Сладким тягучим сном.
Будет столь долог свет,
Сколько смогу смотреть я,
Будет столь долог день,
Сколько ты будешь в нём.
Крыши больничных стен
Сумрачны и покаты,
Птичий очерчен гвалт
Контурами двора.
Вот и пора тебе
Между домов куда-то
С долгой тоской в глазах,
С брошенным вскользь «Пора…»
Качнётся воздух – зыбок, многозначен…
Качнётся воздух —
зыбок, многозначен…
И сразу мир становится прозрачен,
Доверчиво впускает вглубь вещей —
Такой же мой, как божий и ничей.
Загадкою внезапной непонятен,
Он как рисунок из штрихов и пятен:
Скользнёшь – полёт, присмотришься – мура.
И тайна в мире теплится и дремлет,
А ты ведом каким-то знаньем древним,
Что только радость истинно мудра.
Мне мир – набросок, бестолковый случай.
Прозрачна счастьем улицы плакучей,
Я потому незыблемо права,
Что я плыву с деревьями, домами
По небу – словно лодка с кораблями,
И облака стоят, как острова.
Красным светом как зреньем вещим…
Красным светом как зреньем вещим
На исходе зальётся ночь.
Кто нездешний мне был обещан,
Чтобы рваться отсюда прочь?
Здесь то белым, то чёрным пишут
И о выборе держат речь.
Здесь то жить – говорят – потише,
То от смерти хотят сберечь.
Но не где-то, а всюду – правда,
Лишь бы сердцу открытым быть.
И искать на меня управу —
Только заживо хоронить.
То ли ветер, то ль божий шёпот
Всё ясней твердит, всё ясней:
Дерзость – думать, как будто что-то
В этой жизни известно мне.
Только станешь – и скажешь: «Полно!»,
Только поискам дашь отбой,
Как взлетят под тобою волны,
И – о камни, и – чёрт с тобой.
Ну каким я огнём согрета,
Чтобы так торопливо жить?
Боже, если ты сделал это,
Остужать меня не спеши,
Дай мне рваться к пределам разным,
В небо огненное крича!
…Осень, что же ты вышла в красном,
Как прозрение, горяча?…
Что есть в человеке…
Что есть в человеке,
курящем в чёрное небо,
От этого неба,
растянутого на ветках,
От мёрзнущих веток,
гонимых усталым ветром,
От ветра, которому
сроки все сочтены?
Когда он молчит —
я точно его теряю.
В слиянии с чёрным
я точно его теряю.
И боязно тронуть,
когда он у самого края,
Где звёзды
в сравненье с глазами его
черны…
По суетным словам скользить губами…
По суетным словам скользить губами,
Что капли слушать в водосточном гаме.
Но нарастает гул между висков…
И молодость – просвет меж голубями,
Летящими над нами высоко…
Коснёшься слов – моргнёт судьба слепая,
Качнётся ветка, листья осыпая, —
Несказанного слова темнота.
А вдруг во сне его – воронья стая
И струйка изумлённая у рта?
Запомнись так, пока дыханье ровно,
Пока стихи легко и полнокровно
Живут во всех предчувствиях твоих.
С руки последний голубь твой отпущен…
Как спящие нежны и всемогущи,
Разгадки наших судеб затаив…
На бельевой верёвке за окном…
На бельевой верёвке за окном
Спят капли, пропустившие минуту,
Когда зима прошла сквозь этот дом,
А нас не разбудила почему-то.
И в этом сне мы долго не умрём,
Пусть мы не знаем (мы и так не знали),
Что происходит в воздухе сыром,
Пугливом, как забытый звук в рояле.
Пусть паучок снуёт у потолка,
Мы часть его пейзажа – ну и что же?
И выпускает спящая рука
Ключи от городка, куда мы вхожи.
И падают они сквозь ветхий пол,
И город исчезает постепенно.
И всё, что в нём томилось до сих пор,
Осело и растаяло, как пена.
И только снег очнулся и пошёл,
Сугробами пустыми громыхая.
Прости меня, что нам нехорошо.
Что жизнь длинна, как музыка плохая.
Вот ладони. И тополя ствол…
Вот ладони. И тополя ствол.
И скрещение их, и свеченье…
Я пришла укрепить их родство.
Я поверила в это зачем-то.
