Пока Майкл любезничает с Ларри, Диана размышляет о том, с какой целью Фейт вчера практически выставила ее из гостиницы. Оказавшись на улице, она направилась к дому Фреда. Самый очевидный, естественный путь… Получается, все было предопределено заранее? Но кем предопределено? Только лишь одной Фейт?
Сделанного не вернешь. Кажется, Диана послушно выполнила чужую волю. Что будет дальше? По отношению к Диане странные силы до сих пор неизменно проявляли дружелюбие. Утративший среду обитания Гомункулус просто решил напомнить о себе, пусть и на короткое время. С утра пораньше досталось Майклу. Видимо, творческая натура настолько ранима и восприимчива, что среагировала таким образом на витавшее поблизости зло. То есть, какое там зло? Все ведь относительно. Хотя не исключено, что это лишь банальное совпадение.
— Счастливо, Ларри. Звони, не пропадай.
Майкл отодвигает недоеденный салат, тянется к внушительному клину многослойного вишневого пирога. Кофе у него уже остыл, официант догадывается об этом и мгновенно приносит другую чашку. До чего же вышколенный и внимательный персонал подобрала миссис Броуди… Майкл отвлекается на пришедшее сообщение, открывает его, потом протягивает телефон Диане.
— Здорово, правда?
На только что присланной Ларри фотографии — стена, пересеченная серебристыми полосами, и полупрозрачная синяя пирамида со сфинксом, которая освещает пустое пространство огромного зала.
Глава 23
Стены и потолок небрежно выкрашены черной краской, тут и там видны грубые следы валика, под потолком переплетаются толстые трубы. Стиль лофт в сплошь старинном городке производит впечатление настоящей экзотики. Еще недавно здесь находился цех по обжигу фарфора. Предыдущий владелец крупного, но не особо успешного завода на окраине Эдервиля запутался в долгах, не выдержал конкуренции и продал здание по дешевке. Нынешний владелец не намерен возрождать производство. В его планах — создать галерею современного искусства, со скандалом разорвать сонные традиции и превратить Эдервиль в нечто особенное, центр притяжения для фанатов и ценителей неформата. Покуда коммерсант-энтузиаст ограничился тем, что позволил местной драматический студии за собственный счет переделать один из цехов и устроить там пространство для репетиций и представлений. Спектакли посещают преимущественно друзья и знакомые актеров и главного режиссера. Вот и сейчас на тесно составленных фанерных сиденьях примостилось человек тридцать, не больше.
С центра второго ряда Диана наблюдает, как на ярко освещенной сцене мечется и страдает главная героиня. Светлый плащ то развевается, то падает складками на белое платье, руки поднимаются в мольбе к неизвестному божеству. Актриса довольно красива, хоть и не первой молодости. Остальные действующие лица — всего лишь статисты, не более того, их реплики произносятся вполголоса, порой едва различимым шепотом. Они тоже что-то значат в каждом эпизоде, но по умолчанию отходят на второй план. Только когда с потолка внезапно спускается вспышка света, а героиня, бросившись на колени, начинает прилюдно каяться в совершенных злодеяниях, сразу несколько актеров вырастают перед ней угрюмой стеной и выносят свой приговор.
Белы одежды, но под ними грязь и стыд,
Лицо прекрасно, но оно всех лишь пугает.
В свинцовой чаше, что покрыта позолотой,
Отравленное зелье закипает…
Героиня прижимается лицом к дощатому полу сцены, замирает… Похоже, навсегда.
В зрительном зале внезапно включают освещение.
Как-то совсем резко наступил финал, актеры кланяются, взявшись за руки, и скромно исчезают сразу после того, как стихают непродолжительные вежливые хлопки. Однако это еще не все. Появляется режиссер, с которым приглашенные гости уже познакомились перед началом спектакля. Вполне типичная худощавая фигура в потертых джинсах и бесформенном свитере, волосы стянуты в хвост, на лице буквально написано приглашение к плодотворной творческой дискуссии. Он сдвигает одиноко стоящий у стены стул, усаживается на него верхом в непосредственной близости от зрителей. Громко (можно было бы потише, и так акустика отличная) вопрошает:
— Майкл, ну как вам?
Оказывается, после финала предусмотрено что-то вроде обсуждения.
— Очень необычно, — с максимальной деликатностью отвечает Майкл. — И динамика чувствуется…
— А с чего вы взяли, что в дошекспировские времена на сцене играли именно так? — вклинивается в разговор Роджер, который деликатностью не отличается, это не его стиль. — По-моему, не достаточно налепить ярлык, надо ему хоть как-то соответствовать.
Прочие бывшие одноклассники, пусть и присутствуют в зале (куда уж без них), но, к счастью для режиссера, помалкивают. Кэтрин с мечтательным видом обозревает черное пространство вокруг. Возможно, прикидывает, сколько фантастических цветов она могла бы нарисовать на голых стенах и потолке. Или припоминает вчерашний жаркий вечерок в доме у Фреда. Остальные вообще смотрят куда-то в сторону.
