и знатных чинах не были, а в десятнях написаны в средней и в меньшей статьях. и тех имена написать в особую книгу. А кто из нижних чинов за службы отцов своих или за свои написаны в московские чины. и тех имена написать в особую же книгу по их росписям, и быть всем во всех чинах без мест.
Быть может, некоторые спросят: как же это вдруг сделалось? Легко, без всякого сопротивления отменен вековой обычай, отменен без малейшего сопротивления со стороны тех людей, которые шли в тюрьму и под кнут, отстаивая родовую честь? Отменен не железною волею Петра, но волею слабого, умирающего Феодора? На этот вопрос ответим вопросом же: что можно было возразить на слова царя и патриарха, порицавших местничество? Что можно было привести в защиту этого обычая? Всякий, при случае , считал своею обязанностью отстаивать родовую честь, идти для этого в тюрьму и под кнут, но при случае, когда он знал, что следствием этого случая будет бесчестье, позор и укоризны; так и в последнем случае служилых людей росписали по-новому в разные войсковые должности, и они бьют челом, что члены других родов в эти должности не назначены, так не было бы им от них после бесчестья и лучше всего уничтожить места. Все восставали при случае , но за местничество вообще, как за что-то полезное и нравственное, никому восстать было нельзя. Восстали с непреодолимым упорством за старые книги, но потому, что по ним молились отцы и деды, но ним спасались святые угодники, и потому, что авторитет нововводителей был заподозрен; но нельзя было отстаивать местничество за то только, что предки из-за него вовлекались в богоненавистное, дьявольское дело, во вражду. Но если так, если местничество само в себе ни в чьих глазах не могло иметь никакого оправдания, то почему же его не уничтожили гораздо прежде? На это отвечать легко: для всего в истории есть свое время. Вековой, окрепший обычай, коренившийся в господствующей форме частного союза, форме родовой, должен был существовать до тех пор, пока не столкнулся с новою высшею государственною и народною потребностию, войсковым преобразованием, пока это столкновение не выказало вреда его очевидным для всех образом. Местничество могло быть уничтожено только в то время, когда общество заколебалось, тронулось, повернуло на новую дорогу, причем корни всех вековых обычаев необходимо должны были расшататься, и вырвать их стало уже легко. Деду и отцу Голицына, конечно, не приходило в голову, что внук и сын их доложит царю челобитье служилых людей об уничтожении местничества. Местничество зашаталось и рушилось вследствие общего колебания всего древнего строя, вследствие поворота к чужому, западному — это очевидно; восколько уничтожению местничества содействовало ослабление родового союза — этого подметить нельзя: ясно обратное действие: уничтожение местничества нанесло сильный удар родовому союзу в верхних слоях, удар, равный тому, какой в низших слоях нанесен был родовому союзу подушным окладом.
В подобные эпохи, какую мы теперь описываем, такое важное дело, как уничтожение местничества, не могло стоять одиноко. Отстранивши местничество как препятствие лучшему устроению рати, успехам ее против неприятелей, собственно для той же цели должны были прийти к мысли, как бы покончить с отжившим дружинным началом. До сих пор служилое сословие, несмотря на разные перемены в его судьбе, в отношениях его к государю и земле, сохраняло еще основной характер дружины, войска. Боярин, окольничий, думный дворянин, спальник, стольник, стряпчий и т.д. были ратные люди, которые могли по временам занимать гражданские должности, имея в виду преимущественно кормление, но при первом требовании садились на коня и спешили в войско. Легко понять, как сильно выставилась невыгода такого порядка вещей при возбуждении вопроса о войсковом преобразовании, о необходимости постоянного войска, постоянных воевод. Но если одни из знатных лиц, наиболее к тому способные, должны быть постоянно воеводами, то очевидно, что другие, по этому самому, должны будут постоянно занимать гражданские должности. И вот при том же государе, при котором уничтожено местничество, составлен был проект об отделении высших гражданских чинов и должностей от военных — знак, что Россия начала уже выдвигаться из числа государств с первоначальною, простою формациею. По этому проекту о чинах первую степень занимает сановник гражданский — болярин, предстатель и рассмотритель над всеми судиями царствующего града Москвы, который вместе с двенадцатью заседателями из бояр и думных людей должен постоянно пребывать в устроенной к тому палате и ведать, чтобы всякий судья исполнял царского величества повеление и гражданский суд правильно и рассудительно. Вторую степень занимает сановник военный — болярин и дворовый воевода, который во время похода должен быть при государе, охранять последнего, но, кроме того, промышлять о всяких воинских околичностях, т.е. о смете ратям, устроении и приготовлении оружия и всяких, хлебных и военных запасов. Третью степень занимает опять сановник гражданский — болярин и наместник владимирский, имеющий первое место между наместниками, заседающими в совете государственных дел. Четвертую степень занимает военный сановник — болярин и воевода Севского разряда, имеющий постоянное пребывание в Севске: он оберегает польскую (степную) Украину, имеет у себя многих воевод и ратных людей всегда в готовности к отпору неприятеля. Пятая степень — болярин и наместник новгородский: занимает второе место между титулярными наместниками в государственном совете. Шестая степень — болярин и воевода Владимирского разряда: всегда пребывает во Владимире, устраивает рати конные и пешие, всегда пребывает во всяком воинском приуготовлении и, получив государское повеление, идет против неприятеля со своим разрядом куда потребуется. Седьмая степень — болярин и наместник казанский и т.д. Сохранилось любопытное известие, почему этот проект не был приведен в исполнение: «Советовали государю палатные бояре, чтоб в его царской державе, в Великом Новгороде, в Казани, в Астрахани, в Сибири и других местах, быть царским наместникам, великородным боляром, вечно и титла им тех царств иметь. Также и митрополитам писаться: митрополит новгородский и всего Помория, казанский и всего Казанского царства. И на сие дело государь изволил, и тому всему, где кому быть, тетрадь за пометою думного дьяка к св. патриарху прислана, чтоб он на то дело дал благословение и в исполнении его помогал. Иоаким патриарх еще и многую трудность имел от желающих этого палатских подустителей, но никак не допустил и возбранил всеконечно это делать, для того чтоб учиненные вечные наместники, великородные люди, по прошествии нескольких лет, обогатясь и пренебрегши московских царей самодержавством, не отступили и единовластия не разорили».
