И ветра не зовут, лишь меня продувают насквозь.
И живут во мне думы – древней, чем рисунки наскальные,
Ну, а сердце неопытно, будто вот-вот родилось.
…Мама, ты и не знаешь, я втайне тебе обещала
Быть счастливой, чтоб ты никогда не жалела меня.
Что ж я делаю здесь и куда я бреду одичало,
На ветра в своём сердце советы твои разменяв?
Я не странник ещё на дорогах, от мудрости чёрных,
И слаба моя вера, и холодно мне на ветру.
Я ещё не из этих, потерянных и посвящённых,
Но в своём обещанье я вру тебе, милая, вру…
Что ещё за кадром остаётся?…
Что ещё за кадром остаётся?…
В кадре руки в луже ключевой
Веточкой размешивают солнце,
Белое от пены кучевой.
Только ил из недр окаменелых,
Только перья почвы под водой
По спиралям медленным и смелым
Следуют по веточке за мной.
То ли к свету, то ли к богу – руки,
Ветки, прорывая времена,
Будто прочь от голода и скуки
Прорастают к небу из меня.
Там, на чёрно-белом, троекратно,
Рухнет снег из тьмы над головой.
Где ты? Позови меня обратно
В день до первой боли огневой,
Где спросонья воздуха пригубишь,
Словно из твоих прохладных рук.
Где ещё не знаешь, что погубишь,
Веточкой очерчивая круг.
Посмотри на восток…
Посмотри на восток:
к нам оттуда идут облака.
Есть ли вести из дома? —
Я жду, приподнявшись с постели.
Мы не знаем, откуда мы родом,
но издалека,
Потому что привыкнуть к земле
до сих пор не успели.
Помаши им рукой,
облака нас не могут найти,
Мы утратили связь,
мы запутались за поворотом.
Даже просто любить —
не хватает нам этих пяти
Человеческих чувств,
точно ведомо большее что-то.
Над землёй голоса для земных —
так похожи на шум.
Мы уходим в пески,
а пески отпускать не желают.
Что за странную тайну
я в сердце глубоком ношу? —
Я забыла язык,
на котором она оживает.
Струна моя, душа моя, тоска…
Струна моя, душа моя, тоска…
Раскачивает ветер заоконье.
Я призраку, я промельку близка,
И ты сквозь пелену меня запомни.
Откуда знать мне, что произошло
Со мной, подвластной всем ветрам и силам,
И что – легко, а что невыносимо, —
Болераздел снегами занесло.
Пусти меня, больничная кровать,
Качаться ветром, отголоском думать:
Что мне теперь в пустые жилы вдунуть,
Коль жизнь дарить – почти что отдавать?…
Кромка прибрежных снов, пережиток, память…
Кромка прибрежных снов, пережиток, память,
Как мне исчезнуть, чтобы тебя не ранить,
В сеточке линий ладони твоей упрямой
Привкусом жизни – тонкой, порочной, пряной…
Пауза в строчке, клапан митральный, тихо,
Смерть в затяжном вагоне – табличка «выход».
И никому не скажешь, как страшно это —
Не позвонить с глупым вопросом: «Где ты?»
Хватая сердцем жизнь, как небо ртом…
Т. Баймундузовой
Хватая сердцем жизнь, как небо ртом,
Когда дыханье – сплошь из передышек,
Друзья мои, мы плачем об одном,
Когда о разном говорим и пишем.
Мы таинством словесным поросли.
Но, тайн боясь, проходят люди мимо.
Мы – нервы умирающей земли,
И наши клетки невосстановимы.
Ты книжных полок тронь иконостас,
И знанье чьих-то строк придёт, как святость.
Кому ж ещё, кому, помимо нас,
Кому, помимо нас, ещё осталось
Читать дрожа, припав душой к строке,
Где каждый звук навзрыд перецелован,
Читать на нерасхожем языке
Поклонного молчанья перед словом,
Которое – пока ещё любовь,
Которое – пока ещё оттуда
И может быть в обличии любом
Проводником к начальному чему-то… —
Не называйте! Главному черёд
Быть названным – в свои наступит сроки.
И будет то, что зналось наперёд
И больно прорывалось через строки…
Жар прорывая коленями и локтями…
Жар прорывая коленями и локтями,
Вздрогну, проснусь: градусника шкала
Луч одинокий вверх к поднебесью тянет…
Бабочка паутину крылом прожгла.
