Реми притянул ее к себе, и она крепко прижалась к его телу. Ее плавные изгибы и его сильные грудные мышцы соединились словно фрагменты пазла, о существовании которого она никогда и помыслить не могла. Его поцелуи пробудили в ней невероятное ощущение, будто он всегда знал ее, возможно, даже лучше, чем она сама. Его пальцы запутались в ее волосах, а затем стали исследовать ее тело: сначала застенчиво и робко, а затем все более уверенно.
Никто еще никогда не целовал Еву с таким пониманием ее души и тела. Всю жизнь она старалась вести себя пристойно и быть сдержанной, хотела, чтобы родители гордились ею, и чувствовала себя виноватой из-за того, что несколько раз целовалась с хорошими еврейскими мальчиками из школы. Но она никогда не позволяла себе ничего большего. Теперь же, когда Реми, сжав ее бедра, приподнял ее и уложил на стол, за которым они работали, она желала только одного: почувствовать прикосновение его кожи, быть как можно ближе к нему.
Внезапно он остановился и резко отпрянул назад, оставив ее там одну. Она была полностью одета, ее щеки горели, а тело было охвачено огнем.
– Я… мы не можем, – пробормотал он, а затем отвернулся и заправил рубашку.
– Но… – прошептала она в растерянности. Неужели она сделала что-то не так? Возможно, ее неопытность была слишком очевидной?
– Дело не в тебе, – ответил он на ее незаданный вопрос. Он все еще не смотрел на нее, но, когда она села и пригладила растрепанные волосы, ей показалось, что он заметил, с каким трудом она сдерживает слезы.
– А в чем же?..
– Я… я не могу вот так воспользоваться ситуацией, – проговорил он, глядя себе под ноги.
– Но, Реми, ты не…
– Нет, – перебил он ее. Она слышала, как его всегда твердый голос слегка подрагивает. – Я не хочу подвести тебя, Ева, как ты этого не понимаешь? Иначе я себя не прощу. Я… извини. Мне надо идти.
И он ушел, выбежал за дверь маленькой библиотеки, как будто в церкви начался пожар. Единственным утешением для Евы послужило то, что перед уходом он оглянулся и их глаза снова встретились – в это краткое мгновение она прочитала столько страдания и грусти в его лице. Для Евы стало ясно, что слова Реми были искренними; он так быстро покинул ее, потому что боялся причинить ей боль.
И, возможно, она теперь до конца дней будет сожалеть о том, что не бросилась за ним, а осталась на месте, – стыд и преданность матери не позволили ей этого сделать. Когда она пришла в себя и подбежала к дверям церкви, Реми уже не было видно. И только его следы на снегу, ведущие в сторону дома, где жили дети, свидетельствовали о его недавнем присутствии.
Утром Ева не вернулась домой; ей хотелось передать документы лично отцу Клеману, и в глубине души она еще надеялась, что Реми передумает и вернется.
С матерью ей тоже не хотелось видеться – слишком сильные чувства бушевали в ее душе. Когда Реми целовал ее, для нее это казалось самым приятным, самым естественным, что только бывает на свете. Но как такое возможно, ведь он даже не был евреем? Ее мать никогда бы не простила ее, не исключено, что и отец не одобрил бы ее поведения. Как она могла их предать сейчас? Чем дольше она сидела на ступенях церкви, тем больше росло ее смятение. Можно ли считать смелым поступком попытку последовать зову сердца, даже если ради этого ей придется обмануть ожидания родителей? Или же она поступит намного мужественнее, если откажется от человека, к которому питала запретную любовь, чтобы сохранить традиции своего народа, оказавшегося на грани уничтожения? Ни один из вариантов не казался ей верным.
Когда час спустя вернулся отец Клеман и увидел, что она сидит одна на холоде, следы Реми уже замело снегом.
– Что ты здесь делаешь? – спросил он, поднимаясь по ступеням с красным от мороза лицом. – Что-то случилось?
– Я… – Как она могла объяснить ему все и при этом не показаться дурой? – Мне просто захотелось подышать свежим воздухом.
Судя по выражению его лица, он ей не поверил, однако кивнул и помог подняться.
– Пойдем внутрь, Ева, а то ты замерзнешь насмерть. Вы с Реми закончили работу?
Она отвернулась, чтобы отец Клеман не увидел румянца на ее лице.
– Да, святой отец.
В церкви было тепло, но, когда Ева сопровождала отца Клемана к маленькой библиотеке, ее тело по-прежнему напоминало ей ледышку, а сердце было таким же холодным, как и красное обмороженное лицо.
– Господи, Ева, – сказал отец Клеман и с тревогой посмотрел на нее, когда они оказались в потайной комнате. – Сколько ты там просидела? Ты же совсем замерзла.
– Недолго, – уклончиво ответила она. Она потеряла счет времени, хотя и догадывалась, что пробыла там достаточно долго, раз следы Реми на снегу успели исчезнуть. – Реми ушел.
– Да, – сказал отец Клеман, и она поняла, что ему уже все известно.
– Вы не знаете, где его можно найти? Мне нужно ему кое-что сказать. Я должна была сделать это еще прошлым вечером.
Отец Клеман нахмурился:
– Он что, тебе не сообщил?
