Я отрицательно покачал головой, прекрасно зная, что Кай меня прекрасно видит даже в темноте. Интересно, кстати, он сам это мерцание не замечает? Оно вне его диапазона восприятия? «Потом разберёмся», — решил я, продолжая молча наблюдать за пришельцем.
Тот же пошевелился, будто устраиваясь поудобнее, и невзначай приоткрыл глаза, оценивая обстановку. Удовлетворившись увиденным, он снова замер.
Что это было за мерцание? Защитное поле? Или неизвестный защитный тюрвинг? Я этого не знал. Значит, нужно было придумать способ заставить пришельца проявить скрытые свойства.
Нарочито громко вздохнув, я поднялся, потянулся и, кивнув Каю, направился к выходу.
В тамбуре кто-то уже открыл дверь. В вагон тянуло сырой свежестью, выдувая наружу папиросный дым. Я оглянулся и, убедившись, что за мной никто не наблюдает, активировал тюрвинг перемещения.
Для начала я прыгнул на подножку особо охраняемого вагона с боеприпасами. Точно рассчитанными ударами выключил охрану. Забрал ключи, вошёл внутрь. Возле самого входа стояли ящики с РГ-14. Захватив пару гранат, я переместился метров на триста в сторону от состава, на опушку мелкого леска.
Швырнув гранаты в чащу, я тут же переместился обратно в тамбур. Успел сделать несколько шагов вглубь вагона, когда грохнуло два взрыва, с небольшим интервалом. Через несколько секунд защелкали выстрелы: должно быть, дозорные эшелона открыли огонь, чтобы нейтрализовать предполагаемую угрозу.
Люди в вагоне зашевелились, загудели. Но я внимательно наблюдал за пришельцем. А тот был уже на ногах и споро пробирался к выходу, забыв про то, что нужно имитировать человеческую походку или понадеявшись на полумрак, который едва рассеивала ущербная Луна.
Добравшись до тамбура, пришелец уверенно шагнул наружу. Но вместо того, чтобы оказаться на земле, он вдруг повис в воздухе. А потом начал стремительно удаляться куда-то в сторону хвоста поезда. При этом едва уловимое мерцание словно стекло с него, сформировав под ногами что-то вроде выпуклой линзы.
Дальше медлить было нельзя. Чем бы ни было это мерцание, очевидно, что в тот момент оно перераспределило энергию под новую задачу. И я решился.
Не выходя из режима, я, просчитав траекторию полёта пришельца, переместился ему наперерез и выверенным движением схватил его за грудь. Тот громко хэкнул. Я тут же вставил специально приготовленный кляп ему в рот. Первые несколько секунд он не сопротивлялся, и я воспользовался этим, чтобы переместиться обратно в Москву, где остался челнок.
Первым делом я начал раздевать пришельца, чтобы избавиться от возможных тюрвингов и средств связи. Тот начал оказывать какое-то сопротивление, но физическая сила была явно на моей стороне. Мерцание исчезло. Значит, неизвестный прибор действительно находился в одежде, которая бесформенной кучей валялась рядом.
В последнем отчаянном усилии пришелец рванулся к своим вещам, едва не выскользнув из моих рук. Но тут уже мне помогла Гайя, спутав его ноги прочными нитями мицелия. Через секунду пришелец был в коконе. Но в этот раз кляп во рту мешал ему активировать яд.
«Я за Каем», — мысленно сказал я, и, стараясь действовать как можно быстрее, пока не иссякли силы, переместился обратно в поезд.
— Он жив? — успел спросить Кай, пока мы выбирались из вагона. Впрочем, тот уже успел опустеть: служивые под руководством коменданта поезда заняли оборонительные позиции в ожидании дальнейших провокаций.
— Да, — ответил я.
В это время нас заметил один из офицеров, ехавший с нами.
— Эй! — окликнул он, — господа! Вам на левый фланг.
Я виновато улыбнулся, нацеливая тюрвинг перемещения на горизонт. Офицер вздрогнул и потянулся за табельным оружием. Но я не стал дожидаться, пока он его достанет.
— Жив? — повторил я, когда мы оба снова вернулись в Москву.
— И даже в сознании, — ответила Катя, — но это ненадолго.
— Почему? — спросил Кай.
— Ну ты же не думаешь, что с ним может сработать стандартный протокол допроса.
— У тебя… не получилось как-то усовершенствовать эту… технологию? — спросил я.
— Получилось, конечно, Гриша. Но тут есть ещё одна сложность. У него не вполне обычный мозг.
— Что, как у одноклеточных?
— Нет, Гриша, — Катя вздохнула, — скорее, как у тебя. Там есть пятимерная квантовая структура, сопряженная с основной нервной системой. Похоже на твой резерв «особого режима».
— И ты не можешь туда проникнуть? — я разочарованно покачал головой, — жаль.
— Проникнуть-то могу, — ответила Катя. — собственно, я уже проникла. Но для верной интерпретации информации нужен резонирующий контур. Я не смогу его так быстро сгенерировать. Мы ещё не успели нарастить соответствующую технологическую базу.
— Ждать? — спросил я, — ты сможешь поддерживать в нём жизнь всё это время?
