Я теряю рассудок – и в этом моя правота.
Вера в глупое чудо и неба кусок голубого,
Кто-то близкий с тобой – вот бесхитростная благодать.
Если то, что глядит со страниц наших детских альбомов,
Растерялось, так значит, нам нечего больше терять.
Только солнечный луч пробежится по сонной постели,
И откроется день, и с собой принесёт что-нибудь…
Если мы одиноки – то попросту мы повзрослели,
И пора выходить на большой и неведомый путь.
Озеро Балхаш. Казахстан
Руки в муке измазаны,
В солнце и чешуе.
Лето парит, не сказанное,
В выжженной тишине.
Каплет, как мякоть дынная,
Солнце, и плечи жжёт.
И, бесконечно длинная,
Жизнь не торопит счёт.
Ты не спугни, пожалуйста,
Этот слепящий кадр —
Лето, второе августа,
Жаркое, как пожар,
Небо, водой объятое,
Волны, ребячий визг,
Эта вода крылатая
С чайками вместо брызг.
Крылышка стрекозиного
Призрачный божий глаз,
Дай нам для счастья зимнего
То, чего нету в нас.
Не уготовь из жалости
Вечного лета, нет, —
Выучи благодарности
И отпусти на свет.
Я пробелом строку заменю…
Я пробелом строку заменю,
потому что честнее,
Потому что в слова
я незримого яда волью.
Я сказать о любви не могу,
потому что не смею,
Потому что люблю
или кажется мне, что люблю.
Промолчу. Пусть в гортани
теснятся слова раболепно,
Чтобы свет их небесный
от крови моей заалел.
От небесного света
я не прозреваю, а слепну,
Потому что стою
на безмерно высокой земле.
Это я, это не кто-нибудь…
Это я, это не кто-нибудь. —
О других теперь —
ни о ком.
Ты – просвет
от земли и до неба,
Жизнь —
сгустившийся в горле ком.
Будь со мною. —
Сердца не выдержат. —
Будь тем более
вопреки. —
Только ты,
не простившись, выйдешь, а
Я —
осколком твоей тоски
Упаду
и пораню, падая,
Опьяняюще глубоко.
Даже если
тебе не надо, я
Знаю:
раненому легко
Уходить —
мол, за всё заплачено:
Сколько кровушки —
и души,
Сколько света в глазах горячего! —
Потуши его,
потуши.
И потом
никому не сказывай —
Спрячь надёжно и глубоко
За душой,
за судьбой,
за пазухой…
Тяжко быть?
А молчать – легко.
Только призрак пропащий…
Только призрак пропащий
За плечами застыл
Пустотою мертвящей —
Болью сорванных жил.
Где пожары ночные
Выжгли вены во мне —
Точно русла речные
На сгоревшей земле.
До рассвета-разбега
Век дремучий пролёг.
Снега, пригоршню снега
На горячий висок…
Сны – горошины белые – катятся по мостовой…
Сны – горошины белые – катятся по мостовой,
Недоступные, бедные, ранящие нас с тобой.
Как незримые дети – могли бы случиться, да нет, —
Ах, как громко кричат все, кто не был допущен на свет…
Звякнет ручка ведра, стукнут часики в белый висок,
Не уснув до утра, на халате порву поясок.
Бьются зубы в стакан, разрывая на части глотки.
От бессонных ночей угольками рассветы горьки.
Жизнь, как дым от лучины, – в расщелину между штор.
От чего отлучили,
что отняли,
вспомни,
что…
Темно. И потому светло…
Темно. И потому светло
Внутри, где свет укрылся на ночь.
Лицом в подушку, но не навзничь,
И сплю, и сон рукой сняло.
Мир шепчет, как под ветром сад,
И голос медленно и просто
Меня к себе вернуться просит,
К своей исконности, назад.
Вернись, покуда молода —
Здесь возвращается не каждый.
Но где была я, кто подскажет?
Куда вернуться-то, куда?…
Это не трава…
Саше
Это не трава,
Это мысли мои о тебе.
