— В тот день мы выбрались на пикник. Сначала все шло, как обычно. А потом… Я-то сам не видел, как началось. Мы с Кэтрин тогда были в пещере, услышали крики, шум. Я выглянул наружу. Эти трое — Джонни, Итон и Роджер, стояли на краю площадки и громко спорили. Началась драка. Даже не драка — мгновенный обмен ударами, в следующую секунду Джонни уже не было на холме.
Фред продолжает:
— До меня не дошло, что дело серьезное, а они толкутся на самом краю. Как дурак, сидел в стороне и жарил на костре хлеб с сыром. Прохлопал этот момент. Там и расстояние было крошечное, но когда мы с Майклом подбежали, поздно было, конечно. Кто же мог подумать?! Ссорятся и ссорятся, в предыдущие несколько недель они постоянно грызлись по пустякам. Даже непонятно, с чего скандал начался. И кто кого первый ударил.
— Точно не я, клянусь! — восклицает притихший было Итон. — То есть стопроцентно не ручаюсь, но это просто не мог быть я. Скорее…
— Ну, разумеется, сейчас будем обвинять друг друга. На Джонни еще можно все свалить, он ведь оправдаться не может, — откликается Роджер. — Какая теперь разница. Это произошло одновременно, и виноваты все.
Диана больше не решается напоминать о своем присутствии. Разбирательство, которое она затеяла, вертится само собой. Майкл продолжает:
— Когда мы сбежали вниз, Джонни был уже мертвый. Потом нам сказали: смерть наступила мгновенно, из-за перелома шейных позвонков. Надеюсь, он даже не успел ничего почувствовать. Не буду пересказывать подробности. Диане это ни к чему, а остальные и так помнят…
— Вернемся к книжке, — предлагает Роджер.
— Итон сразу начал кричать, что все произошло из-за нее. Что Фейт являлась ему во сне и настраивала против друзей. Особенно против Джонни. Ты, Роджер, тогда смолчал.
— У меня было то же самое. Да, смолчал, не хотел усугублять. Думаю, с Джонни оказалась подобная картина. Он заметно изменился в предыдущие недели, Фред правильно сказал.
Наступает минутная тишина, и становится слышно громкое мурлыканье кошки, разлегшейся у Майкла на коленях. Прищуренные зеленые глаза снисходительно обозревают странных людей, которые суетятся, спорят и выходят из себя по непонятным для кошки причинам.
— Я попросту его не узнавал, — добавляет Итон. — Джонни всегда такой открытый был и доброжелательный. А тут пошли разговоры, что мы ему завидуем. Как сейчас помню, я долго бился над одной теоремой, пытался найти альтернативное доказательство. Ну, мне это было интересно… Джонни в пять минут набросал правильное решение. Однако с такой пренебрежительной ухмылкой… Я чувствовал себя бездарным ничтожеством. Не понимаю, зачем ему вдруг понадобилось самоутверждаться. Джонни и так был вне конкуренции. Человек эпохи Возрождения, только родившийся в наше время. Не было сферы, которая бы ему не давалась. А потом, ни с того, ни с сего…
— В открытых и доброжелательных порой таится нечто непредсказуемое на самом дне, — отвечает Роджер. — С замкнутыми или раздражительными даже проще иметь дело, как ни парадоксально. Я долго этот вопрос изучал. И выбор профессии переменил после того случая, кстати. Хотелось понять, как можно противостоять чужому влиянию.
— Может, ты еще понял, что за… сущность на нас влияла?
— Я же не парапсихолог. Если уж принять на веру, что это реальное происшествие… А мы-то знаем: все было на самом деле. Мне кажется, Фейт — это то, что можно назвать неприкаянной душой. Ей не было покоя, искала выход к миру людей. Хотя мир со времен ее гибели изменился, люди в основном остались прежними. Каким-то образом Фейт проникла в мысли и сны Майкла. В принципе, объяснимо. У него, как у творческой личности, повышенная чувствительность и восприятие другое. Фейт удалось использовать чужой талант. Текст написан так, что на события невольно смотришь глазами Фейт и становишься на ее сторону. Между прочим, Майкл, ты на вопросы анкеты не ответил. Просил ведь тебя много раз. Я же статью пишу по психологии творчества…
— Роджер, как ты можешь сейчас о чем-то постороннем думать?! Отвечу потом, обещаю.
— Ловлю на слове. Так вот, когда была создана книга, призрак получил способность воздействовать на людей. У кого было нечто темное на дне души, если выражаться образно. На меня в том числе. Мы тогда слишком юные были. Не справились с первым испытанием. Оно нас развело, отдалило друг от друга надолго.
— Даже хорошо, что школа заканчивалась, начиналась новая жизнь, — добавляет Итон. — Мне, например, стало сложно общаться, даже видеться лишний раз не хотелось. Несчастный Джонни встал между нами. Мы разлетелись в разные стороны, чтобы не вспоминать о прошлом.
— Вы смотрели на меня с упреком, будто гибель Джонни на моей совести. Даже ты, Кэти, — говорит Майкл.
— Неправда! — впервые за все это время подает голос Кэтрин.
— Может быть. Но мне тогда так казалось. К сожалению, это еще не все. История потом продолжилась, только уже в Лондоне…
Глава 36
— Может, хватит, Майкл? — неуверенно говорит Фред. — Что было, то миновало. Поговорили, вспомнили и снова забыли.