Режиссер откликается на недружелюбный выпад:
— Мы опирались на источники. Да и в целом документальное обоснование не играет первоочередной роли, главное — художественное осмысление. Мы так видим ту эпоху, когда чувства и их выражение были намного ярче и проще.
— Общие фразы. Сомнительная аргументация у вас. И к чему этот надрыв, если все сводится к примитивному морализаторству?
Еще один из зрителей, практически полный двойник режиссера, только волосы и брови посветлее, присоединяется к Роджеру.
— Должен тебе сказать, Энди, как твой ближайший друг: с самого начала что-то пошло не так. Не дожимаете почему-то. А может, наоборот, перебор с эмоциями. Вот прошлый спектакль был гораздо лучше. Ты только не обижайся.
— Если уж делать все приближенным к далекому прошлому, то с какой стати у вас на сцене свет электрический? Почему не свечи или факелы? И костюмы, кстати, тоже могли быть аутентичными. Разве обязательно смешивать средневековье и какой-то убогий кэжуал? — продолжает Роджер.
— Вот именно, Энди, — поддакивает ближайший друг. — Тут вы тоже слегка… Как бы тебе подоходчивей растолковать…
На режиссера становится просто жалко смотреть.
Диана неожиданно для себя произносит:
— А мне понравилось. Так проникновенно. И сочувствие главная героиня вызывает. Понятно, что она совершает все эти ужасные поступки не совсем по собственной воле. Как будто кто-то ей диктует сверху.
— Благодарю! Это именно то, что я стремился показать. Вы ведь с самого начала уловили: это рок, сродни античной трагедии? Не правда ли? Хелен — лишь марионетка, без собственной воли и силы.
— Ну, знаете ли! — не отстает Роджер. — Ничего себе безвольная марионетка! Мотивация у нее железная. Быть женой графа или младшего брата графа — разница громадная в ее глазах. Эдакая леди Макбет местного значения. Или, с учетом убийств малолеток-племянников — Ричард Третий в юбке. Прежде чем проповедовать со сцены, вы бы хоть немного пораскинули мозгами…
Тут, кажется, Майкл, который сидит между Дианой и Роджером, наступает ему на ногу, и тот затыкается, напоследок пробурчав:
— Хотя это мое чисто субъективное мнение, не берите в голову.
Режиссер выжидательно смотрит на Диану. Похоже, она единственная из зрителей, от общения с кем он получает удовольствие и заряд позитивной энергии. Диана считает своим долгом продолжить диалог, тем более что остались некоторые вопросы.
— Я, правда, не совсем поняла, почему она убила ту пожилую женщину?
— Бывшая няня близнецов — свидетельница, которая наверняка бы разоблачила преступление. А после ее устранения можно было почти ничего не опасаться. Да, этот момент надо подробней обосновать. Возможно, она даже шантажировала Хелен. Учтем, исправим…
— А еще не очень ясно, почему она вдруг сама выдала себя? Да еще так скоро…
— На самом деле публичное покаяние леди Хелен принесла много лет спустя. Она была уже глубокой старухой, давно овдовевшей, окруженной почетом и уважением. Но вы ведь не в курсе реальной истории. Вы же впервые в Эдервиле.
Фред замечает:
— Я тоже ни о чем подобном не слышал. Разве на самом деле что-то такое?..
— Конечно! Это неоспоримый факт. Не может быть, чтобы вы не слышали. Семья Хелен в свое время постаралась, чтобы письменные свидетельства о случившемся уничтожили, но кое-что осталось, — воспаряет духом режиссер. — Неужели никто не слышал о Хелен, владелице замка? Странно…
— Это тот замок рядом с мостом? — догадывается Диана.
— Совершенно верно. Одна из главных достопримечательностей Эдервиля. Я очень надеюсь, что нынешние владельцы разрешат сыграть эту пьесу в стенах замка. Представляете? Просторные залы с каменными полами, потайные комнаты, запутанные коридоры, где блуждает эхо… Ведь именно там все и происходило на самом деле. А финальная сцена — во дворе замка. Там сохранилось мощение с древних времен. Оно из серых камней, но в одном месте виден черный круг. Небольшой, диаметром метра два. В этом месте когда-то ушел под землю Рональд Норвэлл по прозвищу Железный. Представляете? Но эта история случилась раньше. А красавица Хелен была женой младшего брата другого графа Норвэлла. Чуть ли не со дня свадьбы Хелен ждала, что деверь отправится в мир иной, а титул перейдет по наследству. У братьев была большая разница в возрасте, тогдашний граф Норвэлл был уже немолодым и болезненным. Да еще и бездетным. Однако граф все не умирал и не умирал, а вскоре женился вторым браком. Родились близнецы. Сразу два наследника мужского пола. Этого Хелен уже не могла вынести. Вот так, собственно, и разыгралась трагедия. То есть сначала досталось самому графу, близнецы родились уже после его смерти. Действительно впечатляющая история! В убийстве деверя Хелен никто не заподозрил. Подозрение пало на жившую в замке прачку. Когда-то в юности граф соблазнил ее, потом, естественно, бросил. Прачка так и осталась исполнять свои обязанности и много лет не напоминала о себе. Но в последнее время прислуга заметила