— Не уверена в этом, Гриша. К тому же, есть и другой способ получить то, что нам нужно.
— Даже спрашивать боюсь…
— Гриша, ты должен отправиться внутрь, — произнесла Катя твёрдым тоном, — я могу держать дверь открытой столько, сколько будет нужно. Но только твой квантовый контур может вступить в резонанс для нужной интерпретации сведений.
Я не сразу понял, о чём она говорит. Даже растерялся.
— Насколько это опасно для него? — вмешался Кай.
— Умеренно, — ответила Катя, — я всё-таки буду страховать.
— Есть способ попасть туда вдвоём?
— Поверь, я бы им воспользовалась, — ответила Катя, — но нужная структура есть только у Гриши.
— Как это будет? — спросил я.
— Сложно сказать, — ответила Катя, — зависит от того, как подстроится твой мозг. Возможно, ты будешь смотреть фильм. Или читать книгу. А если резонанс выйдет полным — даже ощутишь эффект присутствия. Но тебе сразу нужно будет разработать систему навигации, иначе ты рискуешь зациклиться в малозначимом эпизоде его памяти.
— Ну и как это сделать?
— Разберёшься, — Катя оптимистично улыбнулась и указала на белое кресло, чем-то похожее на стоматологическое, которое Гайя успела вырастить из ткани мицелия рядом с пленным пришельцем.
Глава 9
Сопряжение вышло полным. Я не только видел то, что пережил пришелец, я мог даже ощущать его эмоции. К счастью, не в полную силу — так, отголоски. И это было хорошо, очень уж они были странными.
Их мир был совсем не похож на наш, хотя подсознательно я ожидал сходства. После общения с Алисой, и зная, что физически «птичьи» пришельцы не так уж сильно от нас отличаются — человеческие рост и вес, четыре конечности — мне представлялось, что у них есть такие же города. Заводы. Фермы. Научные центры. Конечно, детали могли отличаться, но должны же быть какие-то универсальные принципы развития цивилизаций.
У них не было семей в нашем понимании этого слова. Женские особи откладывали яйца раз в год, в специальных дуплах особых деревьев, на большой высоте. Много яиц — каждая матка сносила штук по пятьсот за раз. Яйца росли, питаясь сине-зелёным светом местной звезды и постоянно висящей в воздухе пыльцой невероятно высоких растений. Потом птенцы вылуплялись, выползали из дупла, повинуясь самым примитивным инстинктам, заложенным в двойную хорду (да-да, позвоночников у них было два, тогда, на раскопках, я не успел этого заметить). Эти полуптенцы-полузародыши не считались «айя» — примерно так звучало на языке самоназвание «птичьей» расы. Собственно, отношение к этим «будущим оболочкам» было брезгливо-равнодушным. Большинство птенцов, выползающих из гнёзд, погибало.
Для того, чтобы выжить, им нужно было успеть расправить крылья для планирования, но даже это не гарантировало выживания. Чтобы возник полноценный «айя», после приземления должно было случиться «пробуждение разума». Для этого было необходимо, чтобы от удара лопнула перепонка, блокирующая прохождение нервных сигналов между двумя ветвями спинного мозга. Так что приземление должно было быть мягким, чтобы зародыш не разбился, но достаточно твёрдым, чтобы удар мог эту перепонку порвать. Это случалось только в одном из десяти случаев успешного приземления.
День, когда очередная кладка вылуплялась, была днём традиционного пира. Те зародыши, которые остались не инициированными, и разбитые тельца шли на корм как взрослым, так и своим более удачливым братьям и сёстрам.
Но ещё интереснее у них было устроено само размножение.
Женщины появлялись редко. Раз в сезон самая сильная особь племени назначалась на эту роль. После особого ритуала мужские половые органы этой особи деградировали, а внутри формировались женские. После этого все оставшиеся члены племени должны были с ней совокупиться. Я намеренно не стал уделять подробностям слишком много внимания. Очень уж то, что я увидел, походило на групповое изнасилование.
После оплодотворения будущая мать забиралась на дерево Ану, пряталась в дупле и ждала, когда развивающиеся яйца разорвут её тело.
Не удивительно, что при таком замысловатом репродуктивном цикле цивилизация айя была совершенно не похожа на нашу.
У них не было городов. В тех условиях, где они жили, даже само это понятие не могло иметь смысл. На их планете сила тяжести была гораздо меньше земной. Высота деревьев в джунглях была просто невероятной. До нескольких километров, насколько я мог судить, сравнивая рост айя с окружающей действительностью. Океанов не было — только небольшие озёра на самом нижнем ярусе огромного влажного леса, простирающегося от экватора до верхних широт, где лес сменялся сначала степью, заросшей исполинскими травами, а затем ледником полярных шапок. Смены времён года тоже не было. День и ночь длились одинаковое время. Нырнув на миг в более близкие воспоминания, я понял, что сутки на родной планете айя были в четыре с половиной раза длиннее земных.
«Гриша, не отвлекайся, — произнесла в моей голове Гайя; тут её голос звучал по-особенному глухо, я не чувствовал обычных эмоций, которые его сопровождали, — я не смогу сохранять когерентное состояние долго».