У коры в полутьме моих рук,
У древесной тоски да прохлады —
Точка мира, в которую вдруг
Я пришла по следам снегопада,
Чтоб войти в мир полётов твоих,
Где в крыла обратятся коренья,
Где мелькнёт откровения вихрь —
И не будет ему повторенья.
Я узнала в тебе божество
По негромким, но верным приметам.
Укрепи в моём сердце родство
Между этим и тамошним светом!
Ещё восемь месяцев жизни…
Ещё восемь месяцев жизни —
а дальше тупик.
А дальше, а дальше – проститься
заранее надо…
А дальше – скала,
да косая стена водопада,
И в рёв его, будто бы в хор, принимают мой крик…
Мы вечно под небом высокою песней звучим,
Здесь нам всё равно – кто кем был до большого слиянья,
Мы знали хорошую смерть, потому что в сиянье
Сплела она разноголосые наши лучи.
И больше мне душу не точит боязнь пустоты,
И больше не мучает таинство предназначенья.
Я знаю такое звучанье, такое теченье,
Что к ним прикоснуться – небесные корни пустить.
Мне это приснилось на краешке сна, на рассвете,
Так больно вонзилось, что голос весь вышел на стон…
Ещё восемь месяцев… – Мама, а что же за этим?
– То сон на рассвете,
то сон, моя милая,
сон…
Сквозь мутный свет ресниц полуоткрытых…
Сквозь мутный свет ресниц полуоткрытых
Привидится полузнакомый дом,
И дремлет штора, лёгкая, как выдох,
И мама молодая за столом.
И край её давнишнего подола
Синее ночи, счастья тяжелей.
Ещё поспи, ещё останься дома,
Не уходи, останься, пожалей.
Скрипит калитка мира под ветрами,
И тянется репей к облезлой раме —
Царапнуть и сродниться невзначай.
Мой сон тобой пронизан и изранен.
Как тяжело мне дышится утрами,
Покуда не расплёскана печаль!
Мы шли с тобой, куда – уже не важно,
Я – за руку, крылом твоим протяжным.
Продли моё видение, продли!
Как детства в кулачке осталось мало…
И сын меня расталкивает: мама, —
И тянет из просоночной пыли.
Пить неизвестности туман…
Пить неизвестности туман
На заострённом повороте…
Так птица в дальнем перелёте
Летит за чёрный океан.
Он хриплым кашлем небо рвёт
И рёбра волнами колышет.
И как над ним убого вышит
Крестовый птичий перелёт…
Когда б нам думать в эту высь,
Как тяжки дни и тщетны цели, —
Мы никогда б не долетели.
Мы от земли б не поднялись…
Пусть будет вдаль отпущен взгляд
Над горизонтом изумлённым —
Живи, душа, дождём зелёным,
Летящим с неба наугад…
Душа моя, корочка хлеба на бедном столе…
Душа моя, корочка хлеба на бедном столе,
Черствеет, тускнеет, как уголь остывший в золе.
Пока в глубине ещё совесть острее, чем злость,
Как тронуть тебя, чтобы скрытое отозвалось?
К шершавому воздуху больно прижаться щекой.
Не всё удалось, видно, Господу – видишь, какой
Чудак человек – как набросок, эскиз на бегу.
Я мучаю кисть, а себя дописать не могу.
Я в детские лица смотрю, как в лесные ручьи, —
Оставь их прозрачными, смилуйся, не омрачи!
Но видишь, вползает в глаза равнодушная мгла:
Взгляни на меня – ведь я тоже, я тоже была…
Какая печаль обещана…
Какая печаль обещана,
Седая, как птица вещая?
На высохшем небе трещина —
Пустынном без божьих слёз.
И сущее солнцем выстлано —
Неискренно, но неистово,
Всё светло, но вряд ли истинно,
Хоть кажется, что всерьёз.
Но чувства сквозь веток прозелень
Нежны, как вода на озере,
Верны, как в колоде козыри,
Поскольку всегда верны.
Но жить и не стать бесцветными —
Что скалам быть незаметными,
Что выйти с глазами светлыми
И детскими из войны…
И чтобы ты мне запомнилась
Сквозь жаркого солнца холодность,
Приди и пролейся, молодость,
Беспечностью дождевой,
Дневную тоску взрывающей,
Движеньем – к душе взывающим,
Стремленьем – пока жива ещё,
Остаться ещё живой.