Наконец в последнее время царствования Феодорова составлен был проект высшего училища или академии. При той потребности учиться, которую так живо чувствовали в XVII веке лучшие русские люди, наверху стоящие, следовательно, самые влиятельные, можно только удивляться сначала, почему этот проект явился так поздно и почему давно не был приведен в исполнение. Но удивлению не будет места, когда зададим себе вопрос: откуда было взять учителей, когда вспомним, какие были следствия призвания чужих учителей в Москву в царствование Алексея? Надобно было ожидать, что постараются устранить затруднения в царствование образованного Феодора, ученика Симеона Полоцкого; но в первые годы этого царствования было не до школ по малолетству царя, по придворным отношениям и вследствие тяжелой турецкой войны, поглощавшей все внимание. Но когда вздохнули свободнее при открывшихся мирных переговорах с Крымом и Турциею, тогда пошла сильная внутренняя деятельность, стали думать и об академии. Говорят, что возвращение с Востока монаха Тимофея, сильно тронувшего царя рассказом о бедствиях греческой церкви и о печальном состоянии в ней пауки, столь необходимой для поддержки православия, было поводом к устройству небольшого училища для 30 учеников при типографии: Тимофей был сделан его начальником, отыскали в Москве двух греков, которые могли учить своему языку. Но этим училищем не хотели довольствоваться, думали об академии, послали к вселенским патриархам просить учителей, испытанных в православии, а между тем заготовили грамоту царскую, или привилегию, очень важную для нас потому, что здесь объясняется характер желаемого учреждения и с тем вместе объясняется положение тогдашнего русского общества, преимущественно русской церкви, в отношении к призываемой науке.
В начале грамоты царь говорит, что он, вступив на престол юношею, подобно Соломону, ни о чем не хочет так заботиться, как о мудрости, царских должностей родительнице и всяких благ изобретательнице и совершительнице, с которою все блага от бога людям даруются. Как Соломон устроил семь училищ, так и он, царь Феодор, подражая Соломону и древним греческим царям благочестивым, намерен устроить в Заиконоспасском монастыре храмы чином академии «и в оных семена мудрости, т.е. науки гражданские и духовные, начиная от грамматики, пиитики, риторики, диалектики, философии разумительной, естественной и правной, даже до богословии, учащей вещей божественных и совести очищения, постановить. При том же и учению правосудия духовного и мирского и прочим всем свободным наукам, ими же целость академии, сиречь училищ, составляется быти».
На содержание блюстителя этой академии и учителей даны монастыри: Спаса в Китае-городе близ Неглинных ворот (Заиконоспасский); Иоанна Богослова в уезде Переяславля Рязанского, ибо Иоанн Богослов почерпнул мудрость небесную от источника премудрости; Андреевский на Москве-реке, ибо этот монастырь основан Ртищевым для ученого братства; монастырь Данилов, также на Москве-реке, для пребывания приходящим из-за границы ученым людям и еще четыре монастыря со всеми крестьянскими и бобыльскими дворами и со всеми угодьями; кроме того, царь от себя дал Вышегородскую дворцовую волость и десять пустошей в разных местах. Позволено всякому частному лицу жертвовать на пищу и одежду ученикам. Блюститель и учителя должны быть благочестивые и от благочестивых родителей рожденные и воспитанные в православной восточной вере российского и греческого народа, но из греков могут быть допущены только те, которые принесут от вселенских патриархов достоверное свипетельство о крепком утверждении своем в восточной вере, кроме того, и в России они будут крепко в вере свидетельствованы, дабы кто-нибудь из них не сделал того же, ч