— Я, например, остаюсь. Так что можешь нормально отоспаться, ты и так прошлую ночь глаз не сомкнула. Майклу сейчас получше, вроде, но все равно оставлять без присмотра боязно. Подежурю тут.
— Но у тебя ведь дома есть дела и в магазине…
— Да какие там дела, — беззаботно отмахивается он. — До рождественских распродаж я совершенно свободен.
Кэтрин сидит, сложив руки на груди, не произносит ни слова. Судя по выражению лица, удалить ее из номера можно лишь самыми радикальными способами: вынести в коридор, предварительно перекинув через плечо, или вышвырнуть в окно. Практическое осуществление этого под силу только Фреду, а он ничего не имеет против ее присутствия.
— Мы с Кэти отлично устроимся в креслах.
***
Последняя ночь, скорее всего, уже дошла до середины. Но это лишь предположение. Часов в камере нет. По звездам, которые равнодушно заглядывают в жалкий закуток, где заперта приговоренная преступница, время не определишь. А ведь отец однажды пытался научить ее определять время по звездам. Это было очень давно. Редкие случаи, когда он интересовался дочерью, она может пересчитать по пальцам. Жаль, что тогда оказалась бестолковой, не смогла уловить суть, в очередной раз разочаровала отца. Хотя, какая разница, сколько сейчас: час ночи или четверть третьего. Все равно времени остается ничтожно мало. Яркие звезды мерцают сквозь железную паутину на окне. Далекие и свободные, они хранят тайны, которые не под силу разгадать людям. Возможно, звезды знают, что произойдет с ней после казни?
Ни отец, ни мать не навестили ее ни разу, вычеркнули из жизни, как только стало ясно: обвинение справедливо, и замять чудовищный скандал не удастся. Скандал немыслимый, не имевший прецедентов в тихом благопристойном городке. Известие вышло далеко за границы Эдервиля, распространилось по всей округе. Судебный отчет даже попал в столичные газеты. Безобразное пятно на репутации двух прежде безупречных семейств так просто не отмыть, должно пройти немало лет, прежде чем о нем позабудут соседи и знакомые.
Прошение о помиловании отклонено. Уединение преступницы никто не тревожит. Гордон Одли… Невозможно предположить, чтобы он мог прийти сюда. В самом деле, каким образом объяснил бы свое появление? Между ними ведь нет ничего общего. Должно быть, он в глубине души рад, что Провидение избавило его от назойливой любовницы. Он даже на суд не явился, хотя зал был набит битком. Мало кто отказался удовлетворить жгучее любопытство и услышать скандальные подробности. Гордон устранился, не пожелав в последний раз свидеться, пусть бы на расстоянии. Его имя не всплыло при следствии, о нем не упоминалось, он не имеет ни малейшего отношения к трагическим событиям в доме Ричардсов. Об их связи никто не подозревает, настолько осторожным было поведение Гордона. Все так, но она надеялась, что он каким-то образом даст знать о себе, пришлет весточку со словами утешения и прощения. Она действительно виновата перед ним, во всяком случае, он сумел внушить эту мысль во время встречи на балу в Ратуше. Последний раз Гордон оказался так близко, можно было смело коснуться его рукой. А можно было устроить громкую сцену в людном месте, после которой что-то несомненно изменилось бы. Во всяком случае, ее судьба могла пойти иначе. Жаль, она тогда не решилась, и Гордон спокойно спит нынче. Он уже успел сделать предложение белокурой Роуз Аллен и получить согласие? Они обручились? Надо полагать, будут счастливы вместе. Удивительно: ревность, пожиравшая раньше, отодвинулась на задний план и больше не тревожит. Видимо, это знак, что все земное отступает.
Преступница ничего не знает о внешних событиях. Кажется, за темными каменными стенами она находится так долго, что снаружи произошло множество перемен. Она оказалась тут в начале августа, сейчас близится конец сентября. Эдервиль такой нарядный в это время года. Она всегда любила осень.
Завтра, конечно, явится священник, чтобы предоставить то формальное утешение, которое дает религия на пороге смерти. Только ей это утешение ни к чему. Раскаянья нет, нет даже сожаления, лишь бесконечная пустота и страх, от которого холодеет все внутри.
Невыносимо ждать завтрашнего дня и считать минуты. Липкий ужас охватывает ее, заставляя предпринять хоть что-то, лишь бы не ждать больше. Выдержит ли оконная решетка, на которую она собирается накинуть тонкий шелковый пояс? Выдержит, можно не сомневаться.
Она придвигает поближе к стене тяжелый дубовый табурет, встает на него. Пальцы уже перебирают пояс, затягивая узел. Свет далеких звезд становится ярче. Она запрокидывает голову, и горло сжимают чьи-то железные руки…
***
Диана не сразу осознает, что ее пальцы судорожно стискивают угол подушки, а не теребят шелковый пояс. Она не стоит на табурете в тюремной камере, а лежит на широкой двуспальной кровати. Вместо длинного платья — короткий халатик… Но сон был настолько реальным, что в действительность трудно поверить.
В соседней комнате тоже не спят. Слышатся шаги, шорохи, позвякивание металла по стеклу, потом умоляющий голос Кэтрин:
— Солнышко, выпей хоть один глоток. У тебя ведь обезвоживание будет!