— Нет! Я и так достаточно долго скрывал. Все равно уже, кто что подумает, по правде говоря…
Когда переехал в Лондон, жизнь сразу переменилась. Огромный город, новые люди, колледж, в котором давно мечтал учиться… Потом всякие заботы по обустройству — мы с однокурсником снимали пополам маленькую квартиру в старом доме, недалеко от колледжа. Все здешнее как-то быстро отошло на второй план и потускнело. Да я и сам старался не вспоминать о прошлом. Даже на каникулы не приезжал. Родители не настаивали, понимали, почему не хочу пока наведываться домой.
В литературном мире пробиться очень трудно. А когда у тебя никакой поддержки, и ты всего лишь приехавший из провинции зеленый юнец — это почти безнадежное дело. Но мне повезло. Несколько рассказов сразу взяли в сборники и журналы, их заметили. Известный критик позитивно отозвался. Мне передали, что один издатель не прочь рискнуть и выпустить мой роман, если есть что-то подходящее. К двум книгам тогда лежали наброски, но над ними еще оставалось работать и работать. Готовый роман был только один. Тот самый. Рукопись я привез из Эдервиля, не решился ни уничтожить, ни оставить дома без присмотра. Что мне было делать? Упускать такой шанс? Уже прошло немало времени. Эдервиль был далеко. Произошедшее казалось какой-то галлюцинацией. Я… я подумал…
— Да все понятно, не оправдывайся, — откликается Фред.
— Сомневался, что история из позапрошлого века, о провинциальном городке кого-то заинтересует. Но издателю рукопись понравилась. Он даже согласился оставить текст без изменений, если не считать пары опечаток и лишних запятых.
Трудно передать то чувство, когда держишь в руках свою первую книгу, листаешь страницы… Обложка получилась простая, без лишних деталей и в то же время эстетская. Все как-то удачно сложилось — стильный шрифт, переливы глубокого синего цвета… Авторские экземпляры я быстро раздарил. Целых три недели был в какой-то эйфории. Еще и родители обещали приехать, так хотелось их повидать… А потом вдруг звонок из Эдервиля — родители попали в аварию…
Через десять дней вернулся в Лондон. Дверь в квартиру была не заперта. В прихожей — огромная лужа крови, везде кровавые отпечатки. Полицейские обыскивали комнату Брэндона, моего соседа. Оказалось, Брэндон зарезал кухонным ножом свою сестру. Соседка услышала крики, вызвала полицию. Тело только что увезли.
Сибилла часто заглядывала к брату — всегда жизнерадостная, веселая… Она была старше на три года, тоже училась в Лондоне, жила у какой-то их родственницы. Сибилла и Брэндон были очень дружны. Невозможно было поверить, что Брэндон поднял на нее руку, да еще и зверски добивал. Та соседка рассказывала потом, что все тело было изрезано. Она видела, как Сибилла лежала в прихожей, а Брэндон застыл с ножом в руке. Крови, правда, было ужасно много, я после ухода полицейских вытирал эту кровавую лужу в прихожей, и почти по всей квартире оставались следы. Сибилла не упала сразу, видимо, пыталась спастись, добраться до двери.
Я не мог принять, что это совершил Брэндон. Он был на редкость спокойным и уравновешенным. С ним даже поссориться было нереально. Мне представлялось, что в квартиру ворвался какой-то маньяк. А Брэндон впал в шок еще и из-за того, что не сумел защитить сестру. Оговорил себя, полиция не захотела дальше копаться, проверять. Что было делать? Соседи никаких посторонних людей не заметили.
Из Манчестера приехала мать Брэндона, забрала некоторые его вещи. Сказала, что его перевезли в психиатрическую клинику для экспертизы. Я думал, туда очень сложно проникнуть. Но все-таки удалось получить свидание. Он выглядел как обычно, приветливо поздоровался. Если бы не больничная одежда и не два охранника рядом, можно было подумать, что все в полном порядке. Стал рассказывать, что нового произошло в колледже, пока я был в отъезде, спросил, внес ли я плату за квартиру. Он производил впечатление абсолютно нормального человека. Я попытался осторожно перевести разговор на нужную тему, надеялся, что он опишет настоящего убийцу… Брэндон вдруг крикнул:
— Это все твоя проклятая книга! Из-за нее я стал убийцей!..
Он опрокинул стол, который находился между нами, бросился на меня. Брэндон был как дикий зверь, лицо словно и не человеческое… Охранники его кое-как скрутили. Меня быстро выставили на улицу.
Дальше объяснять нечего, и так все ясно. Когда вернулся домой, нашел книгу, которую подарил Брэндону. Она лежала на холодильнике, полицейские не обратили на нее внимания, да и с какой стати обратили бы…
Я схватил книжку, спички и…
В моей комнате был камин. Понятно, что книгу надо было поскорее уничтожить.
Прежде я никогда не видел Фейт Ричардс наяву, только во сне. Это было единственное исключение. И то буквально на секунду. Она произнесла:
— Не делай этого, иначе сильно пожалеешь.
Я чиркнул спичкой, поднес к бумаге, та сразу погасла. Несколько раз пытался поджечь. Это не тот случай, тогда автору тяжело уничтожить свое творение. Единственным моим желанием было избавиться от него. Книга сопротивлялась, как разумное существо, которое борется за свою жизнь. В конце концов удалось ее запалить, страницы вспыхнули, огонь охватил обложку. Я вдруг почувствовал такую боль во всем теле, словно сжигают меня самого. Невыносимая боль оказалась. Помню, я кричал, катался по полу. Потом отключился. Очнулся ближе к вечеру. Книга уже догорела, пепел остыл. Я так и ночевал тогда на полу, сил не было встать.