Ева убеждала себя, что так будет лучше. Прошлое должно остаться в прошлом. Но все эти годы она продолжала любить Реми так же сильно, как и в ту ночь, когда видела его в последний раз. И все эти годы ее волновала судьба «Книги утраченных имен», а также мысль о том, успел ли Реми перед смертью прочитать послание, которое Ева оставила ему на страницах этой книги.
Глава 31
Май 2005
Немецкий библиотекарь Отто Кюн выглядел в точности, как на фотографии в «Нью-Йорк таймс». Мне он сразу понравился: у него добрые глаза, и он почти идеально говорил по-английски.
– Я очень сожалею о том, что сделали немцы, о том, что мы отняли у других народов, – сказал он, когда я представилась ему, и повел меня через библиотеку в свой кабинет. – И я хочу принести свои искренние извинения за то, что мы украли эту книгу, которая так много значила для вас.
Мне хотелось обогнать его, броситься вперед, схватить книгу, открыть ее на странице, которая всегда была моей начиная с 1942 года, но я заставила себя спокойно вздохнуть и замедлить шаг. Совсем скоро я узнаю ответ на свой вопрос, и вполне возможно, что он разобьет мне сердце.
– Сэр, – ответила я, – мы отвечаем лишь за те поступки, которые совершили или не совершили сами. Вам не стоит извиняться передо мной.
– Но все же, – не соглашался он, – это была ужасная трагедия. Здесь так много книг, миссис Абрамс, миллионы. За свою оставшуюся жизнь я не смогу найти всех их владельцев. К тому же владельцы многих книг, которые мы у них отняли, давно умерли. – Он открыл дверь своего кабинета, и тут мое сердце забилось быстрее – посередине его захламленного стола лежала она, моя книга. Я смогу узнать ее где угодно. У меня перехватило горло, стало трудно дышать и говорить.
– Это действительно она, – прошептала я. – Она оказалась здесь спустя столько лет. Это «Книга утраченных имен».
– Ах да, Никола – наш секретарь – упоминал, что вы ее так называете. – Он подошел к столу и взял книгу в руки. – Но почему? И что означает этот шифр в ней? Мне так хочется узнать.
Я собралась с духом:
– Я расскажу вам об этом. Но прошу вас, герр Кюн, могу я сначала взглянуть на книгу? Я так долго ждала этого момента.
– Конечно, конечно. Простите. – Он передал мне книгу, и, казалось, на несколько секунд весь мир вокруг замер. Я просто смотрела на нее и ощущала ее теплую кожаную обложку подушечками пальцев.
Я провела большим пальцем по знакомому позолоченному корешку и дотронулась до потрепанного уголка внизу обложки справа, и в этот момент все воспоминания разом вернулись ко мне. Я чувствовала руку Реми, которая касалась моей руки, лежавшей на этой самой обложке в тот день, когда я впервые увидела его. Я слышала его голос, шептавший мне на ухо, – он звучал как эхо, как фрагмент давно утраченной главы. Прошло больше шестидесяти лет с тех пор, когда я в последний раз видела эту книгу и Реми, но мне казалось, что прошлое снова со мной, здесь, в этой комнате; я совсем растерялась. Сама того не осознавая, я поднесла книгу к губам и поцеловала ее. А подняв глаза, заметила, что Кюн молча наблюдает за мной.
– Простите, – сказала я.
– Прошу вас, не извиняйтесь. Ради таких вот моментов я и живу. Есть нечто магическое в тех мгновениях, когда книги возвращаются к своим законным владельцам.
Я кивнула, а затем медленно, осторожно, пока мое сердце замирало от надежды, которую я считала навсегда похороненной, открыла книгу и пролистала ее до страницы под номером один. Моей страницы. Там, где стояли звездочка над буквой «е» и точка над буквой «в», звездочка над «я» и точка над «в». «Ева Траубе». «Я вернусь к тебе». Я посмотрела на остальные слова в книге, и постепенно меня охватило отчаяние.
Там не было третьей звездочки. Никакого нового послания от Реми.
На всякий случай я взглянула на вторую страницу, страницу Реми, но она выглядела точно так же, как и в тот день, когда я открывала книгу в последний раз. Звездочка над первой на странице буквой «р» и точка над первой буквой «е». Звездочка и точка над двумя первыми буквами фразы «Женись на мне».
«Женись на мне. Я люблю тебя», – написала я свое зашифрованное послание целую жизнь тому назад в надежде, что Реми прочтет его, но теперь я понимала, что этого не произошло. Я закрыла книгу и прижала к груди. Меня затрясло от горя. Реми, любовь всей моей жизни, сошел в могилу, так и не узнав о моих чувствах к нему. Мне никогда этого не исправить и не искупить своей вины. Внезапно мне показалось, что вся моя жизнь после того момента ничего уже не значила.
– Миссис Абрамс? – голос Кюна отвлек меня от печальных размышлений, я повернулась к нему и обнаружила, что он смотрит на меня с тревогой. – Вы хорошо себя чувствуете? Может, принести вам воды?
Я вытерла слезы, которые сейчас не имела права проливать.
– Да, простите. Со мной все в порядке. – Я помотала головой, пытаясь прогнать призраков, которые окружили меня. Сейчас 2005, а не 1944 год, и я должна ответить на вопросы этого славного человека. По крайней мере, на такое у меня еще хватало сил. – Так вот, насчет шифра.