Я не хочу за лучом. В этих мокрых тучах
Нам, сухопутным, вовсе пощады нет.
Что я в миру убийственных звёзд падучих?
А на ладони камушек держит свет.
А на ладони – той паутины нитки,
След от ожога с кожи уходит вглубь.
Глупо хранить лица, стихи, открытки
С первого класса – до смерти когда-нибудь…
Ангел-хранитель
Призрак ангела бродит по всем этажам,
Подбирая ключи и отмычки
К табакеркам уснувшим простых горожан,
Тех, что спят по ночам по привычке.
На площадке, где воздух промёрз, как цемент,
Об извёстку – окурок, и – снова:
Где же тот, отщепенец, дурак, пациент,
За каким притаился засовом?
Ангел выйдет во двор, от бессилья дрожа,
Вспоминая тоскою рассветной
То, как тёплую душу в ладонях держал,
И Господь улыбался приветно,
Как из тела на воздух святой выносил,
Тяжела – да не ищут полегче.
Как хватило у этого малого сил
Утащить её в мир человечий?
И шатайся теперь, темнотой шебурша,
Будто ветер слепой в мелколесье.
Как он мог? Человечья ли ноша – душа?
Равновесье украл, равновесье…
Кто эту ноту впрыснул в этот воздух?…
Кто эту ноту впрыснул в этот воздух?
Кто в кровь мою речную – этот звук,
Чьё тельце бьётся в берегах венозных,
Как будто просит материнских рук?
Нет, музыка, тебя не существует!
Пропарывая небо плавником,
Твой звук посмертно черноту целует
И на тот свет уходит прямиком,
Сверкая пустотою изначальной, —
В прорез, в незарастающий просвет…
Ты от роду – не нота, а молчанье,
И нас с тобой на самом деле нет.
Мы призраки, мы сны – не оттого ли
Попробуй, что мы живы, усомнись,
Когда струна до настоящей боли,
Вибрируя, колеблет эту жизнь.
Ты, музыка, не нотой, а – искрою!
Сойтись с тобой – предать себя костру.
Стой!
Я лицо ладонями закрою —
А пальцы кровью пахнут после струн…
Узнавание медленно тронет глаза…
Узнавание медленно тронет глаза.
Узнавание медленно сердце кольнёт.
Где-то меж «да» и «нет»,
между «против» и «за»
Тает лёд…
Эту талую воду я медленно пью,
И она горяча, хоть и так холодна.
И как будто живу, и как будто люблю
И не чувствую дна.
Всё, что найдено только что – было всегда,
Всё едино, лишь высмотри, только пойми,
Ведь мы знаем не больше, чем знали тогда —
Детьми…
Я когда-то с водою покинула плен,
Но зовёт из глубин меня та же вода.
И когда этот лёд растворится совсем —
Тогда…
Возьми меня под руку. Улицы тихо дрожат…
Возьми меня под руку. Улицы тихо дрожат
В вечернем тумане, в дождливых рассеянных нотах.
Они нас не знают, ни чуточку не дорожат,
Они самостийны в неспешных своих поворотах.
Дойдём вот до этих подёрнутых временем мест.
Какая во всём многократная сиюминутность!
Какая во мне… И из девочек, и из невест
Я вышла стремительно, только лишь
соприкоснулась.
Ну что же теперь нам осталось, ну что же теперь?
Легко ли мне вымолвить – что же, ищи среди прочих?
Я вымолвлю это, а ты мне послушно поверь…
Но ты будешь рваться из этих смиряющих строчек.
Мы тянем молчанье, как цену словам узнаём.
Мы всё понимаем, но разве от этого легче?
Ты где-то обронишь прохладное имя моё,
А я с каждым шагом – далече, далече, далече…
Одиночество – суть, остальное – обман и усталость…
Диане
Одиночество – суть, остальное – обман и усталость.
В тёмной кухне молчать и в окно сигаретой дымить.
Это просто зима в сне глубоком своём застоялась,
Точно снега по грудь – и не выйти, и не растопить.
То ли нервы напрячь – и упрямо искать и пытаться.
То ль теченье найти – и неси, голубая вода.
Я стремлюсь к пониманью, и в этом моё святотатство,