он об этом прежде не объявил до въезда в землю государеву? Посол отвечал, что он русского обычая не знает, потому и не писал, и хотел ехать назад в Юрьев Ливонский, с той лошади сошел, которую прислал ему воевода, подводу, на которой ехал, покинул, стал в телегах да и говорит, что ему учинен позор и он за свой позор смерть примет. Ему говорили, что из государевой земли без государева указа его не отпустят; он отвечал: «Если меня назад и не отпустят, то я буду стоять, корм и питье стану покупать на свои деньги, а с левой стороны не поеду», и стоял до вечера. Наконец француз придумал средство: пусть едут два пристава: один — по левую, а другой — по правую сторону, а он — в середине; Окунев, посоветовавшись с псковским архиепископом, согласился, сам ехал по правую сторону посла, а по левую ехал один сын боярский в виде пристава. Окунев доносил, что французы, едучи дорогою, государевым людям чинили насильства и обиды, посол их не унимал, а пристава не слушались.
Приехавши в Москву, посол бил челом, чтоб государь велел ему давать вина французского да рейнского, а что им идет государева жалованья, питья, и они к тому питью не привычны, да бил челом еще об уксусе. Вина и уксусу дали. Потом он стал требовать, чтоб на представлении государю ему быть при сабле, и Кондырев пред его королем был в сабле; чтоб, изговоря царского величества титул, речь говорить ему в шляпе; наконец, чтоб дали ему возок. Во всем этом отказали. В ответе бояре прежде всего начали говорить, что титул царский в королевской грамоте не сполна написан. Посол отвечал: «У государя моего в государстве повелось изначала, что он ко всем великим государям в грамотах своих имен и титулов не пишет, также и своего королевского имени и титула не пишет, и новостей вводить нельзя». Бояре сказали: «Отчего же с Кондыревым прислана грамота и в ней царское именованье написано сполна?» Посол отвечал, что король велел это сделать по просьбе Кондырева: «Если так писать, как государев титул говорят, то в титуле написаны многие места, всего нам и не упомнить». Бояре говорили, что до сих пор такого образца не бывало ни от которых государей. Посол отвечал: «Если угодно, то государь его вперед царское именование и титул велит описывать, в том он клянется именем божиим и королевскою головою». Когда кончились споры о титуле, то посол объявил статьи: 1) король хочет с царем быть в крепкой дружбе и любви, что царю годно в его государстве, товары или какая сила, то король ни за что не стоит. 2) Торговля подданных обеих сторон без явки и без пошлины. 3) У французских купцов в Московском государстве вольности не отнимать и взаперти не держать: держать им священников и учителей своей веры; быть у них начальному человеку и ведать их во всем. 4) Есть в их странах дом австрийский, в нем князь особый (король испанский), цесарю друг и цесарева рода, и с польским королем они стоят заодно, помощь чинят немалую; королю французскому тот австрийский князь недруг, а царю недруг польский король; прибыль себе те князья получают от того, что посылают торговать в восточную землю, и тем польскому королю помогают; так если царь с французским королем будет в дружбе и любви, торговлю велит францужанам в Московском государстве дать повольную, то государь его станет австрийский дом теснить и торговлю их восточную отнимет, у них силы убудет и польскому королю помогать перестанут. 5) Царское величество позволил бы францужанам ездить в Персию чрез свое государство; от того царю и его подданным будет прибыль большая: англичане, голландцы и брабантцы покупают товары во Французской земле, в Московском государстве продают их дорогою ценою и товары привозят обычные, а францужане станут товары привозить самые добрые и продавать по своей прямой цене. Царское величество — глава и начальник над восточною страною и над греческою верою, а Лудовик король французский — начальник в полуденной стране, и когда царь будет с королем в дружбе, любви и соединенье, то у царских недругов много силы убудет: цесарь римский с литовским королем заодно, а царю с королем французским потому же надобно быть в дружбе и на недругов стоять заодно. Французский король турскому султану друг; зная, что царскому величеству турский султан друг, а над православною христианскою греческою верою царское величество начальник, зная это, король наказал послам своим в Царе-граде, чтоб они русским людям и грекам, которые при них будут, в Царе-граде во всяких делах помогали. Такие великие государи — король французский и царское величество везде славны, других таких великих и сильных государей нет, и подданные их все люди во всем им послушны; не так, как англичане и брабантцы делают все по своему хотенью, что есть дешевых товаров, скупят в Испанской земле, да русским людям и продают дорогою ценою, а францужане будут продавать все дешево. Бояре отвечали отказом в беспошлинной и в персидской торговле, говоря, что французы могут покупать персидские товары у русских купцов, кроме заповедных — белого шелка сырого и селитры; отказали и в учителях веры для французов, потому что у других иноземцев таких нет в Москве, хотя посол и утверждал, что в Париже 12 церквей греческих и у французов обычай бывать у отца духовного по четыре раза в год, так без отцов духовных быть им нельзя. Таким образом, Курменен уехал, не добившись ничего нового.