Поле, где летают ветра или блудные души,
Поросло туманом, как тайнами – слово «Тибет»,
И далёкий колокол птицей разбуженной кружит.
Всё, что не проявлено было,
Покажет лицо,
Птицею с востока на запад рванёт за тобою.
Это не полынь, это руки твоих праотцов
Говорят: «Лети от земной за небесной любовью».
Заступаешь в круг,
Зарождённый луною во мгле,
Будто бы от сна затяжного, от жизни воскреснув.
Помяни меня.
Я умру на холодной земле,
Прожигая выдохом-ветром покой поднебесный…
Страшные ветра, те ещё…
Страшные ветра, те ещё…
Правда на земле – ложь.
Ешь своих детей, времище,
Только моего – не трожь.
Помешай клюкой варево,
Слышишь? – из веков шаг —
Мальчик мой в рассвет, в зарево
Превращает твой мрак.
Небеса полны грохота,
Помыслы полны войн.
Проведи меня, крохотка,
В милосердный мир твой.
Холодит рассвет смолоду.
С ночи выходи, сын,
Уводить ветра по воду
Да пускать в поля сны…
Я с варежек роняю мокрый снег…
Я с варежек роняю мокрый снег
Остатки солнца в золотых сугробах
И дышит жизнь, как девочка во сне
Не трогай
Там мама ставит часики на семь
И в сон уходит белыми плечами
Я умненькая (глупая совсем)
В начале
Я выкормлена тёплым молоком
Но тельце школьной формою окутав
Я изучаю страх под языком
Откуда
Я различаю трещины в коре
Земли что держит и меня и маму
И смотрит мёртвый голубь во дворе
Упрямо
В меня а там в солёной глубине
Едва качнётся стрелкою минутной
Резиночка от варежки ко мне
Мой грязно-белый стропик парашютный.
Терять – как стареть, как стараться успеть…
Терять – как стареть, как стараться успеть
Запомнить, опомниться или заплакать.
На рёбрах душа повисает, как плеть,
Себя сторонясь, как недоброго знака.
От фраз откровенных уныло бегу —
Печальная речь уязвимей, чем совесть.
Молчание – кровь из обветренных губ —
По капле теряет свою невесомость.
Дыханьем неровным пускаюсь в напасть
Казаться восторженнее и счастливей…
Остаться собой – всё равно, что пропасть,
Что выйти под этот распахнутый ливень.
Белые дни…
Белые дни
городом грубо взрыты.
След от когтей
улицами прошёл.
Люди плывут
улицами, как рыбы.
И плавниками
камни трут в порошок.
Камни хранили вечность,
держали город.
Вечность хранила нас,
а теперь – беда.
Вот и бреди
в мутной воде по горло.
Вот и глумись,
каменная вода.
Рыбья тоска,
рыбьего жира примесь,
Смыла огонь
детских открытых лиц.
Вот бы спустить
воду, как к жизни привязь,
Чтобы посмертно
все обратились в птиц.
В оловянный испуганный холод…
В оловянный испуганный холод,
Так сутулясь, как будто немолод,
Выйдешь после сомнений ночных.
Темнотою глаза заливая
И людское родство забывая,
Как легко оказаться в ничьих!
Пьян прохожий – примета что надо.
Знать, ещё далеко до распада,
Коль наитие бродит кругом.
Жизнь ещё говорит о рассвете,
Но твой взгляд не в пример одноцветен,
Точно сглажен её утюгом.
Человек мой, прекрасный, ранимый,
Проходящий по кромке и мимо
Буден, сплетен, пустой суеты! —
Видишь – медленно падает небо,
И над ним зарождается немо
Всё, что в шутку повыдумал ты…
Уезжая в столицу (я знаю – дела, дела…)
Тане
Уезжая в столицу (я знаю – дела, дела…)
И свою никому ненужность в глазах итожа
(Родилась, полюбила, отчаялась, родила… —
Да, в таком порядке, иного и быть не может),
Ты всё ловишь ветра – а наивнее, чем они.
У тебя ещё на руках от пелёнок запах.
У тебя ещё по-сибирски бескрайни дни,
Но они сокращаются с каждым рывком на запад.