– О чем?
– Ева, сегодня он сопровождает детей.
– Он… что?
– Он сказал, что знает, как ты сблизилась за последние месяцы с воспитанниками мадам Травер, в особенности с Анной, и хотел убедиться, что они перейдут границу в целости и сохранности.
– Он мне этого не говорил.
– Возможно, не хотел тебя волновать.
Ну да, скорей всего, Реми знал, что она попытается отговорить его. Значит, их поцелуй был прощальным? И именно это он имел в виду, когда сказал, что не хочет подвести ее? Он боялся, что не вернется? Дрожь пробежала по ее телу, теперь ей стало еще холоднее, чем на церковном крыльце.
– Переход может быть опасным в это время года, – тихо сказала она.
– Да.
– Как думаете, сколько ему понадобится времени, чтобы вернуться в Ориньон?
– Ева, я не уверен, что он вернется, – ответил он, выдержав паузу. – Мне сообщили, что подполье нашло для него другую работу.
– Другую работу?
Взгляд отца Клемана был полон тревоги:
– Прежде чем приехать в Ориньон, он работал со взрывчатыми веществами.
– Взрывчатыми веществами? Реми?
– Ну да. Он неплохо разбирается в химии.
– Ну конечно, – сказала Ева. – Молочная кислота.
Отец Клеман кивнул.
– Насколько я понимаю, для изготовления взрывчатки требуется определенный опыт.
Значит, Реми отправится куда-то далеко, будет работать со взрывными устройствами, рисковать жизнью. Увидит ли она его снова? Внезапно ее охватила страшная тоска.
– Но он мне нужен, – слабым голосом проговорила она.
Ева не знала: то ли отец Клеман не понял смысла ее слов, то ли решил прийти ей на помощь и избавить от неудобных вопросов.
– Ева, с ним все будет хорошо. Кстати, Сопротивление пришлет еще одного человека, чтобы помогать тебе с подделкой документов.
– Еще одного? – Ева с ужасом огляделась по сторонам. Она делила эту комнату с Реми и не могла себе представить, что здесь появится кто-то еще, будет дышать его воздухом, займет его место, которое должно принадлежать лишь ему одному.
– Между прочим, она примерно твоего возраста.
– Так это женщина? – Ева не ожидала такого поворота, хотя он был вполне вероятным.
Отец Клеман кивнул:
– Она должна приехать в течение месяца.
Ева медленно потянулась к документам, которые они с Реми подделывали ночью. С их помощью дети смогут перебраться через швейцарскую границу, если все пойдет по плану. Собравшись с мужеством, она протянула бумаги отцу Клеману.
– Я могу пойти с вами? Чтобы попрощаться с ним?
Она заглянула ему в глаза, и ей показалось, что он видит, что у нее на сердце.
– Нет, Ева, боюсь, это невозможно. Видишь ли, дети и их сопровождающий уже покинули город. Я сейчас отправлю кого-нибудь с этими документами за ними следом. А иначе риск будет слишком большим.
– Значит, и вы тоже не увидитесь с Реми?
Он взял ее за руки:
– Мне кажется, мы оба обязательно встретимся с ним. Запомни, Ева… ты должна верить.
Эти слова не принесли ей утешения, но она знала о вере католиков в то, что после смерти они встретятся в загробном мире. И отец Клеман не пообещал ей, что Реми вернется живым. Вероятно, он хотел сказать, что однажды, если все они будут вести праведную жизнь, то обязательно соберутся вместе где-нибудь очень далеко отсюда. Но к тому времени, возможно, будет уже слишком поздно.
Глава 20
Через две недели подполье прислало нового человека – двадцатишестилетнюю женщину, которая представилась как Женевьева Маршан. У нее были короткие и волнистые темные волосы, и этой прической она напомнила Еве актрису Мари Бель. Женевьева, с ее длинными ногами и красивой внешностью, при других обстоятельствах и сама могла бы стать кинозвездой. Однако здесь ее красота вызывала только подозрения, и Ева удивлялась, как такая девушка могла работать на Сопротивление, где больше ценились люди незаметные, способные слиться с толпой, вроде той же Евы.
Женевьева прибыла из Плато, находившегося в 150 километрах к юго-востоку от Ориньона. Она жила там в одной деревне, где подделка документов была поставлена на поток, а местный протестантский пастор, работавший на Сопротивление, помог скрыться тысяче с лишним евреев. Когда Женевьева впервые рассказала об этом, Ева подумала, что та преувеличивает, но отец Клеман подтвердил правдивость ее слов.
– Теперь, когда наша сеть стала более организованной, мы смогли наладить с ними связь, – объяснил он. – Вот как Женевьева попала сюда. Человек по фамилии Плюн, который обучал ее этому ремеслу, подделал тысячи документов.
Как позже выяснилось, метод Плюна мало чем отличался от того, который использовала Ева, хотя масштаб его деятельности был гораздо значительнее. В основе метода Плюна были те же идеи для ускорения процесса подделки документов, включая применение копировальных валиков для изготовления печатей. Поэтому Женевьева могла сразу же включиться в работу. Она оказалась более аккуратной и скрупулезной, чем Реми, хотя Ева никогда бы не признала этого вслух. Иногда Же