Может, Майкла опять тошнило или он просто проснулся среди ночи, и друзья решили заставить его выпить раствор. Нужно побольше жидкости.
— Погоди, я его приподниму, — говорит Фред. — Майкл, не пугай нас так, открой глаза! Слышишь?!
В книге, которую Майкл когда-то написал, можно было перелистнуть некоторые страницы и сосредоточиться на истории и переживаниях Фейт. А в реальности это невозможно, она отличается от придуманных сценариев и сюжетов. Диана с головой укрывается одеялом, прячется в тесный и душный, но уютный мир, где нет места раскаянью и запоздалым сожалениям.
Глава 27
Фред считает, что ночь прошла относительно спокойно, и Майкл уже выглядит получше. Если люди искренне хотят во что-то верить, нет смысла с ними спорить.
Прибегают Роджер с Итоном, с самого порога начинается выяснение отношений.
— Что, нельзя было позвонить? — возмущается Роджер.
Итон добавляет:
— Можно подумать, мы посторонние.
Фред оправдывается тем, что вчера было не до звонков. Майкла тормошат, расспрашивают, пытаются как-то подбодрить. В комнате сразу становится шумно и тесно. К счастью, доктор Дизли как раз нашел подходящий момент для повторного визита. По его словам, присутствие стольких посетителей беспокоит и утомляет больного.
— Ладно, мы будем тут дежурить по очереди, — говорит Роджер.
— К чему это? Состояние совершенно не критичное.
— Мы уж как-нибудь сами разберемся, к чему.
Доктор, не привыкший к подобному хамству, удаляется, не попрощавшись. Его ждут пациенты, близкие и друзья которых проявляют больше уважения к светилу медицины.
— Давайте, в самом деле, распределимся, — предлагает Фред. — Диане одной тяжело будет. Я могу в любое время с Майклом посидеть. На этой неделе как раз собирался скинуть всю работу на продавца, а то он вконец обленился.
Роджер отзывается:
— Мы-то вообще свободные люди. Лично я в городе задержусь еще, уезжать пока не собираюсь.
После деликатного стука в дверь в гостиную проскальзывает горничная, та самая чистюля с глазами цвета горького шоколада, которая обожает поболтать на досуге. Опускает на стол поднос. Хрустальные тарелочки с печеньем самой замысловатой формы. Зеленый чай для Майкла и черный кофе для остальных.
— Привет, Линда, — приятельски бросает ей Фред.
— Ох, я так рада вас видеть! Сразу всех узнала. До чего же вы взрослые и успешные. Наверное, не помните меня… А в нашу школу вы не заходили?
— Как-то не успели пока.
Собравшаяся в номере компания воспринимает встречу с бывшей соученицей довольно кисло, без энтузиазма. Да, не помешало бы наведаться в старую добрую школу, может там еще остались прежние учителя…
— Почти все на месте. Директора, правда, сменила мисс Блумфилд. Помните эту засушенную старую деву? И мистер Янг куда-то уехал, уже давно.
— Мы знаем.
— Зато школьный театр снова возродили, как я слышала.
Линда не торопится покидать номер, тем более что здесь разворачивается сцена, которая для нее куда интересней театральной постановки или даже телесериала. Беседа о давно миновавшей школьной поре обрывается без подпитки, Линда наблюдает за тем, как Кэтрин, присев на диван, упрашивает Майкла выпить чай.
— Почему ты отказываешься?
— Я не нарочно, горло само сжимается.
Между тем Кэтрин от уговоров переходит к угрозам.
— Пей! Иначе прямо сейчас брошусь в окно, клянусь! Третий этаж, булыжная мостовая… Я не шучу. Будешь пить?
Она рывком приподнимает туловище Майкла так, что он оказывается в полусидячем положении, голова — на груди Кэтрин. Каким образом хрупкой женщине удается это проделать одной рукой (в другой держит чашку), не очень понятно. Никто не встает, чтобы помочь, ясно: сейчас лучше не вмешиваться.
— Ну же, попытайся!
И Майкл почти до конца выпивает чашку. Крошечными глотками, захлебываясь, но выпивает. Торжествующая Кэтрин ставит на журнальный столик чашку, в которой лишь на дне осталось немного жидкости.
— Умеешь ты уговаривать, Кэти, — глубокомысленно замечает Роджер. — Он бы даже яд проглотил после такого ультиматума.
Линда с явным сожалением, украдкой оглядываясь, покидает номер. Впрочем, она с толком и пользой провела время: кроме опустевшей посуды уносит с собой массу свежих впечатлений, которыми потом будет приятно поделиться со всеми любопытствующими.
Итон заявляет:
— Пообщались, кофе выпили, пора и на выход. Хватит надоедать Майклу. Можете все отправляться по своим делам, а я до вечера остаюсь.
— Конечно, идите. Спасибо, и так столько времени со мной нянчились. И Роджера с собой захватите, — говорит Майкл.
Кажется, ему в самом деле полегчало. Кэтрин поднимается неохотно, но все-таки Фред уводит ее вместе с Роджером.
Итон берется за обязанности добровольной сиделки всерьез и сурово спрашивает Диану: