– Ты провела здесь всю ночь? – Женевьева, поставив мешок на стол, посмотрела на аккуратные стопки документов.
– Я не смогла бы уснуть.
– Ты отлично поработала. – Женевьева достала из мешка несколько газет. – Надеюсь, у тебя хватит сил, чтобы изготовить еще один комплект документов. Я нашла идеального кандидата для Реми – это молодой мужчина двадцати семи лет, который натурализовался двадцать лет назад после того, как приехал из Австрии, а в августе 1942-го его имя снова появилось в официальных записях в связи с женитьбой. Так что эти данные должны пройти проверку. В кабинете отца Клемана я просмотрела все выпуски «Журналь офисьель», которые выходили после этой даты, и не нашла соответствующего некролога, так что можно предположить, что этот человек все еще жив. Вот два выпуска, в которых упоминается о нем.
Ева взяла слегка пожелтевшие газеты и в изумлении покачала головой:
– Я даже не знаю, что сказать.
– Ничего и не надо говорить, Ева. Мы же с тобой делаем одно дело. А сейчас о главном – чем конкретно я могу тебе помочь?
Быстро, но очень тщательно Ева стала готовить поддельные документы для Реми на имя Андраса Кёнига, который родился 12 мая 1915 года, а затем вместе с родителями эмигрировал из Австрии и в октябре 1922 года натурализовался во Франции. Он был фермером, поэтому его не отправили на обязательные работы, и, в соответствии с августовским выпуском газеты «Журналь офисьель», Ева указала, что он заключил брак в департаменте Эн с француженкой Мари Травер 1920 года рождения. Также у Евы было несколько фотографий Реми, которые она хранила вместе со своими фотокарточками на случай, если им срочно понадобится изготовить новые документы. Поэтому она без особого труда прикрепила одну из этих фотографий к удостоверению личности и поставила необходимые печати. Кроме того, она подготовила разрешение для поездок на велосипеде без фонаря в Серва и читательский билет библиотеки города Бурк-ан-Брес.
Когда в полдень отец Клеман пришел проведать их, Ева уже почти закончила.
– Тебе еще нужно много времени, чтобы завершить работу? – спросил он, закрывая за собой тяжелую дверь.
– Совсем чуть-чуть.
– Замечательно. Когда документы будут готовы, я заберу их.
Улыбка исчезла с лица Евы.
– Куда заберете?
– Я хочу лично передать их Реми.
– Но отец Клеман…
Он жестом прервал ее.
– Я молился об этом всю ночь, Ева. Так будет правильно. Я сам поеду туда, как церковный настоятель, который переживает за судьбу одного из прихожан, и постараюсь убедить их, что он стесняется своего австрийского прошлого, да и сам по себе немного простачок. Я извинюсь за то, что он совершил ужасную ошибку, решив воспользоваться поддельными документами, и заверю их, что ничего подобного впредь не повторится.
– А если они уже заставили его во всем сознаться… – с трудом выговорила Ева.
– Ева, я согласен с тем, что ты сказала прежде, и я уверен: ничего подобного не должно было произойти. Рискую ли я? Да. Но на этой войне я не собираюсь отсиживаться в безопасности в стенах церкви, пока люди вроде Реми или Фокона каждый день рискуют жизнью. Пора и мне последовать их примеру.
– Я поеду с вами, – заявила Ева.
Он решительно покачал головой.
– Это все только усложнит и сделает нашу операцию еще более опасной. К тому же мы не можем рисковать тобой в случае, если что-то пойдет не так.
Ева не согласилась с ним, но понимала, что священник прав.
– Я… я даже не знаю, как вас благодарить.
– Это я у тебя в большом долгу, Ева, – возразил отец Клеман. Он обнял ее и прижал к себе, стараясь утешить.
Три дня спустя Ева в одиночестве работала в библиотеке. Вдруг распахнулась дверь.
– Реми? – воскликнула она и вскочила с места.
Но на пороге появился отец Клеман. Лицо у него было суровым, и у Евы екнуло сердце.
– Отец Клеман, он?..
– С ним все хорошо, – быстро проговорил отец Клеман. – Реми молодец, он подыграл мне. По правде говоря, оказалось, что каким-то чудом он знает несколько слов на австрийско-баварском диалекте, и этого оказалось достаточно, чтобы одурачить жандармов. Слава богу, его не успели передать немцам.
Ева почувствовала облегчение, но страх все еще не отпускал ее. Она снова заглянула за плечо отца Клемана.
– Тогда где же он?
Отец Клеман подошел к Еве и взял ее за руку.
– Пока он не может сюда вернуться.
– Но…
– С ним все в порядке, Ева, но сейчас он должен поехать на север. Я не знаю, почему Годибер и Фокон поменяли планы, чтобы Реми чаще переходил через границу. Подполью же нужна его помощь как специалиста по взрывчатым веществам. Но теперь он больше не будет сопровождать беженцев, так как оказался в поле зрения властей и, как говорится, спалился.
– Но ему… не причинили вреда?
– С ним обошлись довольно грубо, но ничего страшного. Жандармы решили, что он занимался контрабандой сигарет ради наживы. Они и понятия не имеют, что Реми работал против них. Это недоразумение, вероятно, и спасло ему жизнь.
Ева облегченно вздохнула:
– Он в безопасности?
– Пока что – да. Но дело, которым он занимается, опасное. Если немцы застанут его за попыткой устроить против них саботаж, его немедленно расстреляют. Ева, ты должна понимать, что шансы не на его стороне.
– И не на моей тоже. Но я все равно здесь.
Легкая улыбка появилась на его губах.
– Думаю, сейчас нам остается только молиться… и прилагать все усилия, чтобы поддерживать общее дело. Как, впрочем, и всегда.
– Отец Клеман? – спустя какое-то время спросила Ева. – Он спрашивал обо мне?
– Конечно.
– И?
Отец Клеман поймал ее взгляд:
– Он хотел убедиться, что с тобой все хорошо, что ты в безопасности.
– И все? Он не просил ничего передать?
– Нет, Ева.
Когда отец Клеман ушел, Ева наконец дала волю слезам. Она пыталась успокоиться, убедить себя, что получила отличные новости – Реми был жив. Он почти не пострадал и больше не будет ходить через границу.
Но к ней он не вернется. И теперь у нее даже нет никаких шансов узнать, не угрожает ли ему какая-нибудь опасность. По крайней мере, документы на имя Андраса Кёнига обеспечат ему дополнительную защиту. Но она понимала, что все это окажется бесполезным, если его поймают с поличным при совершении какого-нибудь преступления или если он ненароком выдаст себя. Отец Клеман был прав, ей оставалось только молиться.
Поэтому она сосредоточилась на стопке газет «Журналь офисьель». Ева перелистывала страницы и искала имена, которые она могла бы использовать для людей вроде Реми, готовившихся к сражению на передовой в битве, о приближении которой немцы еще даже не догадывались.
На следующей неделе Ева всего три раза возвращалась в пансион переночевать с матерью в их номере, в остальные ночи она оставалась в церкви, изучала газеты, подделывала документы и, когда получалось, выкраивала несколько часов для сна. Нужно было печатать продуктовые карточки, делать удостоверения личности, защищать детей, помогать скрываться участникам Сопротивления. Работы не становилось меньше, а Женевьева хоть и уходила до наступления вечера, работала, к ее чести, так же напряженно, как Ева, и умела разрядить мрачную атмосферу в библиотеке.
В четверг вечером, после того как отец Клеман сообщил новости о Реми, Ева наконец-то позволила себе уйти чуть пораньше. Она застала мать в холле пансиона. Мамуся сидела у окна и смотрела в него с отсутствующим видом.
– Мамуся, с тобой все хорошо? – спросила Ева и села рядом.
Мать даже не обернулась и не посмотрела на нее.
– Я думаю о том, где сейчас отец.
Ева крепко зажмурилась, а потом снова открыла глаза.
– Мамуся… – начала она.
– Ты знаешь, что мы делали в этот день тридцать лет назад?
– Нет, мамуся.
– Мы поженились. Он взял напрокат костюм, а я была в белом платье, и мне казалось, что все мои мечты осуществились. Мы думали, что впереди нас ждет чудесная жизнь вместе. Долгая жизнь. И что с нами стало? Он где-то на востоке, возможно, переживает за меня, а я здесь, совсем одна.
– Ох, мамуся! – Ева совсем забыла про эту дату. – С годовщиной! Прости, что не поздравила. Но ты не права, ты вовсе не одна. Я с тобой.
– Ты живешь в своем мире, Ева, и в нем нет места для меня.
Еве хотелось сказать, что там ни для кого не осталось места, но это было неправдой. В ее мире когда-то было место для Реми, а теперь этот уголок оставался темным и холодным.
– Мамуся, я всегда буду с тобой. Прости, что не смогла убедить тебя в этом.
Мамуся вздохнула:
– Эти извинения не вернут мне твоего отца. – Она встала и ушла. Через некоторое время Ева услышала, как хлопнула дверь в их комнату.
Из кухни появилась мадам Барбье, вытиравшая полотенцем руки.
– Все хорошо?
– Я… что бы ни делала, я только расстраиваю маму.
– Моя дорогая, ваша мать опустошена. Она устала надеяться, устала ждать. – Мадам Барбье подошла к Еве и положила ей руку на плечо. – Как и все мы. Эта война продолжается слишком долго. И ваша мать считает, что у нее отняли самых дорогих ее сердцу людей: вас с отцом.
– Отняли? Но ведь я же с ней.
– Она не чувствует этого, и вы тут не виноваты.
– Но она – вся моя семья.
– Во время таких войн, как нынешняя, приходит понимание, что семья – это не только те, с кем связывают кровные узы. Я теперь тоже ваша семья, как и отец Клеман. И все те дети, которых вы помогаете спасать, а также мужчины и женщины, продолжающие сражаться за Францию, в том числе и благодаря вашему участию.
– Но это никак не наладит моих отношений с матерью.
– Однажды она поймет, что таково ваше призвание.
Ева внимательно посмотрела на нее.
– Но теперь, когда с нами нет отца… – Она не смогла закончить фразу.
– Милая моя девочка, неужели не ясно? – Мадам Барбье улыбнулась ей. – Без людей вроде вас Франция будет брошена на растерзание волкам. Единственный способ спасти вашу мать – спасти Францию. Именно этим вы и занимаетесь.