Вслед за французским в августе 1630 года явились послы голландские — Альберт Конрад Бург и Иоган Фелтдриль, били челом великим государям, Михаилу и Филарету, за то, что они жалуют торговых голландских людей, и объявили от имени Штатов и принца Генриха Оранского, что они начали войну с королем испанским и его советниками, папою римским и цесарем. Король испанский, папа римский и цесарь ищут всюду ввести свою проклятую папежскую веру, а православную христианскую искоренить, и царскому величеству они недоброхоты же; так, Штаты и принц Генрих велели царскому величеству объявить, что они хотят иметь с ним дружбу и соединение и торгу в Московском государстве хотят прибавить: а когда они с царским величеством будут в дружбе и торговля их будет прибавлена и укреплена, то папежанам всем будет поруха большая. Голландцы ведут торговлю в Литовской земле, в Данциге покупают пепел и золу и лен и пеньку дорогою ценою и польскому королю платят пошлины большие, литовским торговым людям от того барыши большие, но Штатам и принцу Генриху известно, что товары эти идут в Литовскую землю из Московского государства, так царское величество учинил бы заказ, чтоб московские люди этих товаров — золы, льну и пеньки в литовские города не возили, а возили бы к Архангельскому городу, а голландцы эти товары станут у них покупать, царской казне будет прибыль большая, а польскому королю ежегодного убытка будет по 100000 ефимков больших, и подданные его будут без промыслу и в скудости; когда царское величество на это согласится, то Штаты и принц Генрих закажут своим подданным накрепко, чтоб они в Данциг на кораблях за товарами не ходили, а ездили бы к Архангельскому городу. Кроме того, Штаты и принц Генрих велели царскому величеству объявить: государь жаловал иноземцев, велел в Московском государстве хлеб покупать, но тот весь хлеб очутился у них в Голландской земле, иноземцы продали его у Архангельского города голландцам и барыши себе взяли большие, двойные деньги. Государь бы пожаловал, велел голландцам приезжать к Архангельскому городу и в Москву и с русскими торговыми людьми торговать повольною торговлею, а пошлину брать умеренную, как с других иноземцев берут. Да высокие же Штаты приказали просить, чтоб царское величество и его святейшество приказали вывозить в Нидерланды хлеб и селитру, сколько можно, за что Штаты позволят царским подданным вывозить из Нидерландской земли всякие товары, деньги и военные запасы и всякую помощь царскому величеству оказывать.
Послам отвечали, что многим безымянным голландским торговым людям торговать в Москве и в других городах нельзя, потому что государевым людям от того будет теснота и убытки большие: так они бы, послы, написали именно, скольким их людям голландским торговать в Москве и по городам, ибо и англичане торгуют не многие же люди. Государь и святейший патриарх указали голландцам держать в Москве агента точно так же, как и англичане держат: что же касается до продажи золы, льна и пеньки только голландцам, то, когда будет голландский агент в Москве, он станет уговариваться с московскими торговыми людьми и голландцы будут покупать эти товары в Москве и в указных городах. Послы говорили: «Слышали мы слухом и подлинно знаем, что Московское государство землею пространно, и многие земли, на которых можно хлеб пахать, лежат пусты: если царское величество и отец его святейший патриарх позволят голландским торговым людям приезжать многим, кто захочет, то из них те, которым пашенное дело за обычай, станут великим государям бить челом, чтоб они эти пустые земли пахать позволили, голландцы станут распахивать по своему обычаю и товары всякие готовить, как у них ведется; от этого царской казне будет многая прибыль в пошлинах, а московским торговым людям будут барыши добрые: из Швеции, из восточной и западной Индии и из Голштинии сами присылают и просят у голландских Штатов, чтоб голландским торговым и всяким людям позволили приезжать и пустые места распахивать, но Штаты этого не позволили, а велели просить у царского величества, чтоб голландским всяким людям приезжать в Московское государство для торговли и для пашни». Но в Думе решили: «В пашне отказать и всяким людям мимо письменных торговых людей не ездить». Отказано было и в том, чтоб хлеб и селитру продавали исключительно голландским купцам; государи приказали только продать голландским послам 23000 четвертей ржи из того хлеба, который назначен был в Астрахань. Послы просили, чтоб позволено было голландцам по Двине-реке и у Архангельского города самим лес рубить и у русских людей покупать лес большой дубовый и сосновый, корабли из него делать у Архангельска, а другой лес возить к себе за море. Это было дозволено с условием, чтоб голландцы нанимали русских людей рубить лес и пок