Он с интересом наклонился ко мне.
– Да, но вам не стоит спешить. Вы все расскажете, когда будете готовы.
Я глубоко вздохнула:
– Отмеченные звездочками и точками буквы складываются в утраченные имена, имена детей, которые были слишком юными и могли не запомнить своих настоящих имен. Мы были вынуждены стереть их, чтобы у детей появился шанс на спасение. Я надеялась, что однажды, когда война закончится, я помогу им вспомнить, кем они были на самом деле. Но, по существу говоря, нас определяют не имена, которые мы носим, не религии, которые исповедуем, и не флаги той или иной страны, развевающиеся у нас над головами. Теперь я это понимаю. Наше сердце помогает нам определить, кем нам быть на этой земле.
Он с удивлением слушал меня не перебивая. Я рассказала ему о том, как стала подделывать документы, как встретила Реми и отца Клемана, как мы усердно работали, помогая людям вырваться из лап нацистов. И о том, что Реми предложил использовать последовательность Фибоначчи как шифр для имен детей, чтобы самые юные из жертв никогда не были забыты.
Я рассказала ему, как по окончании войны, через много лет после того, как я переехала в Америку, мой муж однажды сообщил мне об организации под названием «Яд Вашем». Она была основана в Иерусалиме и стала первым мемориалом жертвам Холокоста. Ее название переводится с иврита как «память и имя», и я сразу вспомнила об именах, утраченных вместе с книгой. И в последующие месяцы по ночам, пока Луис крепко спал рядом со мной, я мысленно повторяла про себя список тех, кого могла вспомнить. Их было больше сотни. Весной 1956 года я наконец-то связалась с представителями «Яд Вашем» и сообщила им настоящие и вымышленные имена, которые мне удалось извлечь из недр моей памяти. В организации мне пообещали, что постараются найти тех, кто детьми бежал в Швейцарию, и, возможно, некоторым из них удастся узнать об их прошлом.
– И они сдержали слово? – спросил Кюн. – Нашли тех детей?
Я вздохнула.
– Не знаю. Я отказалась назвать им свое имя или оставить свои контакты. Они хотели воздать мне должное за то, что я сделала, но мне этого не нужно. Никакая я не героиня. Я была самой обычной молодой женщиной, которая просто пыталась поступать по совести. И в конце концов я все испортила.
Кюн с минуту молча изучал меня, а затем заговорил тихим мягким тоном.
– Миссис Абрамс, одна очень мудрая женщина как-то сказала, что за все, что мы делаем, а также чего не делаем, мы отвечаем только перед собой. – Я слабо улыбнулась в ответ, а он улыбнулся мне. – Насколько я понял, почти всю войну вы пытались помогать невинным людям.
– Но я потеряла тех, кого любила больше всего на свете. – Я смолкла. А затем прибавила шепотом: – Мою мать казнили нацисты. Реми тоже погиб, герр Кюн. Какая разница, скольким людям я помогла, если не смогла выбрать правильное решение, когда речь шла о самых дорогих мне людях.
– Но ведь не вы причинили им зла, миссис Абрамс.
Тут я заплакала, заревела как старая дура, а мистер Кюн бросился утешать меня, прижал к своей груди, и я ощущала себя точно так же, как давным-давно, когда отец Клеман обнял меня и даровал мне прощение. Когда я наконец отстранилась и посмотрела ему в глаза, он не отвел взгляда.
– Хотите знать, что еще сказала мне та мудрая женщина? – спросил библиотекарь. – Она сказала, что наше сердце помогает нам определить, кем нам быть на этой земле. И я верю, миссис Абрамс, что вы выбрали для себя судьбу героини, пусть даже и не сознавая этого. – Он протянул мне книгу. – Она ваша. Можете забрать ее. Разумеется, после того, как будут оформлены все документы, но если не возражаете, я бы подержал ее у себя несколько дней, чтобы составить список имен. Возможно, мне удастся расшифровать имена тех, кого вы не смогли вспомнить за эти годы. Разве это не прекрасно, если нам удастся вернуть некоторым из тех детей их прошлое? Да и почему бы вам не остаться в городе и не помочь мне?
Я посмотрела на книгу, а потом – на Кюна:
– Мой сын, наверное, переживает. Я улетела, ничего ему не сказав.
– Так позвоните ему. Объясните, что у вас было незаконченное дело.
– Но… ему ничего не известно о том, кем я когда-то была.
– Может быть, пришло время рассказать ему? Видимо, в первую очередь вам нужно восстановить свое прошлое.
Я смотрела на книгу. В ней находилось самое важное для меня послание – мое письмо Реми – пусть оно и было отправлено слишком поздно. Но, наверное, такова история всей моей жизни – я всегда опаздывала, когда речь заходила о людях, которых я любила. Я не успела спасти отца из Дранси. Не успела вовремя вернуться в Ориньон, чтобы встретиться с матерью. Поэтому сейчас я не хотела опоздать, когда дело касалось моего сына.
Я обратилась к Кюну:
– Можно воспользоваться вашим телефоном?
Он улыбнулся мне:
– Я уж подумал, вы не попросите об этом, миссис Абрамс. Наберите два, чтобы соединиться с внешней линией, а затем: ноль-ноль-один для звонка в Америку.