно росло, что создавало дополнительные сложности.
В августе Швейцария закрыла свои рубежи, затем снова их открыла, а двадцать шестого сентября вновь заперла границу на замок, на сей раз уже официально. Теперь Швейцария принимала только стариков, беременных женщин и больных, а также детей без сопровождения и семьи с детьми младше шестнадцати лет. Пограничный контроль был строгим. К тому же, чтобы добраться до Швейцарии, беженцам приходилось ехать через территорию Франции, и эти поездки становились все опаснее с каждым днем.
Невзирая на просьбы мамуси одуматься, Ева решила провести в Ориньоне хотя бы несколько месяцев, чтобы помогать отцу Клеману. Мамуся неохотно осталась с ней, а после закрытия границы выяснилось, что задержаться им придется на куда более длительный срок. Даже при наличии безупречных документов двум женщинам, одной из которых чуть за двадцать, а другой – около пятидесяти, было не так просто попасть в Швейцарию, – то есть, другими словами, Ева и мамуся больше не имели возможности покинуть Ориньон.
– Как теперь мы найдем отца? – стенала иногда мамуся после вечерней молитвы, когда они лежали рядом на маленькой кровати в своем номере в пансионе. – Ева, что ты натворила? – Этих слов Еве было достаточно, чтобы погрузиться в глубокую и темную пучину вины. Но она не могла бросить свою работу, которая с каждым днем приобретала все более важное значение.
Ева и Реми проводили вместе много времени, они старались работать максимально быстро, но все равно не поспевали за постоянно растущим спросом. Теперь они изготавливали документы не только для евреев. Не реже чем раз в месяц их организация принимала раненых пилотов, обычно из Великобритании, иногда из Канады или США, и, как правило, все они почти не говорили по-французски. Кроме того, молодым людям, работавшим на Сопротивление, также требовались поддельные документы, помогавшие им избежать